«Момент формирования замысла, зарождения того, что будет жить завтра, — самый любимый в моей работе»
Дмитрий Лесневский — Артуру Соломонову
В интервью, которое Вы давали до фестиваля, Вы предположили, что реакция на картину будет очень разной. Предположения подтвердились?
Я убедился, что наш фильм может вызвать любое отношение, кроме равнодушия. Амплитуда очень широкая: от резкого неприятия до восторга. Например, главный редактор журнала Variety пришел на премьеру, а потом к нам на вечеринку и говорил много хороших слов. А в этом же издании журналист разбомбил наш фильм. Так было на протяжении всех показов. Какойто критик рисовал напротив названия фильма пальмовую ветвь, а кто-то — бомбочку, что означает — полный отстой. (Смеется.) Я к этому отношусь нормально. Когда зрители сталкиваются с художественным высказыванием, реакция на него не может быть одинаковой.
Константин Лавроненко в интервью нашему журналу сказал, что ни Вы, ни Звягинцев не хотели брать его в новый фильм. Что заставило Вас в итоге все же утвердить его кандидатуру?
Я считаю, что Лавроненко очень талантливый человек. Но мне казалось, что на ведущую роль брать того же актера неправильно — это наложит дополнительный отпечаток самопреемственности, что ли. И Андрей Звягинцев разделял это мнение, не желая, чтобы второй фильм воспринимался как естественное продолжение первого. Начался долгий кастинг, и Костя был одним из десятка актеров — кандидатов на главную роль. Отсмотрев всех, включая Костю, Андрей пришел ко мне и сказал, что лучшей кандидатуры, чем Лавроненко, нет. Я посмотрел пробы и согласился с ним.
Каннский фестиваль представляет широкую картину мирового кинематографа. Конечно, тенденции уловить довольно сложно, но, может быть, там обнаружился хотя бы какой-то намек на них?
Общий дух картин был мрачным. Большая часть фильмов была посвящена либо смерти, либо выживанию, а не жизни. Я вижу усталость выдающихся режиссеров, которые приехали на фестиваль. Я вижу энергию на исходе. Когда я смотрел их фильмы, то порой думал: «Миру нужен свежак!» (Смеется.) Когда Тарантино, от которого ждут непредсказуемости, оправдывает ожидания… Есть ощущение, что на смену мировым лидерам авторского кинематографа должна прийти новая плеяда.
От руководства фестиваля поступала просьба сократить фильм до двух часов?
У отборщиков фестиваля были некоторые рекомендации, которые они нам озвучивали перед тем, как мы прибыли на конкурс. Мы посовещались с Андреем и приняли решение фильм не сокращать. Если прислушиваться ко всем мнениям, от фильма останутся только титры.
Да и титров не останется, я думаю.
Другой вопрос — прокатная судьба картины. Я собираюсь обсудить с Андреем некоторые сокращения.
Почему в Каннах Вы настаивали на полном варианте фильма, а для широкого зрителя планируете его несколько сократить?
Этот вопрос еще обсуждается. Если мы будем пытаться показать ее достаточно широкому кругу публики, то следует подумать о внутреннем компромиссе.
В Каннах мы показали картину киносообществу. А к широкой аудитории нужно относиться гуманнее. (Смеется.) В Каннах Вас спрашивали, почему Ваш фильм не финансировался государством. Понятно, что такой поддержки в Вашем случае быть не могло и Вы отшутились. А если ответить на этот вопрос серьезно?
Идет раздача денег на все подряд: неимоверное количество фильмов финансируется государством. Я понимаю, если поддерживают фильмы Киры Муратовой или Александра Сокурова. Но они поддерживают коммерческие проекты! Это же абсурд — дать денег на фильм, который делается только для того, чтобы извлечь прибыль. В киносообществе есть немало нищих стариков — и в то же время выделяются гигантские государственные средства на создание коммерческого кино. Бедные люди, а рядом — денежный поток. Я этого искренне не понимаю. И ничего общего с этим иметь не хочу.
Многие писали, что приглашение в Канны сразу двух русских картин говорит о подъеме нашего кинематографа. Но мне кажется, о подъеме говорить рано — фильмы Сокурова и Звягинцева как раз исключения из правил.
Пока в нашей стране развивается только бизнес-индустрия кинематографа, растет рынок. Но индустрия художественных, авторских фильмов находится в зачаточном состоянии.
В чем причина такой ситуации, на Ваш взгляд?
Мне кажется, атмосфера в нашем обществе нетворческая: она, с одной стороны, агрессивна, с другой — неэнергична. Нынешнее время не способствует развитию творческой энергии народа. А кино — самая видимая часть процесса, о котором мы говорим. Ну хорошо, кто-то навалял спецэффектов, собрал деньги и назвал это успехом. Как-то грустно… Тем более если подумать об итальянском неореализме, «Догме», Голливуде, который каждое десятилетие дарит миру блистательные работы. Это вечно восходящий бренд.
Как строится самый горячий Ваш день?
Всяко бывает… Например, за день перед отъездом на Каннский фестиваль я, понимая, что меня почти три недели не будет в Москве, хотел как можно больше времени и энергии потратить на один мой новый проект. И здесь, в моем кабинете, были собраны десять очень талантливых людей. Мы горячо обсуждали предстоящий проект. Я очень люблю время мозговых штурмов, когда в комнате одновременно собирается так много талантливых людей и все кричат, машут руками, спорят, подбрасывают идеи, перебивают друг друга, острят… Вот этот момент формирования замысла, зарождения того, что будет жить завтра, — самый любимый в моей работе. Во время этого обсуждения Коля Фоменко спросил: «Почему здесь нет камеры?» Самые интересные дни в продюсерской деятельности — когда жалеешь, что не было камеры.
