Карикатура 1812 года из американской Boston Gazette, благодаря которой появился термин «джерримандеринг». Фото: american treasures of the library of congress
Весной 1812 года Наполеон готовился к походу на Москву. А по другую сторону Атлантики губернатор Массачусетса Элбридж Джерри (Elbridge Gerry) готовился к выборам в сенат штата. Он сообразил так нарезать избирательные округа, чтобы оппозиция победила, пусть с большим отрывом, но в малом числе территорий. А его сторонники, напротив, пусть скромно, но зато в преобладающем количестве округов. Надо сказать, у него получилось: «одномандатники» Джерри получили в сенате почти трехкратное преимущество 29 против 11.
Их нравы
Но это лишь начало истории. В 1812 году в США имелась свободная пресса. Оппозиционная Boston Gazette заметила, что благодаря губернаторским ухищрениям вдоль границ графства Эссекс вытянулся неестественный червеобразный округ. Газета опубликовала карикатуру, где он предстал адским драконом («саламандрой») с крыльями, жалом и когтями, и придумала хлесткое имя «Джерри-мандра». В итоге оно стало термином, обозначающим манипуляции с избирательными округами: джерримандеринг.
Партия губернатора выиграла выборы, а оппозиционная газета — терминологический приоритет. С тех пор конфликты вокруг джерримендеринга (в России это слово пишут через «е») в США тянутся без конца — в последнее время главным образом из-за проблемы национальных и расовых меньшинств. Меньшинства селятся компактно; мажоритарные округа могут быть «черными», «китайскими», «белыми», «латиноамериканскими». А могут и не быть — в зависимости от того, как провести границы. Передержки бывали и в ту и в другую сторону. Идеальных вариантов нет, а для протеста в суде требуется доказать, что нарушено либо формальное равенство прав, либо юридическая норма «один человек — один голос». Доказать трудно. Поэтому проблема обычно рассматривается в этической плоскости: честно-нечестно, прилично-неприлично. (см. рисунок 1)
Штат Огайо и его столицу Колумбус считают фокусной точкой, где особенно остро сталкиваются интересы общин и идентичностей. В 2011 году, после победы на выборах в Генеральную ассамблею штата, республиканцы на правах законодателей занялись перекройкой округов под выборы в палату представителей США. Центр Колумбуса (Франклин) густо заселен меньшинствами и традиционно голосует за демократов. А в пригородах живут состоятельные белые консерваторы, поддерживающие республиканцев. Логика нарезки, которую в 2011 году предложило республиканское большинство, прозрачна: Франклин не будет избирательным округом. Он делится на три части, каждая из них растворяется в преобладающем по объему электорате пригородов. В спортивных терминах благодаря новой нарезке в Колумбусе республиканцы вместо счета 2:1 захотели получить 3:0. Пусть даже каждый из трех «мячей» будет не таким убедительным, как прежде. (см. рисунок 2)
Естественно, вспыхнул скандал — медийный и парламентский. Эксперты подсчитали, что новая схема в целом по штату (16 округов) отдает республиканцам преимущество в 12 против 4, хотя при других границах соотношение могло бы быть 10 против 6. В итоге авторам идеи, несмотря на большинство, пришлось отступить: даже консервативные избиратели не любят заведомо нечестную игру.
У нас глубинка консервативна по-советски, привычно мирится с фальсификатом и оппонирует городам скорее «слева»
Стоит отметить четыре специфические характеристики американского джерримандеринга. Во-первых, никогда за 200 с лишним лет он не поднимался выше регионального уровня. Федеральное правительство находится под слишком пристальным наблюдением, чтобы рисковать приличиями. Во-вторых, ухищрения с нарезкой исходят из распределения избирателей, а не фальсификационного потенциала. В-третьих, американская глубинка, которую используют против либеральных городов, консервативна в капиталистическом смысле — она противостоит городам «справа». У нас глубинка консервативна по-советски, привычно мирится с фальсификатом и оппонирует городам скорее «слева». В-четвертых, в США джерримандеринг — если он слишком очевиден — уже 200 лет считается шулерством.
Наша практика
Российские региональные элиты быстро доросли до осознания выгод джерримендеринга. Самый яркий пример — Башкирия, 2003 год, подготовка к выборам в Госдуму. Изначально республика делилась на 6 одномандатных округов: два столичных в Уфе (Октябрьский и Кировский) и четыре в провинции. В последних четырех результаты по советской еще традиции всегда были какие надо. А вот столица принялась своевольничать, особенно Октябрьский округ в самом центре. В 1995 году там победил демократ Александр Аринин. В 1999 году Аринина удалось от выборов отжать, но освободившийся мандат выиграл Владимир Певцов, президенту респуб-лики Муртазе Рахимову опять неподконтрольный. К тому же рахимовский блок ОВР, победоносный на респуб-ликанской периферии, в центральных районах Уфы занял только третье место, проиграв КПРФ и «Единству» и лишь на 2% опередив СПС.
Ясно, с Октябрьским округом надо было что-то делать. И в офисе президента Башкирии заново изобрели (или в книжке прочитали?) тот же ход, что 190 лет назад в офисе губернатора Джерри: не можешь победить в округе — разрежь его. В 2003 году фрондирующий центр Уфы был откровенно четвертован. Каждый обрубок извилистой пуповиной соединялся с преобладающим сектором электоральной провинции, где голоса считались по-башкирски широко: явка около 90% и столь же сплоченная поддержка кого надо. Депутат Певцов с удивлением обнаружил, что площадку из-под него выдернули, будто коврик. Похожим образом обошлись и с Кировским округом.
Понятно, по всем шести новым округам в Госдуму прошли люди тогдашнего хозяина Башкирии. Объясняя пользу такой нарезки, председатель ЦИК Башкирской Республики Барый Кинзягулов как в воду глядел: «…Смешение более активного сельского и более пассивного городского электората позволит обеспечить примерно равную активность избирателей по всем округам и уравновесить шансы кандидатов в депутаты».
Так что не надо грязи: наши руководители ничуть не дурее американских. Когда им надо, смело проводят модернизацию, внедряют прогрессивные подходы и новые начинания. В знак уважения к приоритету президента Башкирии Муртазы Рахимова, практику расчленения избирательных округов в интересах регионального руководства было предложено именовать муртазайдингом. Впрочем, термин оказался излишним, потому что вскоре та же стратегическая цель была достигнута более простым и масштабным решением: с 2007 года округа были вообще уничтожены как класс. Событие органично влилось в общий процесс чуровизации, для описания которого вполне хватает привычной отечественной лексики.
Волшебные лепестки
Но через два избирательных цикла стало ясно, что «Единая Россия» теряет популярность. В то же время заметно укрепилась номенклатурная монополия на местах. Отсюда столь же органичное решение вернуть округа. Это разумно: в условиях кризиса представители правящего бюрнеса (союза бюрократии с бизнесом) имеют куда больше шансов на победу, если сменят на груди надпись «Единая Россия» надписью «Независимый кандидат». Было бы странно, если бы при возвращении мажоритарной системы электоральная администрация не использовала все выгоды централизованного джерримендеринга. В отличие от скромных американских и башкирских прототипов прелести муртазайдинга были возвышены до общефедерального уровня и расцвели махровым цветком «лепестковой нарезки». Суть осталась прежней — но какое величие масштабов!
Чисто городской округ делят на 2–3 части, а недостающее число избирателей в каждом из кусков компенсируют за счет присоединения послушных сельских территорий — «лепестков»
Хотя число округов (225) и их распределение по субъектам РФ практически не изменились (за исключением Крыма), внутри большинства регионов нарезка претерпела радикальные изменения. Крупные территории, где выделяется несколько одномандатных округов, разрезаны не по естественному принципу город–село, а по принципу равномерности электората. Раньше мегаполисы делились на округа, оставаясь в рамках своей городской территории. Теперь наоборот. Даже если по численности избирателей в городе может быть организован один чисто городской округ, его делят на две-три части, а недостающее число избирателей в каждом из кусков компенсируют за счет присоединения обширных и послушных сельских территорий — «лепестков». В результате количество городских мажоритарных округов, где избиратели более свободны, состоятельны, информированы и меньше зависят от местных властей, сократилось вдвое. Соответственно, уменьшилось число площадок, где либеральные оппозиционеры могли бы побороться за мандат.
Возьмем Алтайский край. (см. рисунки 3–4)
В нем было и осталось четыре одномандатных округа. Один из них (Барнаульский) в 2003 году был целиком городским и включал все пять районов региональной столицы. К выборам 2016 года краевой центр по башкирскому образцу аккуратно четвертовали и частями растворили в периферийных округах. Один из них даже сохранил название «Барнаульский», но вместо компактного городского стал самым большим по площади и сельским по преобладающему составу избирателей. В 2003 году «старый» Барнаульский округ заметно выделялся на общем фоне манерой голосования. За демократические партии в сумме там высказались 13% избирателей (в остальных округах края от 5% до 8%), а по мажоритарному циклу уверенно победил Владимир Рыжков, набравший 35%. При пересчете прежних результатов голосования под новый контур Барнаульский округ уже ничем не отличается от соседей.
Рыжкову (на этот раз он идет от «Яблока») работать будет значительно труднее и дороже. Его шансы снижаются. Не только из-за изменения структуры электората, но и из-за технического усложнения условий агитации и независимого наблюдения на увеличившейся площади. Плюс сплоченное сопротивление провинциального административного ресурса. Зато заметно повышаются шансы кандидата, располагающего номенклатурной поддержкой. Собственно, в этом весь смысл «модернизации».
Пример Алтайского края далеко не единственный. Многие города, которые раньше были цельными мажоритарными округами, теперь «разбавлены» минимум вдвое: Владивосток, Владимир, Иваново, Калуга, Ставрополь, Тверь, Тула, Хабаровск, Ярославль. Большие агломерации, в которых было по два округа, сейчас делятся на три-четыре, а то и пять частей (Казань, Волгоград, Самара, Саратов, Новосибирск, Пермь и другие).
Конечно, далеко не все субъекты РФ удалось так ловко разрезать. В 32 из 85 регионов осталось, как прежде, по одному округу — в рамках действующего закона других вариантов для них просто нет из-за недостаточного количества избирателей. Но для оппозиционных кандидатов эти территории практически бесперспективны в силу периферийной консервативности.
Крупнейшие по числу одномандатных округов субъекты РФ — Москва (15 округов) и Санкт-Петербург (8) для лепестковой нарезки в принципе недоступны, ибо не имеют сельских территорий. Московская область (11 округов) сильно урбанизирована и, при доминирующем влиянии Большой Столицы, довольно однородна в электоральном отношении. Как ее ни режь, ведущая роль остается у городов. Похожая ситуация в Екатеринбурге со Свердловской областью: общий уровень урбанизации под 90%, при любой нарезке мажоритарные округа остаются столичными. На селе просто не хватает людей, чтобы их разбавить. Даже если в отсутствие контроля на периферии нарисуют 100% явки и 100% за номенклатурного кандидата, решающее слово при суммировании останется за Екатеринбургом — в силу несопоставимых объемов электората.
Лепестковая технология достигает цели лишь в тех регионах, где есть один главный город, часто отличающийся электоральным своенравием, как тот же Барнаул или Ярославль (см. рисунки 5–6), и окружающая его достаточно обильная населением, но покорная периферия.
Таких регионов у нас около половины. Основная часть демократически настроенного населения все же тяготеет к крупнейшим городским агломерациям.
Шанс для оппозиции
Поскольку для победы в мажоритарном округе достаточно набрать относительное большинство, условный оппозиционер может получить мандат, заручившись поддержкой всего 20–25% избирателей. В 2003 году минимальный результат победителя по округу был зафиксирован в Петербурге — 17,5%. Но это крайний случай.
Если за условную оценку демократического электората новых округов оптимистично взять суммированные итоги федеральных выборов 2011 и 2012 годов (Прохоров + «Яблоко» + «Правое дело»), то лишь в 16 из 225 случаев его объем превышает 25% от числа голосующих. Это 14 из 15 округов Москвы, один в Петербурге и еще один в Свердловской области. Снизив допустимый порог «демократического потенциала» до 20%, получим еще 11 округов — шесть в Петербурге, два в Калининградской области и еще по одному в Москве, Свердловской и Московской областях. Итого в общей сложности всего 27 округов, расположенных на территории пяти субъектов Федерации: Москва, Петербург, Калининградская, Московская и Свердловская области.
Если демократам все же удастся устранить внутривидовую конкуренцию в 35 перспективных округах — можно надеяться на 15—17 мандатов
Учитывая стохастическую природу процесса и условность расчетов, можно накинуть еще десяток площадок, где прежние голосования не дают формального повода для оптимизма (как в «лепестковом» Барнаульском округе), но с учетом опыта и таланта таких игроков, как Владимир Рыжков, все-таки имеется надежда. Итого выходит максимум 35–37 округов, где у оппозиционеров есть теоретические шансы. Но надо понимать, что для победы каждому из оппозиционных кандидатов придется замкнуть на себе весь (!) демократический потенциал территории. А в некоторых случаях — как тому же Рыжкову — далеко выйти за его расчетные объемы.
Поскольку надеяться на раздел потенциально интересных округов между демократическими кандидатами оснований мало, и без того весьма скромный потенциал (он рассчитывался по максимуму!), скорее всего, будет делиться между конкурирующими представителями оппозиции. Тогда самым оптимистическим сценарием для них может быть получение мандатов максимум в трети потенциально демократических площадок. То есть в лучшем случае 10–12 мажоритарных мест в Госдуме. Скорее меньше. Без «лепестковой нарезки» их число могло быть вдвое больше. Если демократам все же удастся устранить внутривидовую конкуренцию в 35 перспективных округах (верится с трудом) — можно надеяться на 15–17 мандатов.
Ожидания, что изменение ситуации и перемена настроения избирателей может сыграть на руку демократической оппозиции, — иллюзорны. По крайней мере если речь об округах. Даже если такие перемены произойдут, они все равно будут сконцентрированы на тех же трех-четырех десятках урбанизированных площадках. Возможно, это поднимет шансы оппозиционеров на некоторых из них, но никак не увеличит общего числа оппозиционных округов. 15–17 мажоритарных мандатов — теоретический потолок возможного.
инфографика: ольга кондиайн
