Четвертое письмо от словенского философа Славоя Жижека Надежда Толоконникова получила, когда еще отбывала срок в Красноярской тюремной больнице — в ноябре 2013-го. Свой ответ она прислала через два месяца после освобождения по амнистии в конце декабря
Надежда Толоконникова после нападения неизвестных, плеснувших ей в лицо зеленой эссенцией. Нижний Новгород, 6 марта 2014 г. Продолжая переписку, Славой Жижек пишет о мировом капитализме, крупных протестных акциях и революциях последних лет и причинах, их породивших, о Нельсоне Манделе и его ошибках. Причем Pussy Riot, считает Жижек, удалось то, что не удалось Манделе — противостоять режиму «больших денег». *Переписка Надежды Толоконниковой и Славой Жижека публиковалась в The New Times № 10 от 25 марта 2013 г., № 17 от 20 мая 2013 г. № 31 от 30 сентября 2013 г. Дорогой Славой! Так случилось, что ваше последнее* ко мне письмо застало меня уже не в тюрьме. Что немало удивило меня, потому что пока я сидела, меня не оставляла какая-то иррациональная, беспричинная совершенно уверенность в том, что тюрьма — это навсегда. В некотором смысле тюрьма — действительно навсегда. Только нас выгнали из наших колоний, как мы с моей «подельницей» Машей Алехиной немедленно начали работу над движением «Зона права», цель которого — перевоспитание тюремных начальников и установление института протеста в лагерях. Прежде всего в лагерях женских, поскольку именно женщины-заключенные бывают тотально лишены голоса. Почему так? Вероятно, женщин слишком долго убеждали в том, что им необходимо «сильное плечо». Они действительно, как показывает практика, часто верят в эту чертовщину. И «сильное плечо» свое они, будучи в заключении, находят в тюремной администрации. Наша, «Зоны права», задача — предоставить им другое плечо. Остров тоталитаризма Нам предстоит разрешить старый вопрос о том, могут ли, простите, угнетенные говорить. Как могут женщины-заключенные говорить на другом языке, помимо языка, утвержденного тюремной администрацией? Как могут иметь картину мира иную, нежели навязываемую администрацией? История про формирование субъекта в тюрьме — очень значимая история. Российская тюрьма — это остров узаконенного тоталитаризма, где происходит унификация мыслей и действий людей. Причем унифицирующий шаблон имеет очень мало общего с официально провозглашаемой тюрьмами концепцией материнства, православия и уважения к закону. В действительности поддерживается падение и разложение человека, столь удобное администрации. Поддерживается высокий уровень агрессии, приветствуются беспричинные злоба и ненависть. Вправе ли мы называть это исправлением? Или же это — формирование рабски послушного, угнетенного, униженного существа? Или же существа тотально двуличного, циничного, лицемерного, живущего по старому сучьему закону «умри ты сегодня, а я завтра»? И как быть с тем, что становление личности начинается там, где человек в состоянии хотя бы попытаться переосмыслить предпосылки, формирующие его повседневность? Как возможно становление, если протест вызывает дьявольскую совершенно злобу и месть со стороны представителей власти? Тюрьма — навсегда. Еще и потому, что она не по книгам, а на собственной шкуре заставляет понять структуру отношений власти, подчинения и протеста в сообществе, предельной целью которого положена унификация и деградация. В сообществе, к созданию которого de facto стремится любая элита, власть которой не ограничена. Все, что можем мы сегодня противопоставить превращению наших обществ в тюрьму, — это абсурдная, безосновная вера в то, что иное положение дел возможно. Сможем ли мы заразить нашими мечтами других, пока нас опять не лишат голоса, возможно, снова поместив в тюрьму? Корзина апостола Павла ***14 марта в поселке Явас Республики Мордовия на Толоконникову и Алехину вновь было совершено нападение: их облили зеленкой неизвестные в черном. На днях мы ездили в исправительную колонию ИК-2 Нижнего Новгорода, где сидела Маша Алехина. Мы ехали туда, чтобы поддержать заключенных женщин, которые посмели пойти против лагерной администрации в суд, оспаривая законность своих унизительно маленьких зарплат — $7–10. У вокзала Нижнего Новгорода на нас напала банда человек из десяти. Они прыснули нам в глаза едкой эссенцией (Марии Алехиной нападавшие запустили в голову железной банкой с краской. — The New Times)***. Мы не сопротивлялись, только просили атаковавших объяснить, зачем они это делают. Результат: ожоги глаз, сотрясение мозга и заштопанный врачами лоб Маши. Когда ко мне применяют физическое насилие, моя установка на дружеское и доброжелательное отношение к оппонентам претерпевает испытание. До какой степени можно оставаться толерантным? В какой момент это станет реально опасным для жизни? Когда я размышляю о возможных линиях своего поведения, вспоминаю, как апостол Павел, убегая от преследователей, спустился в корзине с городской стены Дамаска. «В Дамаске областной правитель царя Ареты стерег город Дамаск, чтобы схватить меня; и я в корзине был спущен из окна по стене и избежал его рук» (2 Кор 11:32). Это эпизод стал для меня безумно важен: он открывает возможность сопротивления, спасения собственной жизни, расчета, даже хитрости в апостольском христианстве.
Задержание Толоконниковой и Алехиной около Замоскворецкого суда в Москве. 24 февраля 2014 г. Бедный Сноуден Славой, не так давно вы говорили о том, что неплохо бы нам с Алехиной высказаться относительно Эдварда Сноудена. Это не так просто, когда Сноуден живет в твоей стране под прикрытием тех спецслужб, которые заказывают и курируют нападения на тебя и твоих друзей. Эдвард Сноуден сейчас оказался в крайне неловкой ситуации: борец за свободу распространения информации, он одним своим нахождением в России — хочет он этого или нет — легитимизирует информационную политику Кремля, который ведет агрессивную пропаганду по ТВ, уничтожая все независимые каналы, потворствуя убийствам независимых журналистов — таких профессионалов и героев, как Анна Политковская. При этом сам Сноуден поставлен в такое унизительное положение, что он больше не может заниматься тем, чем занимался: не может разоблачать. Он живет в России, но не может говорить правду о том, как в России собирается и распространяется информация. Он вынужден молчать. Российские спецслужбы и пропаганда используют Сноудена в своих грязных играх — и мне, как российскому активисту, тяжело за этим наблюдать. Безусловно, преследование Сноудена является серьезной ошибкой США, ошибкой, которая лишь способствует уничтожению возможностей реальной демократии во всем мире. И я вижу, как эта ошибка — через циничное использование Россией разоблачителя Сноудена — выливается в стабилизацию консервативной информационной политики Кремля. Маски Pussy Riot В одном из ваших интервью вы говорили о том, что собираетесь сочинить эссе, критикующее Pussy Riot за чрезмерный консерватизм. Я догадываюсь, о чем вы говорите, но мне было бы все же безмерно интересно, если это эссе было бы опубликовано. Pussy Riot — это маска, упрощающая, модернизирующая маска. Тюрьма, клетка — это тоже маска, другая маска. Эти маски помогают людям нашего поколения избавиться от цинизма и иронии. Когда ты надеваешь маску, ты выходишь из своего времени, ты покидаешь мир, где любая искренняя позиция будет высмеяна, ты перемещаешься в мир мультгероев, где живут Сейлор Мун и Человек-Паук — очень модернистские ролевые модели. Где-то там же, в этом мире, обитают другие наши ролевые модели — Малевич, Дзига Вертов, Кандинский. Pussy Riot потому и оказались столь эффективны, что их посыл до невозможности прост, минималистичен до неприличия, оттого звучит ясно и громко. Маски для участниц Pussy Riot несут психотерапевтическую, если угодно, функцию: да, мы тоже принадлежим к исполненному иронией поколению, но вот — мы надеваем маски и редуцируем нашу импотентную иронию, мы идем на улицы просто и без прикрас говорить о том, что важно. „
Где-то там же, в этом мире, обитают другие наши ролевые модели — Малевич, Дзига Вертов, Кандинский
” Чудо Майдана Уверена: самые пронзительные речи, тексты и поступки рождаются из модернистского редуцирования, модернистского эпохе (от греч. epoche — «воздержание от суждения». Это философское понятие использовалось немецким философом Гуссерлем и обозначает «вынесение за скобки», в данном случае — постмодернистской иронии, цитирования, сомнения, неопределенности. — The New Times). Кризисные положения — тюрьма, война, описанный вами кризис демократии (когда люди испытывают тревогу, перестав доверять элитам и осознав, что решение теперь действительно зависит от них самих) — способствуют именно такому эпохе. ****См. The New Times № 4 от 10 февраля 2014 г. О современной России никто не говорит точнее, чем демонстранты 6 мая, отправленные сейчас в лагеря на срок до четырех лет лишения свободы. Вот что они сказали в своих последних словах на суде: «Мы взяты в заложники властью у общества. Нас судят за болезненное ощущение чиновников от гражданской активности 2011–2012 годов, за фантомы полицейских начальников. Нас сделали персонажами спектакля наказания общества» (Алексей Полихович), «Я почему-то уверена, что я даже в тюрьме буду свободнее, чем многие из них, потому что моя совесть будет чиста» (Александра Духанина)****. Мало кто сегодня способен на такие простые, ясные и страстные высказывания. Пожалуй, только люди из-за решетки произносят такие слова. „
Люди выходят на улицы с антивоенными плакатами и запускают в небо голубей мира, хотя отлично знают — через минуту все будут жестко арестованы полицией
” В последние дни в России происходит мобилизация искреннего высказывания из-за угрозы военных действий в Крыму. Журналисты, поэты, художники пишут пламенные тексты против войны. Школьные учителя рапространяют по всем своим знакомым алармистские призывы выходить на демонстрацию за мир. Люди выходят на улицы с антивоенными плакатами и запускают в небо голубей мира, хотя отлично знают — через минуту все будут жестко арестованы полицией. И я приветствую это настроение, когда люди прекращают сомневаться и иронизировать, но обретают решительный голос. К слову, государственная российская журналистика сегодня куда успешнее, чем независимая и оппозиционная, использует прием модернистского, наполненного страстью, пафосного высказывания. Приходится признать, что спикеры государственной пропаганды сейчас берут от агитационной методики раннесоветского авангарда больше, чем те, кто протестует против войны. Разделяя лозунг Бурдье «За ангажированное знание», я хотела бы видеть больше горения и личной эмоциональной вовлеченности в высказываниях и жестах тех, кто сегодня выступает против несвободы, унижения, коррупции и отсутствия перспектив достойной жизни в России. Невозможно не симпатизировать пассионарности украинцев на киевском Майдане. Упорство, смелость и — не побоюсь этого слова — героизм, с которыми украинцы, от рабочего до топ-менеджера, отстаивают свои политические интересы, являются, безусловно, настоящим чудом. И оно стоит в ряду таких событий, как превращение воды в вино в Кане Галилейской. Ожидаю вашего ответа, с уважением, Надя. фотографии: Роман Игнатьев/AP/East News, Сергей Чириков/ИТАР-ТАСС
