«У нас в Англии есть поговорка:
«Слишком много поваров — прощай похлебка». Слишком много Файнсов на одного Пушкина — тоже плохо».
Джозеф Файнс — Марии Кувшиновой
Кажется, вся Ваша семья увлечена Россией: сестра Марта сняла экранизацию «Евгения Онегина», брат Ральф сыграл заглавную роль, другой брат, Магнус, написал к фильму музыку…
Да, верно. История моих взаимоотношений с Россией тоже началась с «Евгения Онегина» — я приезжал на премьеру в Санкт-Петербург. Этот фильм действительно стал таким общим семейным делом, поэтому Марта и Ральф взяли меня с собой. До этого я думал о Петербурге как о русской Венеции — таким он и оказался. Бесконечно длинные вечера, которые у вас называются белыми ночами, мне показались очень романтическими. Можно сказать, что мое знакомство с Россией произошло благодаря Пушкину.
Почему же Вы не приняли участия в «семейном предприятии»?
Знаете, у нас в Англии есть поговорка: «Слишком много поваров — прощай похлебка». Слишком много Файнсов на одного Пушкина — тоже плохо. (Смеется.) Но мы всегда так или иначе сотрудничаем — явно или неявно.
Марта недавно сняла еще один фильм — «Хромофобию». Ральф там играл, а Вы нет. Избегаете своей сестры-режиссера?
Нет-нет, что вы. Я как раз собирался там сниматься, даже прошел пробы. Но тут появился другой проект, возник конфликт интересов, и она меня отпустила. На самом деле я уже работал с ней как с режиссером — мы снимали разные проморолики. В конце концов, у нас впереди еще много времени…
Фильм «Прощай, Бафана», который Вы представили на Московском фестивале, посвящен отношениям Нельсона Манделы и Вашего героя, тюремного надзирателя Джеймса Грегори. Вы интересовались историей Южной Африки до того, как сыграли в этой картине?
Тот, кто рос в Лондоне в 70-е годы, не мог не замечать, что в Южной Африке существует апартеид. Меньшинство управляло большинством, прикрываясь расистскими лозунгами о превосходстве белой расы. Я помню, как ребенком я все время слышал про это по телевизору. Помню, шел мимо посольства Южной Африки в Лондоне — там собирали подписи под петицией в защиту Нельсона Манделы. Я не знал, кто этот человек, но запомнил его лицо и начал задавать вопросы старшим — не представляю себе ситуацию, при которой мог бы остаться в стороне. Помню ощущение бессилия — ты все понимаешь, но помочь не в состоянии. Как это возможно: миллион белых угнетает двадцать миллионов черных на их собственной земле? Гетто, пропуска — неужели это существует наяву, а не в кошмарах? Еще я помню музыку — многие рок-музыканты писали песни про Манделу, например Mandela Day группы Simple Mind. Интерес к проблеме у меня был всегда, но понимать гораздо больше я стал именно благодаря «Бафане» — после того как съездил в ЮАР, посетил несколько тамошних тюрем и поговорил с белыми и черными людьми, чьи судьбы навсегда искалечены апартеидом.
Достаточно ли в кино интересных сценариев? Можно ли при помощи театра компенсировать отсутствие достойных предложений из киноиндустрии?
Да, в театре в любом случае гораздо чаще возникают проекты, в которых актеру имело бы смысл участвовать — с творческой точки зрения. Я люблю кино, но вы правы — достойных сценариев единицы. Я получаю интересные предложения, но они в основном исходят от независимых кинематографистов. В артхаусе существует много молодых сценаристов, которые еще не порабощены большими студиями. Все, кто попадает в индустрию, начинают тиражировать клише — кажется, что они пишут бесконечные варианты одного и того же коммерческого хита.
Вы как раз только что помогли одному такому автору — сняли по его сценарию короткометражный фильм «Дух». Как возник этот проект и почему Вы сделали его именно в России?
У меня был сценарий, который написал мой приятель Брент Лаффун — молодой парень, только начал писать. Я ему рассказал, что хочу снять картину про беспризорников, про детей, которые живут в городах, как дикие звери в джунглях. Он подумал и принес мне историю ровно противоположную — про человека, который потерял семью и ушел от цивилизации в леса. Мы стали работать над сценарием, что-то меняли, параллельно искали финансирование в Лондоне. Однажды кто-то из продюсеров позвонил и сказал, что в России есть очень сильная съемочная группа, которая может нам помочь: «Если ты сейчас сядешь в самолет, то закончишь все к Рождеству». Я так и сделал — у меня было семь дней, чтобы найти место и отобрать актеров, и еще восемь, чтобы снять фильм по сценарию из 22 страниц. Можно сказать, я прошел крещение огнем. Перед моей русской командой я готов снять шляпу — они столько энергии в наше дело вложили.
Действие фильма «Дух» происходит после войны. Нет ли тут связи с фильмом про Сталинградскую битву «Враг у ворот», где Вы сыграли советского офицера?
Это ошибка, которая закралась в каталоги и пресс-релизы по моей вине. Когда я писал синопсис первой версии сценария, начал с того, что действие происходит в послевоенной России. Потом наш замысел сильно менялся. На самом деле это такой условный послевоенный мир, действие могло происходить где угодно, где-нибудь в Восточной Европе, не знаю. Смешно, что фильм называется «Дух» и мы все время спотыкаемся о призрак первой версии сценария.
Вы выросли в очень творческой семье: отец — фотограф, мать — известная писательница. Когда поняли, что будете актером?
Семья была творческой, правда. Но у нас был культ дисциплины — на случай, если вы решили, что мы привыкли к богемному образу жизни. Я точно помню, что захотел стать актером в возрасте семи лет — многие обстоятельства к этому подталкивали.
Говорят, что Вы все время играете персонажей, которые что-то сочиняют. Стихи, как Шекспир, музыку, как Вивальди, которого Вы сейчас собираетесь играть...
Про «Вивальди» рано говорить — перед ним у меня еще два других проекта, мы пока в стадии препродакшна. Да, меня знают благодаря фильмам, где мои герои что-то создавали. Шекспир — самый очевидный пример. Но были и другие работы, такие как «Прощай, Бафана». Там мой герой диаметрально противоположен всему, что хоть как-нибудь напоминает творчество. Это тюремный охранник, такой же несвободный, как и его узники. Бытовой расист вдобавок. Или вот триллер «На острой грани». Там мне довелось сыграть психопатического гомосексуалиста-педофила… Так что на патентованного экранного творца я никак не тяну. (Смеется.)
Ваши самые известные работы «Влюбленный Шекспир», «Елизавета» — это костюмные картины. Что Вам как актеру больше нравится — история или современность?
Знаете, я бы не стал делить фильмы на исторические и современные — ведь далекое прошлое с невероятной легкостью проецируется на современность. «Елизавета» — фильм о механике политической интриги вообще. «Влюбленный Шекспир» повествует о событиях четырехсотлетней давности в той же мере, в какой он повествует о сегодняшнем голливудском кинобизнесе. Когда я читаю сценарий (даже если действие происходит триста, двести лет назад), я пытаюсь понять, что именно связывает эту историю с текущей ситуацией — политической, экономической или общественной. Если связь просматривается, значит, есть шанс на успех.
Скажите напоследок, а есть ли у большой семьи Файнсов какое-нибудь место, дом, где вы все собираетесь?
Файнсов теперь слишком много — ведь появилось следующее поколение. Теперь нам понадобился бы очень-очень большой дом.
Британский актер Джозеф Файнс давно уже известен не только как младший брат Ральфа Файнса — на его счету роли в таких знаменитых и осыпанных наградами картинах, как «Елизавета», «Влюбленный Шекспир» и «Венецианский купец». На Московский фестиваль Джозеф Файнс приехал и как актер (с картиной Билле Аугуста «Прощай, Бафана», впервые показанной в феврале в конкурсе Берлинского фестиваля), и как режиссер — с дебютной короткометражной лентой «Дух», снятой в России с русскими актерами.
