От эмансипации к репрессиям

Правительство ФРГ одобрило законопроект о реабилитации всех осужденных после Второй мировой войны гомосексуалов — с них не только снимут судимость, но и выплатят компенсации. Осужденных по «параграфу 175» (антигомосексуальной статье Уголовного кодекса Германии, действовавшей с 1871 по 1968 год) при нацистах реабилитировали еще раньше: они признаны такими же жертвами политических репрессий, как и другие группы населения, на которые был направлен карательный аппарат режима: евреи, социалисты, цыгане, коммунисты. В отличие от Германии, история преследования гомосексуалов в СССР до сих пор не написана. Несмотря на то, что уголовная статья за «мужеложство» (ст. 154 до 1960 года, далее ст. 121 УК РСФСР) была отменена в 1993 году, Российское государство, а вслед за ним и гражданское общество не воспринимают как жертв тысячи осужденных ненормативных советских мужчин и женщин, с которыми боролась карательная психиатрия, — история их преследования остается табуированной. Да и про короткий период советской истории, когда гомосексуальность не каралась уголовным преследованием (1917–1934), тоже почти ничего не известно.

Недолгая свобода

В 1917 году большевики отменили уголовное наказание за мужской однополый секс. Россия стала второй крупной европейской страной, декриминализовавшей мужскую гомосексуальность: во Франции уголовное наказание было упразднено в результате Великой французской революции и подтверждено кодексом Наполеона 1804 года.

В 1920-е годы гомосексуальность перестала быть лишь функцией тела и превратилась в артикулированную гражданскую повестку, опирающуюся на социалистическую риторику

Решение большевиков не было ни спонтанным, ни случайным. Уже с конца XIX века российские юристы, медики и криминологи склонялись к тому, что эта уголовная статья не соответствует нормам современного судопроизводства: при условии добровольности мужского однополого контакта отсутствует как состав преступления, так и потерпевшая сторона. О сознательности решения большевистского правительства говорит и тот факт, что ни в первом советском Уголовном кодексе 1922 года, ни в его масштабной редакции 1926 года уголовная статья за мужской однополый секс не появилась. Впрочем, анализ законодательной практики мало что может сказать о влиянии депенализации на людей: было ли это влияние вообще, и если да, то как проявлялось. С 1930-х годов в советско-марксистской исторической науке исследовательские сюжеты жестко цензурировались, да и сама тема была табуирована, так что масштаб изменений в самосознании негетеросексуальных граждан в контексте революции и отмены уголовной статьи был непредставим.

Между тем стоит только обратиться к письмам людей 1920-х годов, чтобы понять, какие поразительные изменения произошли тогда в российском обществе: гомосексуальность перестала быть лишь функцией тела и превратилась в артикулированную гражданскую повестку, опирающуюся на социалистическую риторику. Кстати, этот процесс был запущен намного раньше. Ослабление цензуры после революционных событий 1905 года, проникновение в Россию переводов западноевропейской литературы по теме гомосексуальности, распространение левых идей, рост грамотности среди городского населения, а также мобильности в масштабах страны — все эти факторы заложили фундамент для возникновения новой гражданской повестки — советского гомосексуального человека.

Самыми красноречивыми его носителями после революционного 1917 года стали вчерашние «низы» — выходцы из крестьян и беднейших слоев мещан, гомосексуальные мужчины и женщины из разных городов России, не отягощенные негативным культурным и религиозным багажом знания о многовековом порицании гомосексуальности. В письмах к раннесоветским экспертам и в прессу они охотно делятся подробностями своих биографий. Обращаясь к авторитетным представителям новой власти, медикам и юристам, они спешат предъявить себя новому социалистическому режиму, установлению которого многие из них активно способствовали. «Я служила в Красной армии, ухаживала за барышнями так, как подобает мужчине. <…> Сейчас я студентка Днепропетровского рабочего факультета при И.Н.О3. Живу 3 года в этой среде, имею подругу, с которой живу больше 2 лет, и я ее так люблю, что она за дружбу сменила свою фамилию», — пишет в середине 1920-х годов молодая девушка, бывшая крестьянка Татьяна Мирошникова.

Подобные свидетельства разбросаны по архивным фондам и демонстрируют исключительный уровень самосознания и эмансипации раннесоветских гомосексуалов. Но буквально через несколько лет ситуация радикально изменится. В 1933 году по предложению Генриха Ягоды Сталин санкционирует введение в уголовные кодексы всех советских республик статьи «мужеложство». В отличие от других законодательных кампаний 1930-х годов, например запрета абортов, эта сопровождалась секретностью, а имена первых жертв репрессий тщательно скрывались.

Жертвы двух режимов

Начало уголовного преследования гомосексуалов в СССР и фашистской Германии практически совпало по времени. Новую статью «мужеложство» добавили в советские республиканские уголовные кодексы в 1934 году — в Германии трактовка «параграфа 175» была значительно ужесточена в 1935-м. С этого момента попасть в концентрационный лагерь можно было даже за подозрительный взгляд.

Для обоих режимов преследование сексуально-ненормативных людей было своего рода маневром. Цель — установить как можно более плотный контроль над населением в целом. Риторика арийской расовой гигиены включила гомосексуалов, наряду с другими «девиантными» группами населения, в когорту дефективных немецких граждан, которыми наполнили концлагеря. В отличие от советских властей, национал-социалистический режим не делал секрета из этих репрессий — напротив, подчеркивал угрозу для любого, кто осмелится открыто проявить гомоэротическое влечение. Сталинская политика в этом смысле была вынуждена обходить некоторые препятствия. Да, советский режим, как и нацистский, по сути, приступил к дисциплинированию чувств, эмоций и по возможности поступков населения. Но при этом пропаганда «нового» человека, которым-де может стать каждый гражданин без «буржуазного» прошлого, не позволяла властям начать широкомасштабное преследование негеторосексуальных людей на основании идей биологической неполноценности. Тем более, что советские власти прекрасно знали: выделить и классифицировать советских гомосексуальных мужчин по признаку происхождения, образования или рода занятий не получится.

Неизвестное «Ленинградское дело»

Масштабные облавы ОГПУ на ленинградских гомосексуалов начались в июле-августе 1933 года. Гомосексуальная субкультура Петрограда-Ленинграда была одной из самых развитых и ярких в России, начиная с конца XIX века.

«В августе 1933 года в Ленинграде было раскрыто около 40 притонов гомосексуалистов, объединяющих около 400 педерастов», — многотомное уголовное дело, сохранившееся в архиве ФСБ, подробно зафиксировало ход репрессий, впрочем, многие детали остаются непроясненными: сотрудники архива закрывают крафтовыми конвертами те листы уголовного дела, которые до сих пор не рассекречены. БÓльшая часть арестованных мужчин — неженатые горожане, выходцы из крестьян и мещан самых разных профессий: рабочие, клерки, служащие, преподаватели, врачи. Их, как под копирку, обвинили в «симпатиях к фашистской Германии» и «ненависти к советской власти», которую они якобы выражали, собираясь в «педерастических салонах».

Именно ГУЛАГу мы обязаны современной гомофобной риторикой, которой с легкостью манипулируют российские власти

Не имея доступа к внутренним документам органов, сложно сказать, как именно появилась идея объединить эту разношерстную публику именно под ярлыком «фашистских симпатизантов», тем более что в Германии именно в это время набирали ход репрессии против гомосексуалов. Впрочем, в отличие от национал-социалистов, советские чекисты не планировали массовую, публичную операцию. Да, подследственные называли сотни имен тех, с кем они общались или вступали в интимные отношения, среди них были военные, нередко и сами сотрудники органов. Но никаких следов того, что ОГПУ, зная имена и адреса, собиралось добраться до всех и каждого, нет. Чекистская операция закончилась уголовными сроками по 58-й статье, пункт 10 — «антисоветская агитация». Тех, кого власти назначили «хозяевами педерастических салонов» и «руководящим ядром», получили по 10 лет лагерей. Среди них, например, Евгений Геркен — либретист, поэт, человек круга Михаила Кузмина, правнук другого поэта — Евгения Баратынского. Или Николай Артамонов — знаменитый тенор, педагог. Ну и, конечно, менее известные люди, например Иван Греков, беспартийный фрезеровщик по металлу 1892 года рождения. Остальные получили по 2–5 лет лагерей.

Детали аналогичного московского процесса до сих пор не известны, а доступ к документам закрыт. Вскоре после завершения этой секретной операции в столицах в Уголовный кодекс РСФСР без лишнего шума добавили новую отдельную статью — «мужеложство».

Архивные тайны

Советская уголовная статистика была рассекречена лишь в 1990-е годы. Но она до сих пор не опубликована. Рассыпающиеся в руках таблицы, отпечатанные на плохой бумаге и заполненные от руки, подтверждают: репрессии против гомосексуалов не носили массового характера, но никогда не ослабевали. Ежегодно в СССР по статье «мужеложство» осуждали от 500 до 1500 человек. Часть этих приговоров, не отмеченная в статистике отдельно (сознательно?!), выпадала на насильственные однополые контакты в местах лишения свободы.

Кстати, именно ГУЛАГу мы обязаны современной гомофобной риторикой, которой с легкостью манипулируют российские власти. В ГУЛАГе однополое мужское насилие стало частью бытовой повседневности и впервые настолько приблизило людей, не затронутых гомоэротическим желанием, к этому табуированному аспекту человеческой телесности. Культ силы, риторика подчинения, унижения и доминирования не имели никакого отношения к однополому влечению, но в общественном сознании плотно сомкнулись с гомосексуальностью, превратив ненасильственных осужденных по статье «мужеложство» в социальных парий, невидимых для постсоветских правозащитников и гражданского общества.

До сих пор в российском массовом самосознании ненормативный интимный опыт ассоциируется с грязью и непристойностью, а жертвы советского преследования вытесняются из каноничного ряда «политических» и обществом, и государством.

Уникальный опыт гомосексуальной гражданской идентичности 1920-х опрокидывается громогласной и агрессивной риторикой Мизулиной и Милонова о «чужеродности» однополого влечения для «российской цивилизации». Но это ложь.

Фото из личного архива автора