Дискуссия вокруг передачи Исаакиевского собора РПЦ — это вопрос противостояния двух вер, и непонятно еще, к какой из них ближе подлинное православие
Ставшая уже привычной формулировка «событие X взорвало интернет» в случае с историей вокруг Исаакиевского собора и его предполагаемой передачи РПЦ оказывается неполной: заявление губернатора Полтавченко («Вопрос решен!») взорвало не только интернет, но и питерское Заксобрание, и культурную общественность, и вообще что-то важное в привычных для нас очертаниях мира.
Про Исаакий ожесточенно спорят, и спор идет в категориях, относительно которых договориться, к сожалению, невозможно.
Нужно ли возвращать церкви отнятые у нее революцией сооружения? Да, и на то есть специальный закон. Нужно ли охранять музеи и не допускать размывания и распыления музейных коллекций? Да, и на то есть специальный закон. Что делать, если законы в этом случае противоречат друг другу? Как поступить, если, формально говоря, собор и до революции не принадлежал церкви? Ответ напрашивается сам собою, но не будем торопиться.
Та вера, что стоит за требованием вернуть Исаакий, игнорирует сотни полуразрушенных церквей в маленьких городах, да и судьбы самих маленьких городов ей не очень интересны
Едем дальше. Правильно ли превращать чрезвычайно прибыльное учреждение культуры в заведомо убыточный объект недвижимости и вешать его на содержание городского бюджета? Хорошо ли, что экскурсионные группы и просто туристы других стран и вероисповеданий не будут впредь чувствовать себя в соборе достаточно комфортно? Зачем передавать собор церкви, если там и так проходит по два богослужения в день (не будем даже прибегать к доводу о том, что на службы приходит в среднем по 30 человек, а туристов через Исаакий проходит по 2,5 млн в год, это удар ниже пояса). Исходя из любых рациональных аргументов, нехорошо, неправильно и незачем, но как пела группа «Каста», есть вещи на порядок выше: и из-за них рациональные соображения уходят на второй план. Так что это за вещи?
Наверное, это вопрос веры. Я бы даже сказал — вопрос двух столкнувшихся в этом вопросе вер. Но говорить, что на одной из сторон спора находится буквально православная вера, тоже как-то не очень получается. Та вера, что стоит за требованием вернуть Исаакий, игнорирует сотни полуразрушенных церквей в маленьких городах, да и судьбы самих маленьких городов ей не очень интересны. Она далека от сострадания к слабым или защиты угнетенных, это вопросы «слишком мелкие», они должны «решаться на местах». Я бы сказал, что это вера во власть и собственность — и с этой точки зрения вполне логично, что самый торжественный и величественный храм северной столицы, который и был построен как символ имперской власти, должен принадлежать церкви, которая воспринимается как подразделение этой власти. А туристы, деньги, музейная коллекция — в сравнении с подразумеваемыми этой верой смыслами это все дорожная пыль.
Но ведь по другую сторону баррикад — тоже вера. Это слабая, не самая современная, интеллигентская вера — вера в культуру. Вера в прекрасные предметы, доставшиеся нам из прошлого, в которых застыла давно ушедшая жизнь. Вера в красоту, которая способна что-то делать с человеческой душой, безотносительно к религиозным ритуалам. Вера в то, что предметы этой прошедшей красоты сами по себе являются ценностью, возможно, высшей ценностью, которая существует в нынешней цивилизации.
Давайте совсем уж честно: те люди, которые рассказывают сегодня про исторические корни сакральности и распоряжаются передачей имущества в собственность церкви, к православию пришли, как правило, не так давно. А вот эта интеллигентская вера в культуру — для очень многих и есть самая настоящая вера предков, у нее есть реальные, а не выдуманные корни и традиции, именно она помогала пережить все тяготы советской цивилизации и придавала ей смысл — тот самый смысл, по которому сейчас бессознательно тоскует народ у телевизора. И по сравнению с этой слабой и немодной, но очень укорененной в истории верой собственность, власть и решения тех или иных ее подразделений тоже, в сущности, не значат ничего.
Так вот, давайте называть вещи своими именами: передача Исаакия РПЦ — это не вопрос восстановления исторической справедливости или возвращения незаконно отнятого и поруганного храма, это не то, чего ждет общество (или хоть сколько-то значимая часть общества) от губернатора и от церкви. Это вопрос утверждения власти и собственности, с одной стороны, и уничтожения самых светлых, почти религиозных, по сути своей, чувств — с другой. На этом фундаменте можно построить замок, крепость, египетскую пирамиду или вавилонскую башню — но храм, настоящий храм, в подлинном смысле этого слова, на этом построить нельзя.
