Традиция подводить в конце августа итоги политической жизни страны относительно молода. Откуда она взялась, понятно: двадцать четыре года назад, 21 августа, в России потерпела поражение попытка государственного переворота. Пока что победа над путчистами, стремившимися к советско-чекистскому реваншу, — не официальный, но заметный праздник. Доведется ли нам праздновать поражение ГКЧП в юбилейный двадцать пятый раз — не факт. Москва сегодняшняя украшена теремками с импортозамещающим вареньем, а также броской афишей «Байк-шоу «Севастополь. Кузница Победы».
Это определенно не наша с вами победа. Признаки чуждости и фундаментальной враждебности нам текущего праздника жизни, и без того бросающиеся в глаза, я перечислять не стану, ибо нет сил. Вернее, те, что есть, хотелось бы поберечь. Этот поезд, похоже, таки в огне, но мы все еще им едем.
Строго говоря, нам грех жаловаться. Примерно два десятка лет, важнейших, чтобы не сказать — лучших, за последние несколько веков в истории нашей бедной родины, пришлись на наши с вами главные годы. Мы сознательно и радостно жили в нашей стране, не стыдясь, что она наша, а, напротив, принимая посильное участие в ее строительстве. Мы ею изредка даже гордились, мы болели за нее, мы ругались про нее между собой до драк, хотя это были драки по типу «вейсманисты против морганистов». Мы ругались и с политическими противниками (сегодня кажется, что и с ними мы читали одни книжки, возможно, это романтизация прошлого). Наши жизненные планы всегда связывались с Россией. Потому что в ней брезжило будущее, где есть место достоинству.
Нынче мы в глубочайшем упадке, скрывать тут нечего. Переживающему утрату — а именно ее мы сегодня коллективно переживаем, — предстоит рано или поздно пройти все надлежащие стадии чувств: отрицание, гнев, вина, депрессия, принятие. Да, мы утратили надежду. До некоторых пор, отчасти вопреки происходящему, у нас сохранялось ощущение, будто страна развивается — медленно и противоречиво, но все же поступательно, — в направлении смысла, который для всех нас был общим, и в соответствии с ценностями, которые были для нас дороги. Больше такого ощущения нет. Скорее есть ощущение пропасти под ногами. Когда я говорю «мы», я, естественно, имею в ввиду крайне малочисленную прослойку сограждан, моих единомышленников, в основном — представителей моего малого племени, журналистского, политически активного и вовлеченного в ежедневную политику на протяжении четверти века. Всякий переживает положенные стадии по-разному и не синхронно. Одни обвиняют других в пораженчестве и зовут к топору. Другие упрекают и себя, и окружающих в слепоте и в идеализации тех самых лет, которые сами же и оплакивают. Есть еще школа мысли, которая вообще не велит называть славными годы, когда случились шоковая терапия, расстрел парламента, войны, аварии, теракты, болезненный распад многих советских систем, обрушение промышленности, захирение сельского хозяйства, медицины и много еще подобного. А есть еще молодые люди, которые думают, что Советский Союз — это такой миляга в одну шестую мировой суши, где шайбы и ракеты всегда попадали в цель, девчонки носили сексуальную форму, а газировка с сиропом стоила всего три копейки.
Так что в эти праздничные дни я, пожалуй, совсем кратко перечислю, что именно мы обрели за отчетный период, именно эти обретения и составляют его суть: свобода передвижения; свобода слова; свобода информации; свобода совести; частная собственность; конституция без статьи о руководящей роли КПСС; несоветские институты, финансовые, экономические, политические; плоская шкала подоходного налога; очень много колбасы. И это лишь основное. Не все из перечисленного работает, многое — из рук вон плохо. И этого всего мы можем лишиться. Мой цех, думаю, был вообще самым везучим. Что было у нас (и чего мы уже лишились) — лучше всего видно из работы Натальи Ростовой — см. здесь. Немудрено, что мое племя пребывает сегодня в состоянии агрессивного ресентимента.
Наши родители и их родители жили в аду, в настоящем аду голода, лишений, войны, изоляции, террора. В их жизни были ужас, повседневная смерть, ГУЛАГ, нищета, унижение, железный занавес. То, что некоторые из них выжили, — уже чудо. Мы у них родились почти вопреки обстоятельствам, родились так удачно, что знаем все об аде, но и об альтернативе ему. Мы, не меняя квартиры, жили, учились и работали в трех как минимум разных странах. В период глобальной технологической революции, на стыке веков. Мы продвинутые пользователи очереди за туалетной бумагой, дискового телефона и механической пишущей машинки, но и капризные обладатели новейших гаджетов. Мы — балованные и неблагодарные. Это нормально. Планка требований, очевидно, всегда должна повышаться, ожиданиям естественно расти.
С начала девяностых я иногда слышала от моих старших друзей цитату «бывали хуже времена, но не было подлей», теперь слышу ее все чаще. Она меня всегда ранила. В юности я пыталась доказать, что бывали времена подлей, бывали и много подлей. Потом поняла, что гармонию подлости алгеброй не поверить. Потом заметила, что, если каждый день цитировать эту строку, то рано или поздно она начинает звучать примерно как «солнце всходит на востоке». Что человек совестливый каждый день живет в подлейшие времена. Ибо таково его предназначение. Или его заболевание. Судьба, в общем.
На днях, уточняя происхождение цитаты, я впервые со школьных времен перечла собственно поэму Н.А. Некрасова «Современники», откуда все знают про подлые времена. Очень смеялась. Во-первых, это страшно плохие стихи, но оторваться невозможно, и все время теперь хочется цитировать строфами. Во-вторых, эта острая сатира на российский правящий класс и общество, какими они были 140 лет назад (там, кстати, есть все-все наши сегодняшние фигуранты, вы сами загляните), основана на резкой критике капиталистического образа мысли и жизни, а заодно Америки и примкнувших к ней меритократов. В поэме нет положительных героев, главным отрицательным является разрушительный дух наживы и чистогана, бессовестная жадность и беспредельная коррупция, разъедающие скрепы России. Страшусь предположить, куда могла бы судьба занести сегодня поэта, подарившего нам крылатую фразу «бывали хуже времена».
В чем причины провала нашего «проекта» родины? Об этом много написано разными мудрецами. Объяснения, на мой взгляд, нет. К какому варианту ответа ни приглядись, отовсюду в конечном счете высовывается рыло последовательно нами же отвергаемого «особого пути» (негативная селекция началась задолго до Некрасова, ясно). Остается утешаться разве что (непечатным, увы) апокрифом про философа Пятигорского. На протяжении четверти века мы делали что могли и как могли. Явно недостаточно и неправильно. Но теперь уж не переделать. Нам было интересно, азартно, счастливо. Нам страшно повезло. Нет и не может быть никаких гарантий, что повезет еще раз. Рецепт дальнейшей жизни известен давно и прост: делай что можешь, и будь что будет. Для каждого из нас «что можешь» окажется разным — от ожесточенной политической борьбы до бескомпромиссной варки варенья. В промежутках, впрочем, существует еще масса достойных занятий, возможность (пока еще) эмиграции и неизбежная живая жизнь, настоятельно требующая от нас не утрачивать способность ей радоваться. Даже когда воздух выпит.
Здесь, на родине, что-то все равно будет непременно. Будут времена гораздо хуже и подлей нынешних (возможно, скоро), будут и менее подлые (с трудом подавила в себе позыв: «только вот жить в эту пору прекрасную уж не придется…»). Обустраивать то, что здесь останется после подлых времен, будут уже совсем другие люди, иная формация, в отличие от нас невоспитанная на гражданской лирике Некрасова. Посмотрим (сколько успеем), что у них получится.
P.S. Из злободневной поэмы «Современники» вынесу напоследок нескольких строк:
«Самобичующий протест —
Российских граждан достоянье!
Его, как ржа железо, ест
Душевной немощи сознанье;
Забыта истина одна,
Что рыцарская честь в России невозможна…
Мы искалечены безбожно,
И разве наша в том вина?»
