Они вышли на площадь. 25 августа 1968 года — через четыре дня после ввода войск Варшавского договора в Чехословакию для подавления «пражской весны» — восемь человек вышли на демонстрацию к Лобному месту на Красной площади. В руках они держали плакаты «Позор оккупантам!», «За вашу и нашу свободу!». Среди них была и Наталья Горбаневская. Другой известный диссидент, ныне уже покойный, Александр Гинзбург тогда был в лагере. В 1993 году с ними в Париже встретился журналист Виталий Дымарский — расспрашивал о той демонстрации и той жизни. По ряду причин это интервью не было напечатано. The New Times публикует отрывки из разговора с теми, кто не побоялся бросить вызов советской власти.
Наталья Горбаневская, Александр Гинзбург — Виталию Дымарскому
Наталья Горбаневская: 1968 год — это не только та демонстрация, это и начало «Хроники текущих событий», которую я начала издавать, и рождение моего младшего сына, с которым, тогда младенцем в коляске, я вышла на Красную площадь.
Александр Гинзбург: Знаете, когда одна моя подельница вспоминает о каких-то больших событиях, в которых участвовали диссиденты, она всегда приговаривает: «А Гинзбург тогда уже сидел». Действительно, как только нужно было, что называется, проявить героизм, положить голову на плаху, я в те моменты оказывался в лагере. Не совпадал по фазе. Так и демонстрацию 25 августа застал уже в лагере, где она, конечно, обсуждалась и переживалась.
Чем все-таки больше была та демонстрация 25 августа 1968 года — протестом против действий советского режима или же защитой «пражской весны»?
А.Г.: Еще до ввода войск 21 августа «пражская весна» была предметом обсуждения среди заключенных, материалом для отработки политической стратегии сопротивления. «Пражская весна», как и советская перестройка, была попыткой лишь поправить коммунистический режим, и мы не связывали с ней непосредственных надежд для своей страны. Я из того поколения, которое застало венгерские события 56-го года, гораздо более жестокие, чем чехословацкие, и которому эти события на многое открыли глаза. И мы уже были обожжены словами «коммунизм» и «социализм», даже если он «с человеческим лицом».
Н.Г.: Для нас это был прежде всего протест. Мы демонстрировали против так называемой «всенародной поддержки», так как, сколько бы нас ни вышло на площадь, все мы — тоже часть этого народа, от имени которого вершилось беззаконие.
Можно ли считать, что с этой демонстрации началось более или менее организованное диссидентское движение?
А.Г.: Пожалуй, чуть раньше. Реально оно началось с «Хроники текущих событий». Вокруг «Хроники...» образовалась в том же 1968 году и первая группа защиты прав человека. Благодаря «Хронике...» более организованным стал и самиздат. В общем, это был качественный скачок, когда несколько десятков разрозненных компаний превратились в движение, когда люди узнавали друг о друге не по дружбе, а по деловой, правозащитной репутации. Так вокруг печатного слова возникла какая-то структура. Я это называю нормальной журналистикой в ненормальных условиях. Ведь на самом деле ничего другого помимо журналистики (разве что еще редкие демонстрации) в этом движении не было.
Н.Г.: Первая демонстрация в Москве, причем более многочисленная, состоялась 5 декабря 1965 года. Затем были демонстрации протеста против арестов и в 1967 году, и в 1968-м. А началом движения, пожалуй, стал суд над Гинзбургом и Галансковым, после которого появилась масса писем протеста, число подписантов перевалило за тысячу. А к моменту нашей демонстрации уже многих одолел страх. Особенно московскую либеральную интеллигенцию напугало 21 августа. В этот день не только ввели войска в Чехословакию, но и состоялось судилище над Анатолием Марченко, которого приговорили к году лишения свободы за «нарушение паспортного режима», а на самом деле — за его книгу «Мои показания»... Нам выпала роль «героев», символа, поскольку все происходило в Москве, на Красной площади. Поэтому и суд вынес не очень тяжелые приговоры. Но выступлений-то было во сто крат больше, люди протестовали в одиночку, в провинции, что гораздо рискованнее и опаснее. Виктор Балашов в августе 68-го сидел в мордовских лагерях. Он водрузил чехословацкий флаг над лагерным бараком, после чего его не могли два часа снять! Так ему же было страшнее, чем нам!
Разве вам не приходилось слышать слова о нелепости ваших действий, о том, что эффективнее было расшатывать режим изнутри, а не заниматься, даже термин такой появился, «самосажанием»?
А.Г.: Диссидентство было яркой, но недостаточно твердой идеей, чтобы сокрушить тоталитаризм. Сахаров, Солженицын создавали нравственный настрой, механизм поиска завтрашнего дня, но вовсе не призваны были стать политиками. Тоталитаризму пришел бы конец и без правозащитников. Другое дело, что долго бы еще оставалось ощущение, что все поголовно сидели в дерьме. Диссидентское движение показало, что и в тогдашних условиях хоть что-то можно было сказать вслух. Да, правозащитники были честны и чисты перед Богом, но малоэффективны в деле ликвидации коммунизма. Те же, кто находился внутри системы, безусловно, брали на душу грех конформизма, но в конце концов добили тот режим.
Н.Г.: Я думаю, что всякое сопротивление полезно. Да, режим этот был внутренне обречен. Но не будь сопротивления, он мог бы простоять дольше.
Как сложились судьбы той восьмерки?
Н.Г.: Пятеро пошли в лагеря и ссылки по приговору суда: Лариса Богораз, Павел Литвинов, Костя Бабицкий, Володя Дремлюга, Вадик Делоне. Меня и Витю Файнберга упрятали в психушку. На суде мы появиться не могли. У меня на руках грудной младенец, а Виктора так избили на Красной площади, что он остался без зубов, и в таком виде показывать его «общественности» никак нельзя было. Была еще с нами Таня Баева, внучка известного академика. Ее тоже забрали в милицию, но там по предварительной договоренности (зачем лишние жертвы?) она назвалась зрительницей, и ее отпустили.
В ночь с 20 на 21 августа 1968 года в Чехословакию было введено 200 тысяч солдат и 5 тысяч танков стран Варшавского договора. Основной контингент составляли советские войска. При вторжении 72 гражданина Чехословакии погибли, сотни ранены. В 1969 году в Праге студенты Ян Палах и Ян Зайиц с интервалом в месяц совершили самосожжение в знак протеста против советской оккупации. В эти годы из страны в эмиграцию уехали 300 тысяч человек, главным образом научная и творческая интеллигенция.
На Красную площадь вышли: Константин Бабицкий, Татьяна Баева, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов и Виктор Файнберг. Демонстрация была сидячая. Ровно в 12 часов дня диссиденты развернули плакаты с лозунгами «Мы теряем лучших друзей», «At’ zije svobodne a nezavisle Ceskoslovensko!» («Да здравствует свободная и независимая Чехословакия!»), «Позор оккупантам!», «Руки прочь от ЧССР!», «За вашу и нашу свободу!», «Свободу Дубчеку!». В течение нескольких минут демонстранты были арестованы патрулировавшими Красную площадь сотрудниками милиции и КГБ в штатском, избиты и доставлены в отделение милиции.
