Какую Россию и какую Сибирь увидел и полюбил американский писатель
«Путешествия по Сибири» — так называется книга американца, проехавшего через всю Россию. Йен Фрейзер, Красноярск, ноябрь 2013 г. Изумление — первое чувство, которое американский писатель Йен Фрейзер испытал по отношению к России. Юношей он читал о Второй мировой войне, и ему встретилось описание одной советской военной операции. Нужно было забросить с воздуха десант на немецкую территорию, но перед самым полетом выяснилось, что парашютов нет. Тогда военное начальство отдало приказ лететь очень-очень низко над территорией врага и прыгать на землю без парашютов. И солдаты, и командиры знали, что часть людей погибнет, часть будет покалечена и лишь немногие выживут и смогут выполнить задание. Было принято решение сильно увеличить количество десантников, чтобы оставшихся в живых хватило для выполнения задания. *В ноябре 2013-го ярмарка проходила в седьмой раз. В ней участвовали более двухсот экспонентов — издателей, книгораспространителей, лингвистических и культурных центров, библиотек, литературных агентств, музеев, учебных заведений. Культурная программа включала презентации, дискуссии, творческие встречи, кинопоказы, спектакли, концерты, читки пьес и мастер-классы. Фрейзера эта полумифологическая история поразила «пренебрежением к человеческой жизни». Когда он приехал в Россию, то убедился, что здесь «и правда в отношении к людям очень много жестокости». Однако что-то заставляет американского писателя постоянно возвращаться в Россию (он был здесь уже пять раз, проехал на машине из Санкт-Петербурга до Владивостока, посетил Байкал, Якутию и Чукотку, причем такие места, где никогда не видели туристов, не говоря уже об иностранцах), выпускать о нашей стране книги (свой труд «Путешествия по Сибири» он представил на Красноярской ярмарке книжной культуры (КрЯКК*) и утверждать, что «американский оптимизм просто необходимо разбавить русским стоицизмом». The New Times поинтересовался у писателя, зачем ему нужна эта «русская эпопея» и что он ищет в нашей «жестокой стране». Скажите, а из чего состоит ваш личный образ России? Какие люди, какие ситуации его составляют? Я помню, как в 1993 году впервые прилетел в Россию. Наш самолет приземлился на Чукотке, и мы помчались по взлетной полосе. Справа и слева стояли разбитые вдрызг самолеты и вертолеты. Вдоль всей дороги — десятки, даже сотни! Мы вышли — и вокруг нас загремели взрывы… Русские уничтожали свою военную базу. Они не хотели вывозить боеприпасы, самолеты и другую технику в безлюдное место и потому взрывали все на складах. Потом мы поехали на лодках на залив. Было жутко холодно. И каждый раз, когда чукчи делали привал, они заваривали чай. Кипятили воду с помощью сварочных аппаратов в какой-то особенной металлической посуде! (Смеется.) Чай заваривался почти мгновенно! Никто из нас, американцев, не мог даже притронуться к этим раскаленным чашкам, а чукчи совершенно спокойно брали их в руки и отхлебывали чай. Чукчи смеялись над американцами… Помню, как в 2001 году, после того как я совершил путешествие из Санкт-Петербурга во Владивосток, я был в Приморском крае, в Николаевской бухте. Был светлый, безоблачный день 11 сентября 2001 года. И я получил эсэмэску о том, что произошло в Нью-Йорке… Ни у кого из тех, кто находился со мной на берегу, не было мобильных телефонов, и я, немного отойдя от шока, рассказал им о случившейся трагедии. Весть быстро разнеслась по берегу. Неподалеку стояло несколько молодых парней, которые курили сигареты, болтали… Я сел на бревно на берегу и стал смотреть на океан. Я почти плакал. Вдруг один из парней подошел ко мне, протянул огромную, только что пойманную семгу и сказал: «Мне очень жаль». Меня это поразило! А на следующий день я узнал, что это были браконьеры, и рыба, которую мне подарили, поймана незаконно! И эта семга стала мне еще более дорога! (Смеется.) Мой проводник Сергей был прекрасным поваром, и он приготовил из семги стейки, уху, засолил икру… И чувство, что рыба украдена, делало ее намного вкуснее. (Смеется.) Американцы-дети и русские-взрослые Когда у вас возникло желание увидеть другие страны и описать свои впечатления? Никакого импульса увидеть другие страны у меня не было! Я всегда хотел только в Россию! И даже это желание возникло не сразу. Дело в том, что я всегда занимался только Америкой — писал об Америке, жил в Америке. Когда в 70-е годы начали приезжать русские, я увидел мир иначе. Это произошло потому, что я подружился с художниками Комаром и Меламидом. Тогда мой американоцентризм исчез. Были сокрушены и другие представления о жизни. Например, с точки зрения моего отца и многих других американцев, Вторую мировую войну выиграла Америка. Русские нам говорили: «Нет, ребята, вы прибыли с опозданием». Они открывали новый взгляд на нашу историю, давали понять, насколько субъективны наши оценки исторических фактов. В войне с немцами погибли 450 тыс. американцев, а сколько погибло русских? Вы спросите, знает ли об этом рядовой американец. Столкновение с Россией, с русскими поменяло мое понимание — себя и места моей страны в истории. И еще важный момент: американцы очень оптимистичны, у нас прогрессивистское мышление. Нам кажется, что история развивается от плохого к хорошему, и дальше — к очень хорошему. Когда думаешь об истории России, общаешься с русскими — понимаешь, что это не так, что все гораздо сложнее. Мне порой кажется, что американцы — дети, а русские — взрослые. Но, конечно, как всякое сравнение, это не очень точное. Но наблюдение за русской жизнью лишает тебя наивности. У меня после путешествий по России возникла идея, что русских нужно переселить в Америку: раз они справились с этой природой, раз смогли выжить и развиться — представляете, каких высот они бы достигли в лучших условиях? (Смеется.) „
Русские открывали новый взгляд на историю, давали понять, насколько субъективны наши оценки исторических фактов
” Боюсь, правительство США ваших идей не разделяет. (Смеется.) Пока нет. Было ли что-то, что вы решили не включать в книгу из соображений политкорректности или каких-то иных? Все мои путешествия были связаны с массой бытовых неудобств, и я в книге неутомимо их описывал. А жена, прочитав, сказала: «Йен, ну что ты все время жалуешься? Это же не жалобная книга, а книга о путешествии!» И я послушал ее — убрал почти все мои стенания. Я очень плохо говорил по-русски, не знал ничего о вашей стране, но все-таки не хотел показывать читателю, до какой степени я зависел от своего проводника Сергея. И я решил от американского читателя этот факт просто скрыть. (Смеется.) Иначе пришлось бы упоминать о Сергее, о его помощи, буквально на каждой странице. Сергей, кстати, всем людям, которых мы встречали, говорил, что я пишу книгу о декабристах. Я объяснял ему снова и снова, что не пишу о декабристах, умолял его не говорить так больше, но — бесполезно. (Смеется.) Сергей почему-то называл меня Сеня. Когда я начинал тосковать по Америке или в очередной раз приходил в ужас от бытовых неудобств, он подходил ко мне, гладил по голове и говорил: «Сеня, ты не расстраивайся так». Мой другой проводник был более молчалив и даже по-русски не пытался меня утешать. А надо сказать, что в 90-е годы на всем пространстве от Петербурга до Владивостока я встретил только одного человека, который говорил по-английски. И это был англичанин. Да, еще одна интересная деталь: милиция все время останавливала нашу машину — но это было еще то прекрасное время, когда от ваших милиционеров можно было отделаться одной американской сигаретой! Я не сочиняю — им и правда хватало одной сигареты. Так вот, когда я начинал тосковать, мой молчаливый проводник произносил лишь одну фразу: «Так, все, звони жене». И я звонил. Я помню, как позвонил ей из Биробиджана: «Дорогая, я на берегу Биджана, мне страшно, одиноко и холодно». А она спокойно отвечала: «Не волнуйся, все будет хорошо, ты ведь сам всего этого хотел, так что теперь уж доведи дело до конца». Сколько раз я ей звонил! И она постоянно повторяла только эти слова… Помню, как позвонил ей из Якутии после совершенно чудовищного завтрака — мы ели мороженую колбасу. Я вышел из палатки в сорокаградусный мороз, вокруг меня собрались собаки и начали выть. Я тут же набрал номер жены. И тут она, наконец, испугалась… (Смеется.) До сих пор она мне этот звонок с воющими собаками припоминает, называя его «худшим разговором по телефону в жизни».
Якутские сопки. Конец 90-х Почему Россия не Америка В Сибири находилось много сталинских лагерей. Чувствуется ли, что эти недействующие сейчас лагеря — рядом? О да! В современных городах, в поселках порой очень сильно чувствуется. В некоторых городах, которые находятся рядом с лагерями, появляется чувство, что само место деградирует, как бы разрушается из-за того, что происходило совсем недалеко… Ощущается во всем — в быте, в атмосфере городов, даже в поведении людей. Например, город Чернышевск — распадающееся, деградирующее место, везде мусор, канализационная система не работает, дети на улицах просят милостыню. Пьяницы, мухи… А в целом, если говорить о менталитете… Я не знаю, насколько это след именно ГУЛАГа, но меня поражало, что когда случается то, что не должно случаться — например, внезапно и очень надолго останавливается поезд, — все пассажиры молчат. Меня потрясало русское смирение. Никто не жалуется, никто не протестует. Все молчат. Все ждут. Я не хочу говорить конкретно, чтобы никого не обидеть своими воспоминаниями, но я своими глазами видел, что русские готовы принять ужасы, жестокость без жалобы и протеста. И вместе с тем не покидает ощущение, что здесь всегда может произойти чудо. Вот, например, в городе Северобайкальске, среди снегов, при температуре минус сорок одна героическая женщина создала зимний сад. Тропический! Я вспоминаю хозяйку этого сада с огромной нежностью. Я с ней начал говорить по-русски: «Я американец, я путешественник», и она так доброжелательно кивала головой, как будто я пятилетний ребенок… (Смеется.) Вот так: в глуши, среди снегов и льда, человек устраивает сад, где растут тропические растения и цветы. „
Я видел, что люди готовы принять ужасы, жестокость без жалобы и протеста.Но здесь всегда может произойти чудо
” Ощущали ли вы в людях тоску по СССР? Да, и эта тоска не ушла — она была и в 90-е, и сейчас. Многие считают, что раньше им жилось лучше. Они говорят, что в СССР было очень тяжело, но сейчас — еще тяжелее. Сейчас наступает охлаждение между нашими странами. Вы чувствуете, что отношения между государствами влияют на отношения между людьми? Я всегда встречал теплый прием — как в 90-е, так и сейчас. Но раньше в людях была надежда на улучшение жизни. Сейчас этой надежды нет. А американцы, мне кажется, думали, что Россия станет похожей на Америку, и разочаровались, когда этого не случилось. Смешная, конечно, надежда, но она была. Русские тоже ждали чего-то от Америки, чего — я так и не понял, но ожидание было. Сейчас я этого уже не чувствую. Когда был принят закон о запрете гей-пропаганды, вы сказали, что не приедете больше в Россию. Однако на книжную ярмарку в Красноярск приехали. Что заставило вас передумать? Это ужасный закон. Я пытаюсь представить, как бы я чувствовал себя в России, если бы был гомосексуалистом. Я бы чувствовал себя в постоянной опасности. И так мне этот закон был неприятен, что я решил в Россию больше не приезжать. Но потом вспомнил о замечательных людях, которых узнал здесь. Подумал о книжной ярмарке, которая уж точно не имеет никакого отношения к этому репрессивному закону… И я решил, что приеду. фотографии: Йен Фрейзер, фонд Михаила Прохорова
