Валерий Фокин на презентации новой сцены Александринского театра, Санкт-Петербург,
12 апреля 2013 года. Фото: ИТАР-ТАСС/ Интерпресс/ Елена Пальм
NT: Недавно опубликованный состав экспертного совета «Золотой маски», в который попали сразу три представителя Минкульта, вызвал целую череду скандалов: отказ двух известных режиссеров от участия в фестивале, выход двух экспертов из совета и письмо критиков председателю Союза театральных деятелей Александру Калягину. Что происходит?
Думаю, все это на руку тем «темным силам», которые хотели бы, чтобы «Маска» развалилась, и я сейчас имею в виду не только чиновников. Последние полгода театральное сообщество достаточно активно восставало против попыток переформатировать премию и идеологизировать. А тут появился шанс заставить нас передраться между собой.
«Мы вышли с территории полемики и сейчас болтаемся на территории ненависти. Вот я читаю сейчас все, что связано с началом прошлого века: схоже до смешного! Тоже идет война, бюджет обескровлен, появляется огромное число полурадикальных организаций вроде Казачьего союза»
NT: Ну вообще-то письмо Калягину с протестом против давления Министерства на «Золотую маску» подписало более 100 критиков со всей России — то есть почти все, кто занимается этой профессией. Мне кажется, это как раз говорит о нашей (говорю «нашей», поскольку тоже подписала) сплоченности.
Нам сейчас и надо доказать, что театральные люди разных взглядов могут нормально дискутировать и никакие посторонние наблюдатели нам для этого не нужны. Я «Золотую маску» воспринимаю как рубеж. Нельзя отдавать фестиваль чиновникам — надо попробовать найти паритет.
Новые враги народа
NT: Я тут нашла интересную статью в «Литературной газете», называется она «Фейки Фокина». Цитирую: «На протяжении десятилетий Мейерхольд являлся лидером российского сценического авангардизма, для которого характерны были воинствующая безбожность, непримиримая русофобия, отрицание русских национальных традиций и ценностей, а также вызывающе игровое (и даже игривое), в сущности, бездуховное миропонимание. Творчество В. Фокина унаследовало многие из вышеперечисленных особенностей мейерхольдовского подхода к театру», — пишет автор, Марк Любомудров. Чувствую, Мейерхольда заодно с вами вновь объявят врагом народа.
Я читал это и вспоминал свою юность, когда на слуху были сталинско-ждановские цитаты. Сегодня эти «прощупывания» — проканают или нет такие «голоса прошлого» — вырисовываются в некую политику, очень, на мой взгляд, опасную. Нам навязывается идеология, которая «нужна народу». Меня это пугает: когда кто-то начинает говорить от имени народа, все, кто говорит по-другому, становятся врагами народа. Идут разговоры о каких-то мифических налогоплательщиках, которые, мол, не должны оплачивать эксперименты в искусстве. Но ведь налогоплательщики, как и народ, сегментированы — и это разные сегменты: есть налогоплательщики, которые хотят смотреть русский духовный театр «Глас», а другим подавай Серебренникова — что же вы их не учитываете? Но более всего меня пугает агрессия — и в театральной среде, и в обществе. Разобщенность в театре, как и в обществе, у нас давно, но такой явной агрессии не было. Мы вышли с территории полемики и сейчас болтаемся на территории ненависти. Вот я читаю сейчас все, что связано с началом прошлого века: схоже до смешного! Тоже идет война, бюджет обескровлен, появляется огромное число полурадикальных организаций вроде Казачьего союза. Святейший синод не дремлет. Сохранилась интересная записка епископа Тамбовского, который пишет о «Саломее» Мейерхольда (в итоге запрещенной) в Михайловском театре: мол, как возможно показывать танец распутницы с головой пророка… Если не знать, что это 1908-й, можно решить, что речь про «Тангейзер». Суть в том, что и тогда и сейчас нам не хватает культуры и вкуса. Церковные аппаратчики показывают нам, что могут влиять на политику государства, а мы должны им подчиняться. Такое впечатление, будто мы идем к идеологической гражданской войне, вернее, она уже началась. А еще я вспоминаю случай с Шаляпиным: левые требуют, чтобы он немедленно спел «Дубинушку» со сцены Большого театра, правые — «Боже, царя храни!», а он сам хочет петь Годунова, Мефистофеля, поехать в Америку и спеть в Лондоне в Ковент-Гардене. Поэтому в прессе его поливают — и с той и с другой стороны пишут, что он продался.
В кабинете Валерия Фокина висит портрет Мейерхольда, которого в последние годы
вновь стали называть врагом народа, Москва, 19 февраля 2006 года.
Фото: Photo ITAR-TASS/Alexander Kurov
NT: А разве на вас нет вины за сегодняшнюю ситуацию? Хочу напомнить, как несколько лет назад, когда времена были еще вегетарианские, вы сами нападали на некоторых молодых талантливых режиссеров — говорили, что театральный авангард прикормлен властями, а режиссеры эти хотят вбить гвоздь в русский репертуарный театр.
А я не отрицаю некоторую свою вину. Но когда я говорил о прикормленном авангарде, это было правдой: власть дружила с некоторыми режиссерами и им помогала. А меня всегда раздражало, когда человек говорит, какой он смелый, но это не мешает ему брать у властей деньги.
Назад в семидесятые
NT: Все-таки как вы проглядели, что споры на эстетическом поле переросли в идеологическую войну?
Знаете, в сегодняшней ситуации главное не то, как я что-то проглядел. Для меня сейчас главное — как, не сдавая убеждений, сохранить центризм. Потому что если идеология в культуре даст перекос в одну или в другую сторону, мы очень многое погубим.
NT: Но ведь перекос уже произошел.
Не согласен. Хотя я действительно все время ловлю себя на том, что вспоминаю свою комсомольско-партийную молодость. Одежда другая, интернет-пространство появилось, а так — будто я опять в 1970-х.
«Все разногласия надо пытаться переводить на территорию эстетической полемики. если мы упремся и скажем: «У вас глупые вопросы, мы вас презираем», — Это тупик»
NT: Такой оказался запрос у населения.
Мы должны этому сопротивляться, отстаивать свои позиции и одновременно вести диалог. Вот в Питере, в Русском музее, провели недавно конференцию под небанальным названием «Что такое искусство: современный взгляд» Предлагались такие вопросы: «Может ли новое искусство быть провокационным?», «Может ли традиционное искусство эмоционально воздействовать?» Жалею, что был в Москве и не смог поучаствовать. Потому что люди, которые это организуют, должны все время слышать наши голоса — все разногласия надо пытаться переводить на территорию эстетической полемики. Если мы упремся и скажем: «У вас глупые вопросы, мы вас презираем», — это тупик.
NT: У нас любят обвинять режиссеров в неуважении к традициям. И забывают о том, что Мейерхольд ходил в кожаном пальто и с наганом.
Молодой режиссер не может развиваться без энергии отрицания и разрушения, но тут все индивидуально. Все-таки Мейерхольд изучал старинный итальянский, китайский, японский, испанский театр — все тайны знал наизусть. И разрушал он, очень хорошо зная традицию. В этом смысле я горд, что люди из «Литературной газеты» определили меня в его ученики. Меня восхищает, как он в 1918 году, когда было холодно и голодно, открывал в глубине сцены кирпичную стену, ставил какие-то старые декорации и говорил: «Вы напишите там «Нора». И все: «Ах, какое новаторство!» А сегодня открывать стены стало почти штампом. Новое искусство всегда что-то отрицает и разрушает. Границы, конечно, есть, но их не Институт Лихачева определяет, а профессиональное сообщество и сам режиссер. Как можно говорить тридцатилетнему человеку, что мы тебе дадим деньги, только вот этого и этого делать нельзя?!
NT: Вот к вам приходит молодой режиссер и просится на постановку. Как вы решаете: брать — не брать?
Стараюсь посмотреть его прежние работы и послушать, что о нем говорят вокруг. Как писал директор Императорских театров Теляковский, когда Мейерхольда выгнали из театра Комиссаржевской: «Все ругают — надо пригласить, должно быть, человек интересный». Мне важно, чтобы он был смел, даже радикален, но чтобы не выплескивал с водой ребенка. Вообще, лица должны быть разными, а сейчас — я говорю про традиционный театр — мы часто наблюдаем однообразие.
Чистота крови
NT: Вы член президентского Совета по культуре и искусству — может, стоит напрямую обратиться к Путину и объяснить, что нельзя натравливать общество на современное искусство и тех, кто его делает?
В ближайшее время у нас будет Совет с участием президента, где мы среди прочего затронем «Основы государственной политики в области культуры». Полтора года назад я был членом рабочей группы по созданию этого документа, и тогда тоже была серьезная борьба. Стоило больших трудов, чтобы доказать: нужна многополярность, художественное разнообразие. А теперь я вижу, как этот документ цитируют, вырывая фразы из контекста, — в зависимости от того, что кому нужно. Надо выработать стратегию и понять, как этот документ будет реализовываться в период борьбы идеологий и раскола в обществе. Вопрос сейчас уже даже не в деньгах. Ситуация опасная.
NT: Какие, простите, «Основы государственной политики в области культуры», когда тому же Серебренникову говорят: участвуете со своим спектаклем в Авиньонском фестивале? Это ваше личное дело, для России это не престижно. А по стране с гастролями мы вас тоже не пустим, потому что вы сеете разврат. Это что — культурная политика?
Это дичь, не имеющая отношения к культурной политике. Русская культура обладает уникальным качеством: она умеет взаимодействовать с другими культурами, не теряя себя. Мы берем у Востока и Запада самое лучшее, перерабатываем, а в результате из этих работ рождается мировой авангард. Да мы вообще Евро-Азия: само наше географическое положение таково, что мы не можем быть отгорожены от остального мира. Нельзя упираться только в одну дверь, смотреть только в одну сторону. А вся сегодняшняя культурная политика, когда из ниоткуда вдруг вытаскивают замшелого старца и печатают его в «Литературной газете», — это ж старая технология: ищут подходящего человека, дают ему «фактуру» и публикуют. Понятно, что это заказ. Такой же заказ, как и на выходки Энтео в Манеже и у Художественного театра — это ведь не просто так произошло, это кто-то наверху лоббирует. А если полюбопытствовать, то можно наткнуться уже не на статью в «Литгазете», а на 800-страничный текст под названием «Каноны русского мира». Там наш знаток театра пишет, что Всеволод Мейерхольд — еврей (хотя вообще-то Карл Казимир Теодор Майергольд — немец, в родословной которого есть следы польской и еврейской крови) и что он убил русский театр. И дальше грандиозные слова: «Надо бороться за чистоту крови!» То есть все, оказывается, очень просто. Все так, как было сто лет назад. И среди всего этого я еще постоянно слышу вопрос: «Вы с кем?» А если я посередине, что тогда? По-моему, сегодня самое главное — попытаться быть посередине и вести диалог с разными силами.
Сцена из спектакля Валерия Фокина «Последняя ночь последнего царя», Москва, 1996 год.
Фото: bogis.ru
Оскорбленный джинн
NT: Давайте представим, что вас позвали в жюри «Золотой маски» вместе с Марком Любомудровым. Согласитесь?
Еще недавно я бы сказал категорическое, брезгливое нет. А сегодня скажу да. Другого выхода не вижу.
NT: Вы всерьез думаете, что диалог с такими людьми возможен?
А какая альтернатива? Мы же знаем из истории, как все заканчивается. Простите, но через два года будет годовщина — 100 лет Октябрьской революции, и нам надо бы ее отметить.
NT: Я бы сказала, нам надо ее пережить.
Нам надо ее отметить, потому что это по-своему очень крутое событие: оно искорежило нас, выработало новую психологию, даже на генетику повлияло.
NT: В конце 1990-х годов я видела ваш спектакль «Последняя ночь последнего царя» — очень страшный фарс, где девочки в кисейных платьях бегали на пуантах и пели: «Вишневый сад … Вишневый сад …», а над ними уже заносили нож. Помню начало: из земли отрывали ящик, в котором сидела вся царская семья. Наверное, сейчас бы вас обвинили в оскорблении чьих-то чувств.
Думаю, да. Иногда кажется, что там, наверху, какого-то джинна разбудили, выпустили и дали понять, что он может оскорбляться. Вот я сейчас бился с губернатором Калининградской области Цукановым: в спектакле «Ксения Петербуржская» убрали комическую сцену с попом, которого Ксения обличает за взятки. Пришли пять монахинь на спектакль в городе Тильзите, возмутились и написали письмо в Минкульт. Руководительница местного комитета культуры вызвала молодого режиссера и сказала: сцену убрать. Режиссер проявил характер и ответил: тогда уберите мою фамилию. В итоге убрали и фамилию, и всю сцену. Я написал письмо губернатору — никакой реакции. Это как с «Тангейзером». Сколько верующих его посмотрели в Новосибирске? Человек 5-6 из тысячного зала. Но они побежали к митрополиту Тихону, а потом собрали 5 тысяч человек. Значит, это было организовано. То есть нам дают понять, что пришло их время.
Лакмусовая бумажка
NT: Как вы считаете, почему все эти атаки начались с театра и кино?
Это массовые искусства, на которых можно общество проверять, как на лакмусовой бумажке.
NT: Я вспоминаю знаменитую статью 1949 года «Об одной антипатриотической группе театральных критиков». Сталин на вершине власти, ему ничего не страшно, и вдруг он начинает заниматься такой мелочью, как критики...
Так ведь отвлекать надо чем-то народ, это и сегодня важно. Это мне и вам нужен диалог и консолидация, но я уверен: есть силы, которым на руку, чтобы, как я уже говорил, мы с вами передрались, выясняя, кто из нас левее, а кто правее.
NT: Вы для себя рассматриваете вариант эмиграции?
Нет. Мне нужно работать здесь и отстаивать свои позиции. На мне театр.
NT: Ваш контракт с Александринкой заканчивается в 2016-м. Будете продлевать, если предложат?
Не знаю.
«Иногда кажется, что там, наверху, какого-то джинна разбудили, выпустили и дали понять, что он может оскорбляться. Вот я сейчас бился с губернатором Калининградской области Цукановым: в спектакле «Ксения Петербуржская» убрали комическую сцену с попом, которого Ксения обличает за взятки»
NT: Финансирование Александринки Минкульт пока сохраняет в полном объеме?
Нет, финансирование на этот год нам сократили почти на 30 процентов. В результате борьбы, уговоров и разговоров Минкульт пошел нам навстречу и вернул половину из этих тридцати. Мы так посчитали, что остальное сможем вытянуть сами: повысили доходность за счет усиления аренды, заработали на гастролях, но есть же пределы — мы не можем перестать репетировать и только зарабатывать. Но если финансирование сократится еще, будет совсем плохо. При этом наш театр еще в приличной ситуации, у других хуже.
NT: Вы сейчас ставите современную пьесу, причем по текстам своего сына. Что в них заинтересовало?
Сын заканчивает истфак МГУ и параллельно пишет. Естественно, я все это читаю. Прочитав одну его повесть, я сам не заметил, как начал сочинять спектакль. Название — «Сегодня 2016», но по сути это фантастика, речь идет о контакте с другой цивилизацией. Я такого никогда не делал, мне интересен сам жанр, но он требует особых технологических средств.
NT: Вы поставили более 80 спектаклей. Как вам кажется, вы сильно менялись с каждой постановкой?
Я очень стараюсь себя менять. Понемногу, микроскопическими дозами, но все-таки менять. Только недавно стал понимать, что спектакли, которые ты выпускаешь, — не просто для освоения профессии. Ты что-то рассказываешь про себя и тем самым от чего-то избавляешься. Ставишь спектакль — и как будто выходишь через него в открытый космос.
