Шанс снять «Анну Каренину» выпадает не всем. Вот Сергей Соловьев деньги на свою версию искал 15 лет, а потом еще четыре года ждал телепремьеру. Считается, что свою Каренину — фильм для проката и сериал для канала «Россия 1» — Карен Шахназаров заслужил, безотказно выступая в политическом ток-шоу этого канала за все государственное и против «пятой колонны». Сам Шахназаров, правда, утверждает, что снимать «Каренину» госканал уговаривал его два года.
Неполная условность
Проза Толстого кажется легкой для экранизации — никаких словесных вензелей, все кристально ясно: берем школу русского психологического театра, включаем реализм. Вот завиток на шее Анны, вот сплошные зубы Вронского, вот бал, вот скачки.
Но на экран все это автоматом не переносится. Можно увести в «закадр» или изобразить в лицах поток сознания, Бог с ними, с толстовскими «шлюпающими устрицами» и «разлатыми рюмками». Но как быть со временем, которое он то замедляет, то пускает галопом, с воздухом, который он вдувает в своих героев, заставляя их ходить среди нас как живых? Без него все скукоживается до романса про барыню и офицера, до сахарной истории хорошего Левина.
Шахназаров предлагает остроумную идею: пожилой граф Вронский, офицер генштаба, раненый в 1904 году на войне в Маньчжурии, встречает в госпитале взрослого Сережу Каренина, врача, и по его просьбе вспоминает Анну.
То ли дело тут в его памяти (30 лет все-таки прошло), то ли ему важна только героиня, но Левина в его мемуаре нет, а Кити мелькает в эпизоде. Весь Петербург помещается на одной улице, а Каренины обитают в музее: их гостиная с балюстрадой огромна, стены расписаны циклопическими телами и конями.
Любовная история держится на крупных планах Елизаветы Боярской и Максима Матвеева, и тут как со всяким любовным дуэтом: если один из двоих вам не симпатичен, для вас история пропала
Увы, создатели сериала побоялись довести условность до конца. Они маскируют под камень картонные фасады, шьют чепчики на горничных, клеят бакенбарды на Каренина — кстати, в бакенбардах брутальный Виталий Кищенко, знакомый нам по ролям зэков и ментов, выглядит не сановником, а охотнорядцем. Да еще и рутинная киномузыка, как в школьной экранизации.
Наша Марианна
Это, конечно, не экранизация, а фрагменты из романа. Одна сюжетная линия — отношения Анны, Каренина и Вронского, многих персонажей сократили, реплики раздали избранным.
Любовная история держится на крупных планах Елизаветы Боярской и Максима Матвеева (Вронский), и тут как со всяким любовным дуэтом: если один из двоих вам не симпатичен, для вас история пропала.
К играющим Каренину публика всегда пристрастна — она наш символ, почти как французская Марианна. Новая Каренина возводится на пьедестал реже, чем сменяются поколения, — сейчас там царит Татьяна Самойлова, хотя фильму Александра Зархи в этом году 50 лет. Продвинутые зрители признают Анной Киру Найтли — не идеал, но для иностранки сойдет. (Признáют ли когда-нибудь Татьяну Друбич?)
Сыграть Каренину актрисе — как актеру Гамлета. Рубеж. Вызов. Актрису при этом лорнируют и разбирают по статям, это нормально. Но ярость, с которой встретили Каренину-Боярскую, удивляет. Оказывается, нельзя играть Анну с таким лицом, таким носом и такой челкой.
Мы давно живем в мире, где Гамлета играли юнцы, старцы, женщины, где Карениной бывали блондинка Грета Гарбо, пожилая Алла Тарасова, курносые Мария Германова и Вивьен Ли, Софи Марсо с челкой. Но Боярская-то, оказывается, фейсконтроль не проходит.
Нож и рана
Ее ругают еще до просмотра, по фотографии. А ее надо видеть в движении, слышать этот неожиданный в хрупком теле виолончельный тембр, жесткие интонации.
Правда, за них ее ругают тоже. Анна должна быть дородной барыней из школьной хрестоматии — мягкость, полнота, белые руки. Кто ж помнит, как у Толстого она обнимает на вокзале брата — «движением, поразившим Вронского своею решительностью и грацией». Как он удивляется «энергическому пожатию, с которым она крепко и смело тряхнула его руку».
Боярская и играет эту энергию, нерв. Ее неистовая Анна разрушает все, к чему прикасается, в первую очередь — себя. Делает кошмаром жизнь тех, кто ее любит. Она не знает компромисса, ей нужен только высочайший накал страсти. Ее Анна — нож и рана. Это отличная работа, если видеть дальше формы носа. Как она балансирует на грани напряжения и срыва, как достоверно соскальзывает в безумие. Ее манера игры — сухость и четкость, ноль суеты, ни грамма сахара и жира, ничего бабьего. И, кажется, ни у какой Карениной в кино не было такой прямой спины, никто прежде не носил платья (отдельная удача фильма) с дерзкой подиумной грацией.
Партнер ей под стать — от интеллигентного и тонкого Вронского в кои веки не пахнет офицерской конюшней. Матвеев, в отличие от Боярской, играет не страсть, а любовь, не разрушение, а попытку что-то строить — в этом смысле он заменяет Левина, ему даже достались кое-какие реплики. Лучшее в сериале — их сцены вдвоем, где видно, как Вронский поддерживает Анну, ловит, как приму в балете, ни в чем при этом ей не проигрывая.
Ссора, Вронский дурачится, пытаясь разрядить обстановку: надевает цилиндр, открывает зонт, целует раздраженную Анну в затылок — мне кажется, Толстому эта сцена могла бы доставить тихое ироническое удовольствие.
Или возмутившее всех одевание Анны, все эти воздушные нижние юбки, панталоны, шорох атласа, скрип батиста, мелкие крючочки и Вронский, затягивающий ее в корсет. Это же метафора — любовник пытается втиснуть неистовую Анну в рамки. Или нежность? Или повод подумать, какими были обиход и тайминг адюльтера в те времена: ни тебе скинуть платье, как роща сбрасывает листья, ни успеть встретиться в обеденный перерыв.
Режим экономии
Встреча Вронского с Сережей на войне — хорошая идея. Главная проблема — авторы, похоже, не знают, что с ними делать дальше. Эта рамка держит конструкцию, но тут ничего не происходит. Двое, которых Анна — так она говорила — любила больше жизни и не могла соединить, оказались лицом к лицу — и тут сценарист устраняется.
Кто такой Сережа? Почему стал врачом, отчего разговаривает с графом Вронским не как равный, хотя должен был унаследовать такой же титул и состояние? Целая судьба — где она?
Шорох атласа, скрип батиста, мелкие крючочки… Такими были обиход и тайминг адюльтера в те времена: ни тебе скинуть платье, как роща сбрасывает листья, ни успеть встретиться в обеденный перерыв
Или Вронский — главная его война кончена 30 лет назад, а смерти все нет, он скучает, ждет, хладнокровно, как мушкетер, играя в карты под пулями. Но чего это он сходу исповедуется Сереже? И почему эти двое расстаются теми же, какими встретились, где их отношения? А если это неважно — зачем им столько экранного времени?
При том, что толстовская часть обрезана до кости. Физически чувствуешь режим строгой экономии на сценах, персонажах, репликах. Анне для разговора приходится вызывать Вронского прямо на улицу — ту самую, где все на виду и мимо ездят кареты. Бетси Тверская (Анастасия Макеева) сокращена до полутора сцен. Всех друзей-приятелей Вронского заменяет Яшвин (Александр Горбатов). Вся Италия с ее счастьем и свободой — одна сценка на фоне горы.
Вот главное противоречие с Толстым: он-то не скуп. Его мир населен кучей необязательных людей и подробностей — это и делает его миром.
Нам из них достается только сюжет про одержимость. Анна одержима страстью, Вронский одержим ею и через 30 лет. «Она и сейчас тут», — говорит он Сереже. Он не уверен, что она умерла, — может, уехала куда-нибудь.
Мы знаем, куда. Но что-то в этом есть — снять «Анну Каренину», которая не бросается под поезд.
Фото: kinopoisk.ru
