Ильдар Дадин — первый и пока единственный осужденный по статье 212.1 УК РФ (неоднократные нарушения правил проведения массовых мероприятий). В январе 2015 года в ходе акции в поддержку Олега и Алексея Навальных, осужденных по делу «Ив Роше», Дадин был в очередной раз задержан полицейскими. В феврале того же года ему предъявили уголовное обвинение. После почти года домашнего ареста, в декабре 2015-го, его судили в Басманном суде и осудили — три года общего режима. Позже, после апелляции, срок был сокращен до двух с половиной лет.
Осенью 2016 года началось страшное путешествие Ильдара в ИК-7 (город Сегеж, Республика Карелия). 1 ноября страну буквально ошарашило его письмо к жене Анастасии Зотовой о пытках в колонии. «Настя! Если решишь опубликовать информацию о происходящем со мной, то попробуй распространить ее как можно более широко. Это увеличит шансы на то, что я останусь жив», — писал Дадин. Чудовищные подробности: «11 сентября 2016 года ко мне пришел начальник колонии Коссиев с тремя сотрудниками. Они вместе начали меня избивать. Всего избивали за этот день четыре раза, по 10–12 человек одновременно, били ногами», — вынудили отреагировать даже генерала-омбудсмена Татьяну Москалькову. Начались проверки, к Дадину несколько раз приезжали правозащитники. Несмотря на это, в Следственном комитете не нашли подтверждения словам Дадина. ФСИН даже грозилась взыскать с него 1 млн руб. за причиненные неудобства. В декабре по настоянию Москальковой Дадина перевели в ИК-5 в Алтайском крае, однако место его этапирования стало известно только 8 января 2017 года.
«Марширование — первый признак того, что осужденных ломают в колонии: в зонах, где права людей более-менее соблюдаются, осужденных маршировать не заставляют»
Сейчас Ильдар на свободе — и это его личная победа. Проще оказалось выпустить человека, не готового молча терпеть произвол тюремной администрации (но не отменить статью УК, которая покушается на права граждан, — об этом нет и речи). Дадин говорит, что самое главное для него — чтобы о проблеме пыток в колониях знало как можно больше людей. Ильдар сильно заикается — говорит, это последствия пыток.
«НЕБО И ЗЕМЛЯ»
Когда вы узнали, что выходите на свободу?
Когда ко мне подошел сотрудник колонии и сказал выходить с вещами, до этого момента я об освобождении не знал.
Когда решение относительно вашего освобождения было уже принято, но вас еще не отпускали, эти последние несколько дней в колонии как-то отличались от предыдущих?
Скорее нет. Лишь один раз сотрудник колонии, когда забирал матрасы из камеры, обмолвился фразой: «Ну что, вроде скоро покидаете наши места?» Даже когда начались разговоры об отмене приговора, я думал, что меня могут и не отпустить, а просто назначить новое рассмотрение дела.
Колония на Алтае, куда вас перевели из Карелии, действительно лучше, чем в Сегеже?
Небо и земля. В камере тепло. А питание! Я до сих пор с ужасом вспоминаю, как кормили в карельской колонии, а в алтайской прям нормальная еда. Я там набрал в весе, вешу сейчас больше, чем на гражданке весил. И, конечно, прогулки: в Карелии меня за первые девять дней только один раз вывели на улицу, и то — чтобы минут 15 поиздеваться, заставить на корточках убегать или бегать с задранными за спиной руками, пока они (сотрудники колонии) наносили удары.
Отношение сотрудников этих колоний к осужденным тоже отличалось?
О да. Например, в карельской колонии (ИК-7), когда проводили проверки в камерах и нас выводили в коридор, если осужденный смотрел не в пол, а в сторону, ему кричали: «А ну… («лицом», нецензурное. — NT) не свети!» Ну и вообще мат-перемат постоянно, на «вы» они обращаются только под камеры. В Алтае в колонии к осужденным строго на «вы» обращаются, даже если осужденные ведут себя по-хамски, что бывает довольно часто. Кстати, даже угрозы бывали со стороны осужденных, а сотрудники все равно ведут себя очень компетентно, ставлю им «пятерку».
Как вы думаете, почему такая принципиальная разница между колониями?
Ну, Москалькова говорила, что после Карелии меня отправили в образцово-показательную колонию. Может, просто нужна какая-то точка, место, куда можно привести какую-либо проверку и сказать: вот, в российских колониях все хорошо.
Сразу тут хочу уточнить, что считаю исключением из правил алтайскую колонию, а не карельскую. Я знаю еще о нескольких колониях в других районах, где тоже практикуются пытки, как в ИК-7, а то и жестче. Например, в Брянске — у меня информация от довольно близкого человека, не буду уточнять: в 2009–2010 годы, когда Сергей Мороз был начальником УФСИН по Брянской области, чтобы ломать зоны, был введен, по мнению моего собеседника, какой-то лимит на убийства в колонии — до 10 человек. А до этого Мороз был в Челябинской области главой УФСИН, и там широко распространены были избиения, изнасилования, подвешивания на дыбы — как и со мной было. Также известно, что тогда в челябинскую зону приезжал с проверкой Путин, и ему очень понравилось, как там осужденные маршируют. А марширование — первый признак того, что осужденных ломают в колонии: в зонах, где права людей более-менее соблюдаются, осужденных маршировать не заставляют. И именно тогда Путин отметил Мороза, и его начали звать в другие зоны, как говорят, чтобы там ломать людей.
«За любые попытки добиться правды к человеку начинают приставать, более того — пытаются возбудить дело за лжедонос, и, если к осужденному не приходит адвокат, его просто продолжают избивать и пытать»
«ЭТИ ЛИЦЕМЕРЫ»
А Москва? По словам многих правозащитников, в столице такого уже не бывает.
Бывает. Была история, когда из СИЗО-5 сбежал таджик. Он якобы сбежал благодаря другому таджику, который скоро должен был освободиться, и использовал его данные. Так вот, этого второго таджика привели тогда в мою 111-ю камеру, в которой я был с 13 января по 14 апреля 2016 года. И вот этот таджик был со следами избиений. Он мне рассказывал, что его в день побега того парня четыре раза избивали, пытаясь добиться от него показаний о побеге, несмотря на то что он прошел проверку на детекторе лжи и тот показал, что этот человек ни к чему не причастен.
Что может сделать заключенный, столкнувшись с пытками?
Эти лицемеры фсиновские предлагают писать жалобы, но какой в них смысл — в Карелии более десяти жалоб написано, а прокуратура отказала в возбуждении дела. За любые попытки добиться правды к человеку начинают приставать, более того — пытаются возбудить дело за лжедонос, и, если к осужденному не приходит адвокат, его просто продолжают избивать и пытать.
Остается только один вариант — публиковать эту информацию. Главное оружие людей в этой ситуации — правда. Судов у нас нет, прокуратуры нет, Следственного комитета нет. Есть только правонарушительные органы. Должны быть правоохранительными, а являются бандито-прикрывающими.
А почему для вас так важно было вернуться из образцово-показательной колонии на Алтае обратно в ИК-7 в Карелии?
Я был уверен, что ФСИН как преступная организация расследовать преступления должностных лиц не будет, будет, наоборот, прикрывать. Они надеялись, что вот они меня переведут, шумиха уляжется, и тема закроется. Я хотел не дать им это провернуть. Я понимал, что меня хотят увезти, чтобы тянуть время, чтобы не дать мне работать на месте с адвокатами, требовать, проводить расследования и очные ставки. А я же не олигарх, у моих адвокатов нет возможности летать за мной каждый раз из Москвы то туда, то сюда… Многие говорили мне, что мое письмо (письмо жене из карельской колонии. — NT) уже опубликовано, что цель достигнута, что мои права теперь соблюдаются. А как же нарушение прав других осужденных? Они же приняли целый комплекс мер, чтобы создать в колонии невыносимые условия содержания. Я хотел там остаться, чтобы нести закон и порядок с помощью общественной поддержки.
«КОНЕЧНО, СТРАШНО»
С вами в ИК-7 пытались договориться, убедить прекратить шум?
Я видел лишь попытки прощупать почву, понять мой настрой — готов ли я согласиться на какие-то блага в обмен на молчание. Например, я это чувствовал в разговоре с начальником санчасти на проверке ЭКГ: он меня спрашивал, готов ли я пойти работать, про мое настроение. Сейчас уже плохо помню тот разговор.
Но когда я уже уехал из ИК-7, узнал от одного осужденного, что у Федотова, зама Тереха (Александр Терех — начальник УФСИН по Карелии. — NT), была многочасовая беседа с заключенными ИК-1, которые вылезли с плакатами на крышу колонии. Думаю, или кнутом, или пряником, но он убеждал их молчать.
«Способов сломать заключенного, у которого большой срок, — множество. Это у меня в колонии оставалось полгода, я мог хоть все полгода сидеть в ШИЗО»
И ведь эти люди сейчас не дают никаких показаний. Хотя Антон Индейкин (еще один заключенный карельской колонии, знакомый Дадина. — NT) написал своей маме о пытках и попросил опубликовать письмо, если его убьют. Но адвокатам они ничего не говорят. Значит, их все же доломали. А способов сломать заключенного, у которого большой срок, — множество. Это у меня оставалось полгода в колонии, я мог хоть все полгода сидеть в ШИЗО, к тому же внимание общественное ко мне было. А тем, кому восемь лет сидеть, конечно, страшно, если весь срок — по ШИЗО с холодными камерами, избиениями.
Каковы ваши планы на ближайшее будущее?
Я точно не буду отказываться от гражданской активности. Хотя бы день в неделю, но буду уделять гражданскому активизму. Не оставлю проблему пыток в колониях. Поселимся, может, где-то поближе, чтобы именно в Республике Карелия влиять как-то на проблему пыток. А сейчас очень хочется с супругой уехать куда-то отдохнуть. («На море!» — вставляет сидящая рядом Настя Зотова). На море. Но, чтобы совесть не мучила, что я отдыхаю, а людей продолжают пытать, попробуем как-то дистанционно начать работу над этой проблемой.
