Вынужденные записки с натуры.
Зима 2015 года, Питер, центровое медицинское заведение на краю города.
В больничном коридоре у приемного, так сказать, покоя (покой тут только снится), среди разнообразно больных и покалеченных граждан, без перерыва привозимых "скорой" (со скоростью, очевидно превышающей возможности дальнейшей сортировки)... — в этом вот типовом пейзаже сидит россиянин лет сорока и на всю громкость, на планшете, смотрит нечто глубоко федеральное, с орущим Жириновским.
Тактично интересуюсь, нет ли у него наушников (чистая формальность); услышав ответ, прошу убавить звук.
В ответ инфицированный вице-спикером россиянин перестает напитываться злобой на далекую Турцию и сходу переключается на меня, причем чуть ли не с кулаками.
— Почему я должен выключать звук? Вы кто?
— Да так, — говорю, — человек.
— Вы знаете, что я смотрю? Знаете?
Вскочил, подошел вплотную, дышит тяжело, глаза горят нешуточным патриотическим огнем. До мордобоя — сантиметров сорок.
Я заверяю его, что прекрасно знаю, что он смотрит, — и именно поэтому прошу убавить звук. Ну, не по летам мне это насильственное кормление через уши. Силы уже не те. Даже за десять минут не ручаюсь, в отличие от персонажа О Генри...
— Я имею право! — кричит гражданин, инфицированный останкинской иглой. — Я больной! Вам этого мало?
Информация о болезни собеседника показалась мне недостаточным основанием для дальнейшей пытки (не психушка все-таки). На свой страх и риск, пожелав скорейшего выздоровления, я попросил все-таки убрать звук...
И тут прозвучало то, ради чего, собственно, я и взялся описывать этот тяжелый медицинский случай.
— Я свободный человек в свободной стране! — крикнул россиянин. — Поняли? Свободный человек в свободной стране!
О! Не зря прошла четверть века. Тексты кой-какие мы выучили... Чай не при коммунистах живем.
Но какова свобода, сограждане! И сколь дивны параметры ея.
Пятнадцать лет просидеть под бессменной лубянской задницей; озлобиться на весь мир и разосраться даже с родней по славянской линии; закачать в планшет, произведенный в Силиконовой долине, бессменного Жирика — и врубить его на полную катушку в больничном коридоре, среди увечных сограждан, обреченных лежать и сидеть тут, частично до утра и с капельницами в собственных руках, — потому что штативов и больничных палат (в стране, бомбящей Сирию со скоростью три миллиона долларов в день), по-прежнему не хватает...
Свобода! Наша такая, российская свобода. Ни с какой другой не перепутать.
