Последний май Майского.
Спустя 15 лет после осетино-ингушского конфликта в Пригородном районе Северной Осетии ликвидирован поселок Майский.
The New Times побывал на месте, где почти 15 лет жили бежавшие от войны ингуши.
Илья Барабанов,
Максим Авдеев (фото)
В холле владикавказской гостиницы офицер республиканского МВД объясняет: «В Назрань вам ехать нельзя. Славянам там вообще нельзя появляться без оружия и охраны. Полчаса по улицам погуляете, а потом где вас найдешь?» Чуть больше недели назад боевики атаковали базу ингушского ОМОНа в Карабулаке. Отбиться омоновцам удалось, но трое бойцов были ранены в ходе боя. В соседней Северной Осетии тоже неспокойно. Об опасности проведения террористических актов в республике гражданам сообщил глава МВД Сергей Аренин.
— Граница на замке? —
 |
| Магомед, беженец, в селе Майское на руинах своего дома |
Опасаясь терактов, министр Аренин пообещал особое внимание уделить административным границам республики. Впрочем, с границами и так полная путаница. Снесенный лагерь беженцев в селе Майское официально находится в Пригородном районе Северной Осетии. Фактически — это территория Ингушетии. Во всяком случае, приграничный пункт, расположенный на Черменском круге, отделяет как Майское, так и новый поселок для беженцев, Новый, от Владикавказа, приближая их к Назрани. Дежурят на въезде в Майское, правда, сотрудники осетинского МВД. Их основная задача — пресекать всякие контакты мятежных беженцев с внешним миром, поэтому корреспонденты The New Times пробирались в поселок, в прямом смысле этого слова, огородами.
Еще год назад в Майском стояло около 70 вагонов, служивших прибежищем для нескольких сотен беженцев. Но жители Майского требовали возвращения себе своих домов на территории Северной Осетии, чего не хотели и во Владикавказе, и в полпредстве по Южному федеральному округу, опасаясь новых столкновений между ингушами и осетинами. В 2005 году полпред Дмитрий Козак по поручению Владимира Путина составил план «Первоочередные совместные действия по урегулированию осетино-ингушского конфликта октября-ноября 1992 года», подразумевавший решение проблемы в кратчайшие сроки. Решили проблему очень своеобразно: создали в нескольких километрах от Майского поселок Новый и начали перевозить беженцев с их вагончиками туда. Тех, кто отказывался переезжать, сначала уговаривали, затем им угрожали, а в конце концов, полторы недели назад, в поселок приехали строительные краны вместе со 150 сотрудниками правоохранительных органов Северной Осетии, а также — МЧС, миграционная служба и судебные приставы. «Мой сын Мурат инвалид первой группы по зрению, — рассказывает одна из беженок, Айшат. — Он не хотел уезжать и остался в вагончике. Но дом все равно подняли. Вместе с ним. Я испугалась».
Айшат вместе с несколькими беженцами так и не уехала. На прошлой неделе беженцы объявили голодовку, но никаких результатов она не принесла. «Мы не стали переселяться, потому что нас не восстанавливают в наших конституционных правах», — объяснил The New Times пятидесятипятилетний Магомед. До Майского он сменил три места жительства в Назрани, потом оказался в поселке и теперь не видит смысла перебираться в Новый, если ему все равно не позволят вернуться в собственный дом в Северной Осетии. Вместе с Айшат и Магомедом на руинах Майского осталось еще около полутора десятков человек. Самому маленькому — полтора года. Восьмидесятилетняя Фатима радуется, что судебные приставы не тронули ульи с пчелами, а девятнадцатилетний Рамазан гладит двух котят и объясняет, что школу он закончить успел, а в институт в сложившейся ситуации поступить нет никакой возможности: чтобы получить место в общежитии, необходимо иметь хотя бы какое-то место прописки, а вагончики в Майском признаны незаконными. «Нам сказали, что здесь жить нельзя. Что земля принадлежит другим. Что это пастбище. Но какое тут может быть пастбище?» — Рамазан показывает на заваленный обломками домиков пустырь.
— «Неучтенные лица» —
 |
| Из обломков своих вагончиков оставшиеся в Майском жители пытаются построить новые жилища. Айшат и 80-летняя Фатима |
Предложенный в 2005 году Дмитрием Козаком план изначально был отвергнут ингушскими парламентариями: без помощи останутся сотни беженцев. По требованию депутатов федеральное правительство продлило срок приема заявлений от тех, кого именуют «неучтенными лицами». Жаждущим поддержки государства необходимо было подать заявления в Федеральную миграционную службу до 1 декабря 2006 года, а все необходимые документы будут приниматься до 1 июля 2007 года. «Сдать документы» — это собрать 117 справок! Вы понимаете? 117. И за каждую надо заплатить, а где деньги взять?» — возмущается Магомед. Еще год назад беженцам помогало ингушское правительство, выплачивая пенсии и обеспечивая бесплатным газом и электричеством. Раз в неделю из Назрани приезжала медсестра. Но в ноябре большая часть беженцев все же согласилась переселиться в Майский. «После этого про нас забыл и Зязиков», — жалуются на ингушского президента оставшиеся в поселке беженцы.
Впрочем, согласившимся на переезд в поселок Новый живется не многим лучше. Умару Хаджиеву 56 лет, он опирается на лопату и показывает на торчащую из земли заржавевшую железную трубу: «Вот газ вывели и сказали: подводи теперь к дому, а как я его подводить буду? На это деньги нужны». Два дня назад в Новом пропало электричество и готовить приходилось на установленной во дворе железной буржуйке. В домике вместе с Умаром живут его жена и отец. В соседнем вагончике — сын с женой.
До осетино-ингушского конфликта Умар Хаджиев жил в селе Ир, но обратно его пока не пускают. Оставшиеся жители Майского составляют свой черный список сел, куда возвращение им противопоказано осетинскими властями: Чернореченское, Терк, Октябрьское, Южное, Чермен, Ир и Южное. Объясняют они это просто: в покинутые дома осетинские власти вселили беженцев уже из Южной Осетии, бежавших от войны с Грузией.
Когда машина, миновав Черменский круг, возвращается в Северную Осетию и поворачивает на Чермен, раздается выстрел. «По-прежнему неспокойно», — констатирует водитель, прибавляя скорость.
«Хватаются за голову
— и уезжают» —
В наиболее компактном поселении беженцев возле города Карабулак тоже не сахар. В поселке Беркат (в переводе с ингушского — «добро») проживают около трехсот беженцев. «Российские власти про нас забыли», — жалуется The New Times беженка Татьяна. Ее семье датский комитет по делам беженцев подарил корову. Два года назад возле поселка детскую площадку установил Международный комитет Красного Креста. Иногда гуманитарная помощь поступает от регионального центра медицины катастроф. В семье Марии десять человек. Когда они с мужем только бежали из Северной Осетии, в семье было четыре ребенка, за прошедшие годы родились еще четверо. «К нам и Александр Починок приезжал, и Элла Панфилова,— вспоминает Мария. — Хватаются за голову, обещают помочь, а потом уезжают, чтобы больше не появляться».
— Времени — до 2008-го —
 |
| Дети беженцев, родившиеся в поселении возле города Карабулак |
Имитируя решение проблемы беженцев, власти зачастую решают проблемы свои собственные. В Северной Осетии видеть возвращающихся беженцев не хотят и поддерживают предложенное Дмитрием Козаком решение — переселять ингушей из одного временного поселка в другой. Президент Северной Осетии Таймураз Мамсуров после сноса лагеря в Майском рассказал журналистам, что переселенцами просто манипулировали, намекнув на то, что скандал связан с приближающимися выборами.
Позиция полпредства по Южному федеральному округу во многом совпадает с позицией Владикавказа. Источник The New Times в полпредстве объяснил, что вокруг ингушских беженцев намного больше политических интриг, чем настоящих проблем. Корнем всех бед в полпредстве считают ингушское руководство, раздувающее страсти и выбивающее из бюджета дополнительные дотации на содержание лагерей. Как утверждают в полпредстве, многие из беженцев уже давным-давно вернулись в свои дома, но возвращаются во временные поселки для сохранения статуса временных переселенцев и получения дотаций.
Ингушские чиновники с таким подходом к делу решительно не согласны и объясняют, что проблему не удастся решить до того момента, пока все беженцы не смогут вернуться в свои дома и пока Северная Осетия не признает их как равноправных граждан России. Министр по связям с общественностью и межнациональным отношениям Ингушетии Магомед Мархиев занимает дипломатичную позицию: мол, план Козака по урегулированию конфликта был хорошим, но возможности вернуться у беженцев все равно нет. По словам Мархиева, проведенные соцопросы показали: 99% беженцев желают вернуться на места прежнего проживания. Некуда возвращаться только тем, кто раньше жил в общежитиях. Министр предлагает передать всю власть федеральному центру, который смог бы прислать в регион своих людей, а уж они пусть по закону разбираются с застаревшей проблемой.
«Проблема не будет решена до тех пор, пока люди не вернутся», — уверен Мархиев, но люди не могут вернуться, потому что «денег у людей нет, а из домов, где раньше жили ингуши, сохранилось только 162 дома. 3248 домов разрушены».
— Компромисс не для всех —
Что делать в сложившейся ситуации, по большому счету не знает никто. Полпредство уже давно тему вынужденных переселенцев предпочитает не обсуждать, заявляя журналистам, что все проблемы в этом районе давным-давно решены. Во Владикавказе, опираясь на собственную логику, считают, что без ингушей республике спокойнее, чем с ними. В Назрани настаивают на том, что Осетия должна не только впустить беженцев обратно, но и вернуть Ингушетии Пригородный район, который достался осетинам в сумятице перестроечного развала СССР. Между тем вагончики в Майском уже снесены и пути домой нет.
По данным министерства по связям с общественностью и межнациональным отношениям Ингушетии, в республике сейчас существует 32 МКП (места компактного проживания. — The New Times). Беженцев, готовых уехать домой, около 18 тысяч человек. 11 308 из них имеют статус временных переселенцев и зарегистрированы миграционной службой. 1892 человека такой регистрации не имеют. Остальные рассеяны по селам и городам республики.
