Фото: Fotobank
В России сложилась культура страха. Сложилась не сегодня. 70 лет советского террора. Две мировые войны и оккупации. Столыпинские «галстуки». Столетия крепостничества.
Короткие периоды относительного либерализма — хрущевская «оттепель», Перестройка, 90-е Ельцина — были слишком коротки, чтобы переломить тенденцию. Страх столетиями был основным механизмом управления государством и его подданными. Потому политики и сейчас культивируют страх: как минимум они уверены, что этот инструмент работает. Основная популяция — это потомки тех, кто боялся: крепостных царского времени, заключенных ГУЛАГа. Государство привычно пугает, люди привычно боятся.
Страх и тревога — это эмоции. Функционирование эмоциональной системы у человечества подчиняется определенным закономерностям. Первейшая из них: состав и качество индивидуальной эмоциональной системы во многом определяется тем, что чувствовали наши предки. Как показал малоизвестный в России великий психотерапевт Мюррей Боуэн, эмоции передаются по наследству. Народные поговорки вроде «страх поротой задницы» тому подтверждение.
«От тюрьмы и от сумы не зарекайся»
В отличие от других эмоций, человек не может игнорировать тревогу и страх. Это как голод. Нужны или нарушения психики, или очень специальная ситуация, чтобы человек игнорировал голод и довел себя до голодной смерти. Так же и с тревогой. С ней нельзя не считаться. Если человек чувствует тревогу, он старается ее уменьшить, избежать страха. Страх — физически неприятное чувство. Пот, сердцебиение, нарушенное дыхание, чувство бессилия и паника. Многим кажется, что они умирают. Ничто так не истощает человека, ничто так не вредит его здоровью, как страх. Его трудно забыть. В коллективной памяти сохраняются поведенческие стратегии, направленные на уменьшение тревоги и на избегание таких ситуаций, которые могут вызывать страх. Известны предписания национальной культуры, позволяющие как-то снижать страх.
Например, «от тюрьмы и от сумы не зарекайся»: каждый может попасть в тюрьму или обнищать и пойти по миру с сумой за подаянием. Эта поговорка работает по принципу: «кто предупрежден, тот вооружен».
Сценарии выживания
Внешняя среда существования людей в России практически во все времена была опасной, угрожающей. Семьи вырабатывали многообразные сценарии выживания. Самые популярные сценарии недавнего советского прошлого — делать продовольственные запасы. До конца 50-х годов многие образованные семьи направляли детей на обучение в медицинские вузы, потому что в лагере (посадить могли любого) врач вернее выживал, чем человек другого профессионального опыта. Сегодня многие семьи работают над сценариями финансового поведения: доверять сбережения государству — не доверять. Куда их вкладывать, как бы за границу детей отправить. Моделируя сценарии выживания, родители создавали и создают определенную картину мира — картину, полную опасностей, а она, в свою очередь, порождала страх уже у следующего поколения. Так образовалось «тревожное кольцо», и создалась особая культура — травмоцентрическая: «Мы те, кто пережил страх, беду и горе (голод, войну, коллективизацию и т.п.)». Бояться не стыдно. Собак, темноты бояться, конечно, взрослому человеку неловко, а вот опасных людей, американцев за океаном, завистников за соседней дверью, подсиживающих тебя коллег опасаться мудро. Кто не боится, тот дурак недальновидный. А кто боится, тот развивает систему защиты: посылает летать по свету стратегические бомбардировщики, перед соседями прибедняется, за мужем-женой нет-нет да и последит — вдруг измена на пороге.
Страх как инструмент манипуляции
Апелляция к старым страхам — даже если их в реальности уже нет — прекрасный инструмент манипуляции людьми. Посадили богатого и успешного — напомнили: в России всегда сажали и могут посадить любого. Хотя понятно, что повторение масштабных репрессий сегодня практически исключено. Принудили по разным причинам пару-тройку известных людей уехать за границу — и вот уже в Лондоне русскими скупаются целые районы. Напомнили: инакомыслие Российским государством не поощряется. Наступил холодок в российско-западных отношениях — и вот уже по центральным телеканалам то один, то другой политик говорит, что США чуть ли не готовы идти на Россию войной. Меж тем страх — «все что угодно, лишь бы не было войны» — жив. Напомнили — и он снова начинает работать.
Двойная ловушка
Наконец, российская власть вполне успешно использует и такой инструмент во внутренней политике, как «двойные послания». «Двойные послания», или «двойная ловушка» — термин, введенный антропологом Грегори Бейтсоном и используемый в клинической психиатрии. Суть концепции Бейтсона хорошо иллюстрируется на примере общения матери и ребенка.
Мать приходит в больницу к сыну, страдающему психическим заболеванием. Ждет его в холле. Он выходит к ней и садится рядом, близко. Мама отодвигается. Сын замыкается, деревенеет и молчит. Мама говорит: «Ты что же, не рад меня видеть, что ли? — И добавляет: — Не надо стыдиться своих чувств, милый». На одном коммуникативном уровне мать показывает ребенку, что она хотела бы увеличить дистанцию (отодвигается от сына подальше), при этом на словесном уровне утверждает обратное. Ребенок не понимает, на какую часть материнского «двойного послания» ему следует реагировать — на язык тела или язык слов? Так он попадает в «двойную ловушку»: любой его выбор может оказаться неправильным. В результате ребенок замыкается, уходит в себя: он расстается с окружающими не столько физически (он и не может этого сделать, поскольку зависит от взрослых, от матери), сколько психологически, и это ведет к шизофрении.
Вот эти «двойные послания», как показали дальнейшие исследования, практикуются в самых разных средах и сферах жизни: и в семьях психически больных, и в семьях обычных, и в организациях (в отношениях начальник–подчиненный), и в политике. И везде создают ловушки, сеют тревогу и страх.
Сегодня «двойных посланий» в российской внутренней политике стало много и по разным поводам. «Двойное послание» бизнесу: сначала «правила для всех одинаковые», «все равноудалены», «диктатура закона» — все это известные слова президента Путина. Потом дело Ходорковского, которое показало, что правила вовсе не для всех одинаковые. «Двойное послание» ученым: дела Сутягина, Никитина и еще с десяток процессов против ученых о разглашении государственной тайны. С одной стороны — наука должна развиваться, для чего необходим свободный обмен информацией. С другой — стало «доброй» практикой возбуждать дела за публикацию информации, взятой из открытых источников (дело Сутягина) или рассекреченной десять и более лет назад (дело новосибирских ученых). «Двойное послание»: «развивайте науку, но — не развивайте науку». «Двойное послание» пенсионерам: государство заботится о своих стариках, но тут же сокращает выдачу лекарств или делает остродефицитными необходимые им препараты. Результат: «живите хорошо — умрите побыстрее».
Список подобных «двойных посланий» власти можно легко продолжить. Объединяет их одно: так же, как больной ребенок в примере Грегори Бейтсона не может физически порвать с матерью, поскольку зависим от нее, так и граждане обречены на тот или иной контакт с власть предержащими. Это и есть «двойная ловушка».
«Двойные послания» увеличивают неопределенность в обществе и, естественно, порождают страх: к действительности, пронизанной «двойными посланиями», очень трудно, если не невозможно, приспособиться. Казалось бы, нет массового террора, границы открыты, а тревога в обществе растет. Что будет — неизвестно. Но что-то будет. И катится тревожное колесо.
Впервые опубликовано в NT № 32 от 17 сентября 2007 года.
