Борис Ельцин смотрит программу «Зеркало» Николая Сванидзе, резиденция Горки–9, Московская область, 2000 год. Фото: EAST NEWS
Николай Сванидзе в последнее время больше известен как автор «Исторических хроник» и реплик на «России-24», а начинал он на российском телевидении 25 лет назад, когда это телевидение только начиналось: сначала был комментатором за кадром, потом вел страшно популярные «Подробности», стал председателем ВГТРК. Как это было — он рассказал The New Times
Вы были приличным молодым человеком, выпускником истфака МГУ, сотрудником престижного Института США и Канады и вдруг — низкий жанр, телевидение. Какой бес попутал?
Беса звали Женя Киселев, который тогда работал уже на радио, на иновещании, звонит мне Женя и говорит, слушай, тут создается российское телевидение… Это был октябрь 1990 года. Уже был подписан приказ о создании Российского телевидения, но оно еще не начало функционировать, и Женя говорит, что нужен грамотный человек, который будет помогать ведущим, помогать эфирным людям.
Делать что?
Патроны подносить. Давать информацию, как-то ее организовывать, разжевывать, руководить группой информации, которую ты же и будешь создавать. И предложил встретиться с Олегом Добродеевым, который должен был возглавить службу информации на этом канале. И мы встретились втроем в буфете Останкино. А Олега я знал: он несколькими годами раньше работал стажером в отделе внутренней политики Института США и Канады. И Игорь Малашенко работал — он был ученым секретарем института. А я писал диссертацию на страшную тему: «Энергетическая политика президента Картера» — я ее так и не закончил. Короче — встретились. Говорил больше Олег, потому что он будущий начальник, вот так и так, назвал сумму — 500 руб. в месяц — она поразила мое воображение: и в институте я получал 120 руб. плюс я на полставки преподавал в Историко-архивном институте плюс репетиторствовал. А тут 500 руб. сразу — это была ставка комментатора, до которой люди на старом ТВ всю жизнь работали.
Модное место
Я себя на телевидении не мыслил никогда. То есть с тем же успехом я мог мечтать полететь на Луну, окончить ВПШ, как у Галича, стать президентом США. Конечно, когда мы разговаривали с Олегом, я спросил, как там с согласованием в ЦК КПСС, с моей фамилией, с системой взглядов… Мне ответили, что полная свобода, никакой цензуры, создается ельцинское телевидение. В общем, не без терзаний, но в декабре девяностого года я появился на 5-й улице Ямского поля и с 3 января 1991 года и по сегодняшний день — у меня там трудовая книжка.
Отдельный кабинет дали?
Да, большую комнату, где у меня был письменный стол и там все сидели, кого я набирал в команду. Хорошо помню свое первое впечатление: бардак, все мебель таскают на 5-й улице Ямского поля, какие-то знаменитые лица мелькают, типа Гурнова, Ростова, Флярковского. Через некоторое время пришла Света Сорокина: Олег с ней при мне беседовал, принимал ее на работу. Это сразу же было модное место. Я помню, идет пресс-конференция, (режиссер) Андрей Сергеевич Смирнов, еще кто-то вместе с (первым председателем ВГТРК) Олегом Попцовым сидят в президиуме, выступают. Приходит Познер, рассказывает, что и как. Познер! Приходит Саша Любимов, великий тогда, из «Взгляда»… Там было просто не продохнуть от звезд, там было ощущение совершенно иной жизни — иной по энергетике, нежели в академическом институте. У меня конфликтов за один день на телевидении — чисто рабочих, между делом — было больше, чем в Институте США и Канады за всю жизнь.
«Я себя на телевидении не мыслил никогда. То есть с тем же успехом я мог мечтать полететь на Луну, окончить ВПШ, как у Галича, стать президентом США»
Начало
Январь девяносто первого — события в Вильнюсе, 14 погибших, госканалы несут «пургу», в марте закрывается программа Первого канала — ТСН, телевизионная служба новостей, которая отказалась лгать о событиях в Прибалтике, — а там тогда работали Дмитрий Киселев, Татьяна Миткова, Александр Гурнов, который теперь на Russia Today
Еще Юрий Ростов — он вместе с Гурновым пришел за Олегом Добродеевым на ВГТРК.
А у вас на канале были проблемы?
Нет. Мы были ельцинские. Когда Ельцин выступал в подполье, мы его широко распространяли — через факсы, например. В феврале в полную силу заработало радио «Россия», при мне рождалось название информационной программы — я помню этот мозговой штурм: «Вести», по-моему, предложил Олег Добродеев. Появилась та знаменитая тройка, которую сначала абсолютно неправильно запрягли: так, как запрягают коренника, запрягли пристяжных, по бокам поставили оглобли. Но никто тогда не обратил внимания, а потом над этим смеялись. И 13 мая 1991 года вышли в эфир первые новости — программа «Вести», которую вела Светлана Сорокина. Через короткое время изменилась и моя профессиональная судьба. Юра Ростов, как сейчас помню, говорит: «Слушай, ты же вроде грамотный парень, чего твои ребята тассовки носят? Ну сядь напиши чего-нибудь…» Я сел, написал некий комментарий. Он говорит: пойди озвучь теперь в аппаратную. Я пошел, озвучился. Ростов спрашивает: «Ну чего, нормально озвучка?» Нормально. «Голос ничего?» Кто-то говорит: да, хорошо. «Ну ладно, в эфир тогда». В программе «Вести» эфиром тогда руководили ведущие. Над ведущими был Олег Добродеев, главный редактор информации, но реально… Да, с ним советовались, он был в очень большом авторитете, всегда с ним разговаривали до и после, но насколько я помню, решение принимали ведущие.
А руководство — те же Попцов, Лысенко — они давали вводные?
Анатолий Лысенко был генеральным директором, Олег Попцов был председателем, это была двуглавая структура. Первым лицом считался Попцов, просто он в был в большей степени политической фигурой, потому что курировал информацию, а Лысенко она в меньшей степени интересовала, его больше занимало развлекалово. Надо отдать должное Попцову: он всегда все брал на себя. Он настоящий демократ в старом понимании — никогда не переводил стрелку на подчиненных. Классический пример — это было в 1995 году, когда я вел уже программу «Подробности», и была чеченская война. Журналистский корпус занимал тогда пацифистскую позицию. Мой корреспондент Саша Сладков, который и сейчас работает на телевидении, прислал мне материал, в котором офицер российской армии умирал под камерой в госпитале. Он был подключен к монитору, который фиксирует работу сердца. И оператор снял, как кривая постепенно выпрямлялась пока полностью не превратилась в прямую, прямая — в точку. Человек умер. Программа «Подробности» была очень рейтинговая, она шла сразу после восьмичасовых «Вестей», которые тогда были тоже очень рейтинговые. Попцов не знал, о чем у меня эфир, причем подчеркнуто не интересовался. Ну а тут — после эфира не успел я попрощаться, мобильников тогда не было, звонит телефон в аппаратной, вся моя команда там, звонит Попцов и начинает на меня орать: «Ты что делаешь, ты с ума сошел?» Я говорю: «А что такое?» — «Ты смерть человека показал, конкретного человека». Я говорю: «Ну, показал. Это война». Он говорит: «А у него мать, она смотрит, а у нее инфаркт будет. Это как?» Я говорю: «Олег Максимович, а миллионы матерей, которые смотрят и которые делают выбор, им своих сыновей направлять на войну или нет. А им как?» Брошены трубки. Кто, кстати, в том споре был прав, я до сих пор не знаю, у каждого была своя правда. Вот и все, этим все ограничилось. И он в следующий раз снова не спрашивал меня, что у меня в эфире. Хотя наверняка получал очень сильно по холке, и я не исключаю, что в конце концов все это и привело к его увольнению (в феврале 1996 года).
Выбор девяносто шестого
Когда началась цензура?
При мне ее не было.
Да ладно!
Вот сколько я имел там отношение к информации — цензуры не было.
А когда начались совещания с руководителями каналов в администрации президента?
При Чубайсе (глава АП Бориса Ельцина с 15 июля 1996 по 6 марта 1997 года. — NT.) Но это не было… нас никто не просил чего-то не говорить, не показывать.
3 июля 1996 года страна голосовала за человека, у которого был инсульт и инфаркт, но страна не знала этого ровно потому, что российское телевидение об этом не говорило.
Не говорило. Но не потому, что меня — а я де-факто руководил информацией, «Вестями», а после выборов (1996-го) и де-юре — просили об этом не говорить. Я помню, меня уже после выборов Пилар Бонет, многолетний корреспондент испанской El Pais спросила, знал ли я, что Ельцин в день голосования был серьезно болен и почему об этом «Вести» не говорили? Я ответил, что да, знал, хотя, что точно с ним было, не знал. И сказал, что меня больной Ельцин устраивает больше, чем здоровый Зюганов. Тогда не было какой-то реальной силы, которая могла приказывать и наказывать. Тогда расчет был на другое. Расчет был на то, что журналисты не хотят ухода Ельцина, потому что приход коммунистов был бы окончательным. Я абсолютно отдавал себе в этом отчет. Я понимал, да, конечно, я веду себя неправильно. Когда Зюганов давал пресс-конференцию накануне второго тура президентских выборов, я прекрасно знал, что Борис Николаевич в очень плохом состоянии. И я прекрасно понимал, что, если об этом сказать, он не выиграет. И вот Зюганов дает пресс-конференцию, и ее никто не дает в эфир. Никто не дает пресс-конференцию кандидата в президенты. Как сейчас с оппозицией, как сейчас с Навальным. Вот так же было с Геннадием Андреевичем Зюгановым.
«И вот Зюганов дает пресс-конференцию, и ее никто не дает в эфир. Никто не дает пресс-конференцию кандидата в президенты. Как сейчас с оппозицией, как сейчас с Навальным»
Тогда почему вас сняли с поста председателя ВГТРК весной девяносто восьмого?
Жень, так ты же поучаствовала в процессе моего ухода из председательского кресла.
То есть?
Да. Но у меня к тебе нет никаких претензий. Помимо того что я был председателем компании, я вел еще программу «Зеркало», и там был сюжет про Бориса Абрамовича Березовского, царство ему небесное, который топил тогда нового премьера (Сергея) Кириенко. А у тебя в «Новой», кажется, газете была серия статей про информационную войну…
Да, цикл назывался «Борьба титанов».
Короче, ты в своем интервью моей программе не слишком стеснялась в оценках Бориса Абрамовича. А к тому времени и Борис Абрамович, и Владимир Александрович, дай бог ему здоровья, Гусинский (владелец канала НТВ. — NT.) под меня рыли-то очень сильно, потому что я был не их кандидатом на посту председателя ВГТРК.
Мне Борис Абрамович вскоре после моего назначения… Это, кстати, я тебе говорю эксклюзивную вещь, я нигде публично этого не говорил… Так вот меня приглашает к себе Борис Абрамович Березовский в свою эту контору, в Дом приемов «ЛогоВАЗ» на обед. Я прихожу туда, он сидит, разговаривает с одним ныне известным журналистом, очень известным, которого я не буду называть именно потому, что он до сих пор очень известен.
Доренко?
Не буду называть.
Леонтьев?
Не гадай. Даже если угадаешь, скажу нет. И беседуют они просто на каком-то шифрованном языке, как, помнишь, бандиты в «Трудно быть Богом». Потом журналист уходит. Борис Абрамович садится напротив меня, спрашивает, не хочу ли я поесть, я говорю, хочу, спасибо. Мне приносят тарелку борща, как сейчас помню, я начинаю хлебать борщ, а Борис Абрамович ничего не хлебает, он сидит и буравит меня глазами. И ведет со мной беседу: «Николай Карлович, говорит он, вот мы поздравляем вас с назначением, но вы ведь журналист, политолог, у вас ведь нет экономического, финансового образования?» Я говорю, нет. «Но вам же, говорит, нужен какой-нибудь человек, это же огромная корпорация, как вы справитесь, вам же нужен какой-то человек, который будет у вас заниматься денежными вопросами». Я говорю, ну да. Он говорит: «Я вам хочу предложить человека, который вам наверняка понравится, он очень сильный человек, он специалист в этом деле, он будет вашим заместителем, все будет в компании в порядке, и у вас все будет в порядке, Николай Карлович», — сказал Борис Абрамович и посмотрел на меня внимательно. Я продолжаю хлебать борщ. Он говорит: «Да вы же его знаете, это Бадри Патаркацишвили».
Я оживился и говорю: «Борис Абрамович, я, во-первых, должен вам сказать, мне очень приятно, что вы проявляете такое внимание и заботу, и я надеюсь, что и в дальнейшем у нас будут замечательные партнерские отношения. Но, вы знаете, я принял для себя такое решение: ни от вас, ни от Владимира Александровича Гусинского не принимать кадровых предложений». Березовский ответил в том смысле, что это ошибочное решение, но он думает, что мы еще вернемся к этому разговору. Моим замом был назначен Михаил Юрьевич Лесин, который к тому времени ушел из Кремля.
И с тех пор Борис Абрамович и Владимир Александрович мне очень часто в разной форме передавали приветы. Ну а когда вышел этот сюжет с тобой в моей программе, то мне позвонил Валентин Борисович Юмашев, который был тогда руководителем администрации президента, и дал мне понять, что я был сильно неправ. И когда компания ВГТРК превратилась в холдинг ВГТРК, я уже не был переназначен.
Фото: Алексей Антоненко
