Александр Пумпянский, бывший главный редактор журнала «Новое время»: Мы с Лерой были знакомы около 10-ти лет. Каждую неделю, в понедельник, она приезжала в редакцию и писала свои тексты от руки. Будучи человеком творческим, для которого мир материальных обстоятельств, какой-то быт целиком отсутствовал, она никогда не опаздывала и не задерживала тексты. Я восхищался тем, что у нее совсем не было подручных средств: книг, записей. Возможно, она проводила какую-то домашнюю подготовку, но ее не было видно. На нее тыкали пальцем и говорили: «Она не от мира сего». Ее так пытались обозвать, но это чистая правда, она не от мира сего. В самом высшем понимании этого.
Акция в поддержку отделения Украины от России. Харьков, июль 1990 г. Любовь Цуканова, журналист, заместитель главного редактора журнала «Новое время» с 1998 по 2006 год и журнала The New Times c 2008 по 2014 год: В «Новом времени» печатались блестящие публицисты, оттуда у Новодворской высшая оценка текста — «написано художественно». Следующий по частоте комплимент автору: «Вкусно, питательно. Как шоколадный торт». В психушке ей посадили поджелудочную железу и навсегда изуродовали обмен веществ. Она всегда хотела есть и всю жизнь пыталась похудеть. Приходила, пошатываясь от голода, гладила себя по шелковым бокам (очень любила шифоновые, летящие наряды, уговаривала и меня одеваться в какой-то очередной «леди икс»), спрашивала победительно: «Правда, я похудела?» — и называла какой-то сногсшибательный результат недельного издевательства над собой. Я ужасалась, а она торжествовала. Когда капустные дни заканчивались, приносила с собой чипсы. На все уговоры не есть эту гадость говорила: «Ну, тут же совсем нет калорий!» И никакие доводы не действовали. Но надо отдать ей должное — конфет не ела, раздавала в редакции — это у нее было замещение тайной страсти к сладкому. Еще одна великая страсть у нее была в те годы — кот Стасик. Мы сидели в старом здании на Пушкинской в интерьерах Большого Стиля (однажды там даже кино снимали — сцену в редакции), Елисеевский еще не был перестроен, и Валерия Ильинична с этим магазином дружила. Она снимала трубку и говорила: «Здравствуйте, мои хорошие, это Валерия. Вам сегодня ветчинку завезли? Хорошо! Она свежая? А паштетик? Мой Стасик вчерашнее есть не станет». Продавщицы, «девочки», думаю, были уверены, что Стасик — это или муж, или любовник. Счастье увидеть Стасика мне выпало однажды — мы заехали к Лере неурочно то ли за внеплановой заметкой, то ли за каким-то документом. Новодворская открыла дверь — и сначала показалось, что она в меховом манто. Всю верхнюю часть Лериного туловища закрывал огромный кот-бегемот. Лера счастливо улыбалась. При попытке почесать «бегемоту» живот тот ухнул на пол (хрущевка зашаталась) и скрылся под диваном навсегда. Вскормленные свежайшим паштетиком фамильярностей не любят. „
«Но ты же понимаешь, — сказала Валерия Ильинична, — я не могла ничего взять у власти».Против этого лома не было приема
” Про хрущевку в Марьиной Роще, где в двух комнатах она жила с мамой и бабушкой, Новодворская сказала однажды, что она «неудобная»: книги уже некуда класть. И призналась, что во второй половине 90-х ельцинская администрация предлагала поменять ее квартиру на большую, современную. «Но ты же понимаешь, — сказала Валерия Ильинична, — я не могла ничего взять у власти». Против этого лома не было приема. Удивительно, но даже ее святая мама Нина Федоровна, на плечах которой было все — Лерино здоровье, быт, коммуникация с местными властями, — ничего не могла с этим поделать. А, может, и не собиралась — Леру она, обыкновенная московская чиновница, обожала и поддерживала во всем. В конце 90-х, кажется, Новодворская с Боровым летали в Америку — там снимали эпизод фильма, в котором «два русских диссидента» прилетают в Штаты, и их встречает восторженная публика. Понятно, что снять это можно было где угодно, а поездка была гонораром за съемки. Но Валерии Ильиничне было все равно, она любила Америку, для нее эта страна была символом демократии. На митинги она долго ходила (пока ходила) в необъятной майке с принтом американского флага. Мне привезла подарок — эмалевую брошь в виде этого самого флага с камушками-звездами. А себе какие-то фантастические крупные бусы — она очень любила украшения, про ее слабость друзья знали, и у Леры с годами образовался большой «парк» бижутерии. Странно, но ей — крупной, большой, неуклюжей — бусы, висюльки и браслеты были к лицу. Какое-то щемящее чувство возникало, когда удавалось незаметно за ней подглядеть: нежная, добрая, наивная до слез, нескладная большая девочка, преисполненная любви к близким. Недолюбленная, недооцененная при жизни. Сергей Хазов-Кассиа, специальный корреспондент The New Times: Валерия Ильинична рассказывала, как в 1991 году она сидела в Лефортово, никакой связи с внешним миром не было, что происходит в стране — она не знала, тюремщики хотели выпустить их, но только если подпишут бумагу, что не будут предпринимать никаких действий против советской власти. Она отказывалась подписывать, в результате ее выгоняли из тюрьмы, а она не шла, потому что боялась, что какую-то такую бумажку подписали за нее, а это очередная провокация. Она была несгибаемой, она бы пошла и на Голгофу, и на гильотину, и в подвал Лубянки, только бы не отречься от того, во что верила. Она еле ходила, она приезжала на планерки The New Times, поднималась с трудом на наш третий этаж, отдыхая на каждом этаже — для нее специально ставили стулья. После планерок я под руку вел ее до ее кабинета, потому что сама она дойти не могла — слишком большое пространство без стен, за которые можно было бы ухватиться. Но на планерки тем не менее ездила, потому что эта работа — тоже часть борьбы. „
Она была несгибаемой, она бы пошла и на Голгофу, и на гильотину, и в подвал Лубянки, только бы не отречься от того, во что верила” Она писала нам колонки про поэтов, писателей и прочих знаменитостей, она не умела пользоваться компьютером, просто садилась и писала от руки — все даты, имена, факты, исторические анекдоты брала из головы. Ошибалась иногда, конечно, но тем не менее энциклопедизм ее поражал, я таких людей больше не знаю. Она кормила всю редакцию шоколадными конфетами — премии давала за хорошие статьи (а в нашем журнале, по ее мнению, все статьи были хорошими). А еще каждый раз, когда кто-то от нас увольнялся (всякое же бывает), она качала головой и говорила: «Меня отсюда вынесут только вперед ногами». Так и случилось, в общем…
