«Вальс снежных хлопьев»: мороз по коже. Фото: Agathe poupeney
Дмитрий Черняков — самый известный в Европе из российских оперных режиссеров — уже практически только в Европе и работает. Понятно, в Париже или Берлине на премьеру не явятся «патриоты», требующие, чтобы «Руслан и Людмила» соответствовали их представлению о прекрасном, как то было с черняковской премьерой в Большом в сезон открытия старинного здания. Теперь он поставил в главном французском театре Opera de Paris «Иоланту» Чайковского. Кому ж ставить, как не ему. Именно этот режиссер умеет вытаскивать из затрепанных музыкальных текстов тайное страдание, а уж в сочинениях Чайковского скрытой боли всегда немало. Но только «Иолантой» он не ограничился: на сцене появился проект «Иоланта. Щелкунчик», где в один вечер были соединены опера и балет. Причем соединены не механически, как то случалось в России в XIX веке, где после того, как Отелло задушил Дездемону, публику могли утешать бойким водевилем, а сплавлены в один сюжет.
Дом, милый дом
Совсем недавно «Щелкунчика» и «Иоланту» показал на сцене Большого театра Сергей Женовач, но то был несколько иной случай. Там никто не танцевал; сюита из музыки к привычно-новогоднему балету предваряла оперный спектакль. Здесь же все собрано воедино. Сначала мы смотрим-слушаем оперу, потом (в середине второго действия) она заканчивается и начинается балет. И еще полтора действия — танцы. Дело в том, что (как выясняется ровно в финале оперы) вся эта притча с религиозным оттенком про слепую принцессу Иоланту, не знающую о том, что на свете бывают зрячие люди, и о случайно попавшем к ней в замок рыцаре, поспешившем ей рассказать, чего она лишена, в постановке Чернякова оказывается домашним спектаклем для девочки Мари. Его играют в гостиной, где наряжена новогодняя елка. Когда игра заканчивается, то начинается жизнь — и вот уже эта жизнь рассказана в танцах.
Публику, решившую восторженно поблагодарить отлично спевшую заглавную партию Соню Йончеву, сама певица останавливает решительным жестом
Гостиная с высокими окнами и уютными креслами — привычный Чернякову интерьер. Режиссер часто «запирает» в домах рассказываемые им истории — хоть «Царскую невесту» в Берлине, хоть «Онегина» в Большом (там, если помните, даже дуэль, ставшая не дуэлью, а несчастным случаем, происходит в доме). Убирая леса, поля и замковые сады (последний вроде бы необходим в «Иоланте»), режиссер сосредотачивает взгляд зрителя на взаимоотношениях героев. Им по сюжету некуда деваться друг от друга — вот и в пространстве им деваться некуда.
Самое начало «спектакля в спектакле»: Иоланта (в центре; Соня Йончева) с окружающими ее подругами (Анна Паталонг и Паола Гардина) наряжают елку; няня (справа; Елена Заремба) радуется вместе с ними
Дом — вообще очень важное место для Чернякова. Приют, тепло, небесная родина… все это было продумано еще пятнадцать лет назад в «Сказании о невидимом граде Китеже» в Мариинке. И опера «Иоланта» в спектакле — именно о родстве. Отец-король (Александр Цымбалюк) действительно переживает за дочь, не то что в недавнем спектакле Мариуша Трелиньского в «Метрополитен-опера», где король Рене стал военным диктатором и виновником слепоты девушки. Няня Марта (Елена Заремба) пышет добродушием. Дружба проникшего в «замок» Водемона (польский тенор Арнольд Рутковски, вызвавший особый всплеск аплодисментов в зале) и славящего свою несравненную Матильду Роберта (Андрей Жилиховский) не вызывает сомнений: подначки и дружеское участие в их диалогах выданы в нужной пропорции. Вот только когда сюжет «Иоланты» завершается, вся декорация уезжает вглубь сцены, герои выходят на поклон — причем аплодисменты принимаются только от присутствующих на сцене же героев-зрителей, публику, решившую восторженно поблагодарить отлично спевшую заглавную партию Соню Йончеву, сама певица останавливает решительным жестом. Вот тогда картинка «милого дома» заканчивается.
Апокалипсис с крысами
Начинается балет. История в нем по-прежнему придумана Черняковым, а вот танцы поручены сразу троим хореографам — сцены разобрали Артур Пита, Эдуард Лок и Сиди Ларби Шеркауи.
Португалец Артур Пита, много работающий в Лондоне, немного знаком и нашей публике: два года назад он для наших звезд Натальи Осиповой и Ивана Васильева в проекте «Соло для двоих» поставил забавную одноактовку Facada — невеста там ликвидировала сбежавшего со свадьбы жениха и счастливо отплясывала над трупом. В «Щелкунчике» этому хореографу досталось самое начало истории — день рождения героини. И он день рождения сотворил. Только вот танцев там не было.
Врача, что должен излечить Иоланту от слепоты (Вито Прианте), с тревогой слушают оруженосец короля (Роман Шулаков), подруги Иоланты, ее няня, привратник замка (Геннадий Беззубенков) и сам король (Александр Цымбалюк). Фото: Agathe poupeney
То есть вообще. На вечеринку приходят гости, переминаются с ноги на ногу, вручают подарки — очень странные, надо сказать: в одной из коробок оказывается ребенок визитеров, в другой — их мелкая живая собачка; и того и другую гости, уходя, забрали с собой. Тусуются, тусуются, тусуются… Музыка Чайковского в исполнении оркестра Парижской оперы, ведомого Аленом Альтиноглу (чья работа не слишком впечатлила зрителей — из зала доносились «бу-у-у»), спешит рассказывать историю, ждет счастья и боится его, выписывает вариации — а на сцене все ходят и ходят пешком и фотографируются. Пожалуй, открытием балетмейстера можно счесть летку-енку, исполняемую сидя: артисты садятся в ряд друг за другом и протирают штаны, передвигаясь от правой кулисы к левой. Единственное важное событие этой части — героиня (Марион Барбо) обнаруживает в толпе рыжего парня (Стефан Буйон), ужасно похожего на Водемона в оперной части постановки.
В тот момент, когда вышло старшее поколение и герои стали расставаться, уходя во тьму, ЗРИТЕЛИ полезлИ за платками. На Чайковском надо плакать? Да, — отвечает хореограф
Из нудноватой будничной вечеринки спектакль вдруг рушится в эффектный апокалипсис: сначала гости в крысиных масках неведомо почему накидываются на балетного Водемона, затем дом взрывается. То есть шум, грохот, вырубка света, все вдруг завалено каким-то строительным мусором — и французская публика в партере, только что недовольно перешептывавшаяся, мгновенно застывает: это слишком близко, слишком понятно, слишком знакомо.
Снег и цветы
Впрочем, Черняков ведет речь не о недавних событиях в парижской столице — он про нашу историю, не про французскую. И лично чайковскую, и историю страны. Бельгиец Сиди Ларби Шеркауи, чьи спектакли не раз приезжали в Россию — и на московскую «Территорию», и на питерский дягилевский фест, отвечающий за эту часть танцев, ставит жуткий «вальс снежных хлопьев». В черной метели кружатся и падают, сбиваются в кучки и замерзают на полу люди в телогрейках. Танец транслирует то отчаяние, что и скрывалось за мелодией Чайковского, которую многие считают кондитерской. Петр Ильич, сочиняя рождественского «Щелкунчика», раздумывал о печальных обстоятельствах собственной жизни, мечтал о счастье, прощался с ним — и Сиди Ларби Шеркауи услышал эти чувства.
Мари (Марион Барбо) и Водемон, ставший в этом спектакле ее любовью вместо принца-Щелкунчика (Стефан Буйон): дуэт во время черной метели. Фото: Agathe poupeney
Третий из компании хореографов — Эдуард Лок, вообще-то один из лучших сочинителей танцев в сегодняшнем мире: его собственная канадская труппа La La La Human Steps влюбила в себя Диану Вишневу, и наша прима привозила ее в Москву. Лок — поэт острых углов, опасных теней, пугающе быстрой техники — отвечал за характерный дивертисмент. В «Щелкунчике», как вы помните, танцуют китайцы, испанцы, арабы и русские. Дивертисмент стал заявлением о стирании национальных различий — под очень узнаваемые и очень отличающиеся друг от друга мелодии выходили одинаковые девушки, одетые как двойники главной героини, и начинали так яростно чесать грудь, будто у них в белье завелись насекомые. Их окружали медленно двигающиеся по сцене детские игрушки, сотворенные в таком размере, что играть ими могли бы разве что великаны. После дивертисмента зал взорвался криками «бу» и свистом; очевидно, что эта находка парижскую публику не пленила.
Спас же «Щелкунчика» снова Сиди Ларби Шеркауи: «вальс цветов», в котором незамысловато и нежно вальсируют сначала несколько пар юных Мари и Водемонов, затем такие же Мари и Водемоны двадцать лет спустя (а рядом их дети) и, наконец, Мари и Водемоны совсем старые, грузные, седые, — сработал с немилосердной эффективностью. В тот момент, когда вышло старшее поколение и герои стали расставаться, уходя во тьму, а один оставшийся старенький Водемон все тянул руки в пустоту, зрители полезли за платками. На Чайковском надо плакать? Над Чайковским надо плакать? Да, отвечает хореограф.
В финале — утешение: выясняется, что все несчастья героине лишь приснились. Возвращается, вновь выезжает на сцену гостиная с белой мебелью. Просыпается Мари — декларировано, что она «теперь не такая, как прежде». На деле это Черняков теперь наверняка не такой, как прежде. Впервые поработав с балетными людьми, трансформирующими его замыслы в силу собственного таланта и фантазии, он возвращается в привычный оперный мир. В 2017-м он поставит в Парижской опере «Снегурочку».
