ПРО у кремлевского порога

Почему президента России так беспокоят радары в Румынии и Польше

Корабль ВМС США с комплексом ПРО Aegis морского базирования, июль 2014 года

Во время недавнего визита в Грецию Владимир Путин выступил с самым, пожалуй, жестким с начала года внешнеполитическим заявлением в адрес НАТО и США. «Мы вынуждены будем сейчас соответствующим образом реагировать, — сказал Путин, комментируя начавшееся размещение в Румынии и Польше комплексов противоракетной обороны (ПРО) США, которые американцы передали НАТО в рамках европейской оборонной программы. — И если вчера еще части территории Румынии, просто не знали, что такое быть под прицелом… сегодня придется нам произвести определенные (ответные. — NT) действия, которые будут обеспечивать нашу безопасность».

«Определенные действия» — это звучит почти как «доктора пошлем».

Путин и Иран

Американцы 12 мая запустили в Румынии комплекс ПРО Aegis Ashore (24 противоракеты SM-3, радар и аппаратура слежения), а 13 мая начали строительство аналогичного комплекса в Польше. Эти два события сильно впечатлили российского лидера. В Сочи, едва пришли новости из Румынии и Польши, прошло не одно, а целая серия совещаний с представителями Министерства обороны и военнопромышленного комплекса.

В публичном поле из уст президента тогда прозвучали угрозы по адресу стран Восточной Европы, которым-де теперь придется расплачиваться за «недальновидную политику США»: «Люди, которые принимали соответствующие решения, должны знать: до сих пор они жили спокойно, безбедно, в безопасности. Но теперь, после размещения этих элементов ПРО, мы вынуждены будем подумать о том, чтобы купировать угрозы, возникающие в отношении безопасности РФ».

А за закрытыми дверями дотошно разбирали — как и чем отвечать на американо-натовскую инициативу, которая, как убеждены в Кремле, вызвана не угрозами с Ближнего Востока, а направлена прежде всего на ослабление ядерного потенциала РФ. При этом Путин напомнил, что США и их союзники всегда связывали необходимость размещения системы ПРО в Европе с угрозой со стороны Ирана и его ядерной программы. «Где теперь эти ядерные угрозы со стороны Ирана? Их нет». А ПРО, дал понять Путин, есть, значит, дело не в Иране, а в России.

Конечно, Путин торопится с выводами: угрозы со стороны Ирана остались. Да, в Женеве удалось договориться о ключевых параметрах иранской ядерной программы — одну головную боль сняли. Но все видят: после того как его оставили в покое с урановыми центрифугами, Тегеран принялся модернизировать свои баллистические ракеты. Это значит, что если вдруг завтра аятоллы в одностороннем порядке расторгнут женевские договоренности, у Запада появятся не одна, уже две головные боли: и иранский обогащенный уран, и иранские носители.

У иранских аятолл и Путина есть общая черта: их власть безальтернативна и бесконечна, как лента Мебиуса. Кандидат в президенты США от демократов Хиллари Клинтон, отбросив политес, на днях в своей внешнеполитической речи прямо назвала Путина «диктатором». Но есть и различие: у Ирана нет необходимости поддерживать стратегический ядерный паритет с США, втягиваясь в дорогостоящую гонку вооружений. Иран пока довольствуется ролью региональной державы, которая обходится национальной экономике куда дешевле. У Путина задача посложнее: удержать власть в условиях международных санкций, стагнирующей экономики и оскудевающей казны, сохранив при этом великодержавный пафос. Так что Путин совсем не зря рассматривает высокотехнологичную и перспективную американскую ПРО как реальную угрозу — прежде всего угрозу своей власти.

Тень СОИ

Путин, по многим вопросам опирающийся на советский опыт, не может не помнить, в какое смятение ввергла советское руководство в 1980-х годах рейгановская «Стратегическая оборонная инициатива» (СОИ), суть которой лаконично и одновременно деликатно разъяснила сразу трем маститым советским политобозревателям в знаменитом интервью на ЦТ СССР уже в горбачевскую эпоху Маргарет Тэтчер: «Это глобальный космический щит, который защитит Запад от незапрограммированного ракетного нападения». Потом советским телезрителям даже показывали анимацию — как это будет работать: спутник-диспетчер на околоземной орбите посылает сигнал на комплексы ПРО наземного, морского и воздушного базирования — ракеты, летящие уничтожать США, сколько бы их ни было, перехватываются и уничтожаются. Но эта — оборонная — часть программы не сильно беспокоила советское Политбюро. «Мы понимаем, что такое щит, но мы хотим знать, что может полететь в нашу сторону из-за этого щита?» — задавался вопросом в одной из телепередач лично пришедший в студию ЦТ глава МИД СССР Андрей Громыко. А главное: создание нового поколения оружия с использованием лучевых, электромагнитных, кинетических, сверхвысокочастотных технологий, способного уничтожать несколько тысяч целей в течение нескольких минут, тактических ракет «земля — космос» и «воздух — космос» — все это для советского ВПК было уже неподъемной ношей, хотя, говорят, было-таки секретное решение Политбюро о начале аналогичных разработок. Впрочем, говорят и другое: та же Тэтчер была уверена, что СССР нашел бы ответ на СОИ, вложив в 5–10 раз меньше в разработку наступательных вооружений. Но надрываться нашему ВПК пришлось недолго. Работы над СОИ свернули. Причин было много — и финансовых, и технологических, и психологических. Постоянное присутствие мощного оружия в космосе, высоко над людьми, — многим тогда такая перспектива внушала страх. Но был и еще один фактор, из-за которого, я уверен, СОИ положили под сукно, — начавшийся благодаря Михаилу Горбачеву диалог с США по военно-стратегическим вопросам, уже в 1987 году они с Рейганом договорились ликвидировать ракеты средней и меньшей дальности. Зачем тратить деньги на вооружения в эпоху разоружения — возобладал рациональный подход. Но только Путин — не Горбачев.

Кругом тупик

Сегодняшняя американская ПРО вышла из вчерашней СОИ. Только она на порядок технологичней. Причем американцам удалось откорректировать и удешевить систему (сейчас она стоит всего $800 млн) буквально в последние несколько лет: солидную часть ракет-перехватчиков SM-3, способных поражать цели в космосе, они перевели на морское базирование. Еще один фактор, вызвавший тревогу в Москве, — комплексы Aegis можно превратить и в ударные, с дальностью покрытия ракет 2,4 тыс. км, уверены российские эксперты. Путину уже объяснили: элементы ПРО в Румынии и Польше — лишь начальный этап разработок. А что там будет дальше — знает ли это кто-нибудь в Генштабе?

Но на этот вопрос президент, предположим, получит ответ. На вопрос — где взять деньги для «адекватного ответа», когда бюджет трещит по швам, а программа перевооружения армии до 2020 года уже ставится под сомнение, — боюсь, нет. На предложенный недавно руководителем рабочей группы экономического совета при президенте Алексеем Кудриным рецепт — снизить геополитическую напряженность — Путин ответил: «Не мы первые начали». Первым закончить — это не для него.

На вопрос — где взять деньги для «адекватного ответа», когда бюджет трещит по швам, а программа перевооружения армии до 2020 года уже ставится под сомнение, — ответа нет

Владимир Путин однажды высказался в том духе, что два человека в XX веке — Николай II и Михаил Горбачев — виноваты уже тем, что не удержали власть, а это вызвало коллапс и гибель государства с последующими трагическими коллизиями.

В действительности сам Путин оказался сейчас в ситуации, едва ли дающей ему простор для маневра. С одной стороны, он не может себе позволить начать новую гонку вооружений с США — слишком свежо предание о том, чем это кончилось для советской экономики. С другой, после Крыма полностью обнулен и политический диалог с Западом, без которого невозможно откровенно обсуждать вопросы контроля над вооружениями и выходить на взаимоприемлемые развязки. К тому же Путину не доверяют и называют его «диктатором». И угрозы взять «под прицел» Румынию, Польшу — да хоть кого угодно — в сложившейся ситуации, скорее всего, уже ничего не изменят.