В шикарный солнечный день 4 февраля 1945 года в бальном зале Ливадийского дворца открылась Ялтинская (Крымская) конференция держав-союзников. Это была еще одна (после Тегерана-43 и конференции в Думбартон-Оксе в 1944 году) попытка сформулировать параметры нового, более сбалансированного и менее конфликтного мироустройства после неминуемого поражения гитлеровской Германии. Это движение, несмотря на важность последующих конференций – в Сан-Франциско (апрель 1945-го), где рисовались контуры ООН, и Потсдамской (17 июля–2 августа 1945 года), было довольно быстро остановлено. Не только потому, что у Сталина сменились партнеры: вместо умершего Франклина Рузвельта – Гарри Трумэн, «средний американец с Миссури», вместо мощного оппонента советского вождя Уинстона Черчилля – новоизбранный английский премьер Клемент Эттли, «вышедший на замену» прямо по ходу Потсдамской конференции. Но и сам Сталин, все более ощущая себя победителем, вел линию не на союзничество с западными державами, а на раздел европейского континента на зоны влияния и создание в Восточной Европе буферных государств – советской империи в «расширенном» понимании. Американский идеализм
Иллюзии американцев, точнее, Франклина Рузвельта, считавшего, что русских можно не только приручить, превратив сумрачного марксистского диктатора в западноориентированного веселого дядюшку Джо, но и получить в лице СССР настоящего открытого партнера по послевоенному устройству мира, сохранялись долго, вплоть до начала холодной войны в 1946 году.
Сталин, однако, почти за год до Ялты успел продемонстрировать свое истинное отношение к послевоенному миропорядку. С 1 по 22 июля 1944 года в Бреттон-Вудсе, фешенебельном горнолыжном курорте на северо-востоке США, состоялась «Валютно-финансовая конференция Объединенных наций». Американской стороне, которую представлял министр финансов США Генри Моргентау, послевоенный мир виделся в либеральной кантианской перспективе: гарантией от новой мировой войны должна была стать свободная международная торговля. В целях ее развития и поддержания 44 государства мира, входившие на тот момент в Антигитлеровскую коалицию, договорились о создании Международного валютного фонда и Международного банка реконструкции и развития. СССР получал в МВФ третью после США и Великобритании квоту, составлявшую 1,2 из в 8,8 млрд долл. первоначального уставного капитала. Квота британцев была больше всего на 100 млн.
«Большая тройка» имела все шансы состояться как мировой финансовый проект. Однако экономикой Сталин интересовался куда меньше, чем геополитикой. Советская сторона, представленная на Бреттон-Вудской конференции на уровне заместителя министра внешней торговли, соглашения хотя и подписала, но не ратифицировала. Вскоре мир в очередной раз раскололся на две системы – бреттон-вудскую, объединявшую свободный мир, и – социалистическую. Так волей диктатора СССР, а вместе с ним Россия, упустили исторический шанс стать одним из важнейших доноров МВФ…
В перспективу долгосрочного союза с Советами не верил прожженный реалист Уинстон Черчилль, при том что Рузвельт готов был идти на бесконечные уступки, лишь бы не потерять Сталина в качестве союзника. По замечанию знаменитого журналиста и политического мыслителя Уолтера Липпмана, американский президент хотел «перехитрить» Сталина. Но, скорее, он имел намерение его «задобрить».
Причиной были не только личные человеческие качества Рузвельта и его стратегическое мышление, но и идеализм американской внешней политики, унаследованный еще от Вудро Вильсона. До того как 22 февраля 1946 года посол Джордж Кеннан отправил из Москвы в Вашингтон «длинную телеграмму», развеивающую любые иллюзии по поводу послевоенной политики Сталина, американцы были почти уверены в том, что СССР можно затянуть в евроатлантическое сообщество демократических государств, которое было бы основано не на разделе зон влияния и грубом балансе сил, а на общих ценностях.
В книге «Сумерки Запада» профессор Лондонской школы экономики Кристофер Коукер писал: Рузвельт «считал, что на Соединенные Штаты будет возложена задача посредника между двумя оставшимися членами Великого союза (Великобританией и СССР. – NT), разгромившего фашизм». В масштабной работе «Дипломатия» Генри Киссинджер отмечал: «Нежелание Рузвельта ставить под угрозу послевоенное сотрудничество с Советским Союзом… могло иметь под собой как стратегическое, так и вильсонианское обоснование… Чтобы поддерживать военные усилия, либералу Рузвельту все время надо было взывать к американским идеалам, отвергавшим политику сфер влияния и равновесия сил».
Место встречи изменить нельзя
Не случайно и то, что местом конференции была избрана Ялта. Черчилль был против. Однако часть американского истеблишмента приложила сверхусилия для того, чтобы встреча лидеров послевоенного мира прошла на территории Сталина. Даже в ходе самой Ялтинской конференции Рузвельт, по замечанию будущего госсекретаря США Джеймса Бирнса, а тогда члена американской делегации и директора департамента военной мобилизации, в большей степени играл роль арбитра – двумя пикирующимися сторонами оставались в основном Черчилль и Сталин.
Франклин Рузвельт разговаривает с Вячеславом Молотовым на аэродроме Саки, февраль 1945 года Основная заслуга в выборе и лоббировании места встречи, да, пожалуй, и формата конференции принадлежит специальному советнику президента США, доверенному лицу Рузвельта, его главному спичрайтеру Гарри Ллойду Гопкинсу. Советский дипломат Иван Майский, который сидел за столом переговоров вместе со Сталиным и Молотовым, в своих мемуарах так передавал слова Гопкинса: «Уже в октябре прошлого года (1944-го. – NT), – говорил Гопкинс, – я очень остро почувствовал, как нужна конференция «Большой тройки» (Рузвельт-Черчилль-Сталин. – NT) с обязательным участием Сталина. Для меня было ясно, что… Сталин не захочет выехать хотя бы на короткий срок из Советского Союза… Тут мне пришел в голову Крым… Я знал о Крыме из рассказов Льва Толстого... Знал и то, что в Крыму мягкая зима, – нет этих ваших страшных холодов… А здоровье президента требовало серьезного внимания: в последние месяцы он стал себя хуже чувствовать… Вот я в дружеском порядке и подсказал Рузвельту идею созвать конференцию в Крыму… Сталину моя идея очень понравилась… Большая часть советников президента обрушилась на меня… Стали называть разные другие места для созыва конференции, чего тут только не было! Афины, Рим, Александрия, Кипр, Мальта, Иерусалим, Ривьера… Рузвельт начал колебаться, но я упорно отстаивал Крым».
Черчилль как-то сказал Гопкинсу, что Великобритания готова присвоить ему почетный титул. И этот титул будет называться «Суть дела».
С 1939 года Гопкинс был болен раком. Война мобилизовала ресурсы его организма – он считал, что должен находиться рядом с президентом. (Пожалуй, есть лишь еще один пример такой же близости советника и президента США – Тед Соренсен и Джон Кеннеди.) Во время самой Ялтинской конференции советник президента очень плохо себя чувствовал и был вынужден время от времени отлеживаться в своем номере в Ливадийском дворце. Гопкинс пережил Рузвельта на девять месяцев и скончался в январе 1946-го, когда его историческая миссия была выполнена.
Два архитектора послевоенного устройства мира, Ялта, февраль 1945 года
«Олимпиада» Сталина
Подробные отчеты о ходе Ялтинской конференции среди прочих оставили Иван Майский и Джеймс Бирнс (разумеется, член американской делегации был гораздо более свободен в изложении фактов и его мемуары напоминают едва ли не стенограмму).
Конференция в Крыму стала для Сталина примерно тем же, что и Олимпиада в Сочи для Путина: советский вождь хотел пустить пыль в глаза американцам и англичанам. Бирнс писал о своем беспокойстве: весь путь до Мальты, проделанный на тяжелом крейсере «Куинси», Рузвельт проболел, затем члены делегации, узнав о том, что в Крыму выпал снег, переживали по поводу того, как самолет приземлится в аэропорту Саки и как президент перенесет потом 80-километровую горную дорогу до Ялты. Все опасения оказались напрасными: аэропорт был вычищен, вдоль всей дороги до самой Ялты стояли советские солдаты, сам дворец оказался свежеотремонтированным после ушедших немцев и более чем приемлемым для жилья. Майский с гордостью отмечал, что для обустройства иностранных гостей в Крым было доставлено свыше 1500 вагонов оборудования, строительных материалов, мебели. Бирнс вспоминал, что русские полностью обновили Ливадийский дворец за три недели. Какие колоссальные ресурсы – человеческие и материальные – были отвлечены от фронта и тыла, чтобы Сталин смог изобразить радушного хозяина!
Уинстон Черчилль прилетел на аэродром в Симферополе, февраль 1945 года
Корм для немецкой лошади
Послевоенный «дизайн» Германии, репарации Советскому Союзу и польский вопрос, тесно связанный с проблемой немецких границ, и в конечном итоге зоны влияния сталинского СССР – эти темы стали главными на конференции. Хотя был еще ряд нюансированных вопросов – например, Сталину очень не нравилось, что Франция в принципе на что-то претендует, хотя в результате французы получил свою «долю» в разделенном Берлине и оккупационную зону на юго-западе Германии. Черчилль, жестко отстаивавший интересы Франции, тем не менее пошутил, что она не имеет права участвовать в конференциях «Большой тройки», поскольку «вступительный взнос в участие – как минимум 5 миллионов солдат».
Вопрос о репарациях с советской стороны докладывал Иван Майский, бывший посол в Лондоне, тогда замнаркома иностранных дел, как и член делегации Андрей Вышинский. Впоследствии Майский был арестован, его допрашивал и пытал как «английского шпиона» лично Берия, подбиравшийся к Молотову. Потом же сам и освобождал, если верить мемуарам Валентина Бережкова, помощника наркома иностранных дел и переводчика Сталина.
Прагматично-материалистическая позиция советской стороны выражалась в том, что Москва потребовала возмещения нанесенного войной ущерба натурой. «В своем выступлении я указал, - вспоминал Майский, - что советская программа репараций предусматривает в течение двух лет после окончания войны прямые изъятия из национального богатства Германии (фабрики, заводы, машины и т.д.) и ежегодные платежи». Доля СССР должна была составлять 10 миллиардов долларов США (сначала Советский Союз настаивал на 20 миллиардах). Речь шла о 80 процентах индустриального потенциала Германии.
Сталин и Черчилль
Черчилль возражал – говорил о том, что Германия будет голодать. Между ним и Майским произошел следующий диалог:
– Если у вас есть лошадь и вы хотите, чтобы она тянула телегу, вам нужно задать ей корм – накормить зерном или по крайней мере сеном.
– Но лошадь не должна вас пнуть.
Роль арбитра-примирителя, как и по другим вопросам, взял на себя Рузвельт, подчеркнувший, что уровень жизни в Германии не должен превышать советский. Cоветские солдаты и офицеры, в скором времени оказавшиеся в Берлине и других немецких городах, могли прекрасно видеть, что даже разбомбленная и поверженная Германия выглядела значительно зажиточнее и благополучнее, чем «советский рай», о котором твердили сталинские комиссары и пропагандисты.
В Советский Союз потянулись железнодорожные составы – целые заводы и электростанции, станки, автомобили и моторы, телефонное оборудование, мебель и посуда, картины и ковры, музейные экспонаты и книги, крупный рогатый скот и спирт. Как вспоминали очевидцы, отвечавшие за репарации совслужащие, с какого-нибудь завода могли вывезти все вплоть до последней пустой бочки. Вот только чертежи новейших технических разработок по большей части оказались в оккупационной зоне западных держав. Допускалось, хотя это и не было зафиксировано в документах, репарационное использование рабочей силы. Понятие «пленные немцы» стало частью советской строительной индустрии послевоенных лет.
Особенно важным на конференции оказался «польский вопрос». Как и накануне войны, Сталин рассматривал Польшу в качестве буферного государства. Что, собственно, и не скрывал: эта страна, говорил он, всегда была коридором, по которому враг проникал в Россию. Польша лишилась некоторых восточных территорий – они перешли к СССР, и в то же время советский вождь рассчитывал отодвинуть польскую границу на запад, что и произошло. Немецкий город Бреслау стал польским Вроцлавом, в состав Польши вошли Силезия и большая часть Пруссии.
Сталин «восстанавливал историческую справедливость», причем по-крупному. Забирая некогда принадлежавшей Киевской Руси польский Львов, он возвращал полякам земли, отобранные у западных славян немецкими рыцарями как минимум шесть столетий назад.
Черчилль ворчал, что такая акция будет означать переселение 6 миллионов немцев (в частном разговоре он упоминал цифру в 9 миллионов). «Польский вопрос» обострился сразу после конференции: руководство СССР по своему интерпретировало положения Декларации Ялтинской конференции о свободном демократическом выборе народов. Как заметил Джеймс Бирнс, «под дружественным правительством они понимали полностью контролируемое ими правительство». А под «демократическим выбором» - установление диктатуры Советов со всеми вытекающими последствиями.
Увеличить
Встреча «Большой тройки» в Крыму проходила незадолго до конференции Объединенных Наций в Сан-Франциско в апреле 1945-го. Сталин оказался не подготовлен к обсуждению вопроса о порядке голосования в Совете безопасности будущей ООН. И тем не менее ухитрился выторговать еще два голоса за счет представительства Украины и Белоруссии. Американцы говорили между собой, что тогда нужно было бы обеспечить голоса каждому из штатов США. Формально, однако, сплоченный террором и тотальной пропагандой СССР был «союзом свободных народов», внешне почти по Канту, хотя доживи кенигсбергский философ до середины XX века, он скорее всего ужаснулся бы этому образованию, внешне так похожему на его проект «федерации республик».
Главы атлантических держав уступили Сталину, исходя из вполне реалистических резонов: американцам он нужен был как союзник в войне с Японией. И вождь, привыкший к секретным протоколам, подписал в Крыму еще один тайный документ, который потом осел в сейфе Рузвельта: в обмен на участие в войне против Японии Советский Союз должен был получить Курильские острова.
Во время войны, как отмечали многие участники конференции, проще было находить общий язык, чем после нее. Гораздо проще.
Франклин Рузвельт и Уинстон Черчилль пытались договориться за спиной у Сталина, февраль 1945 года
Сорок пять тостов
Разумеется, в честь окончания конференции Сталин дал обед. Конечно же, в своем стиле. Банкет длился 4 часа. Кто-то подсчитал, что было провозглашено 45 тостов. Участники советской делегации оставались подозрительно трезвыми. Бирнс заметил, что Андрей Вышинский подливает в водочную рюмку воду и стал поступать точно так же. Когда будущий госсекретарь США провозгласил тост за тружеников тыла, Сталин растрогался, встал с места и подошел к Бирнсу, чтобы чокнуться с ним.
Ялтинская конференция создала иллюзию грядущего вечного мира, построенного на основе сотрудничества ради свободы и процветания, а не анархии эгоистических интересов и сверхмощных сил. Однако чем ближе оказывалась перспектива окончания войны, тем очевиднее становилось, что на зоны разделяется не только Германия, о чем договорились в Крыму, но и послевоенный мир.
Фото: рhotochronograph.ru, ИТАР-ТАСС, мictory.rusarchives.ru
* Василий Жарков — историк, заведующий кафедрой политологии Московской высшей школы социальных и политических наук (Шанинка) Андрей Колесников — журналист, руководитель программы «Российская внутренняя политика и политические институты» Московского центра Карнеги
