Театральное событие сезона 1917 года — Камерный театр ставит пьесу Р. Лотара «Король-Арлекин»
Биржа не отреагировала на большевистский переворот в Петербурге и восстание в Москве. Вернее, отреагировала, но спокойно и деловито. Разве что констатировала, что «наш рубль перестает быть ценностью». Единственную реальную ценность будут теперь представлять дивидендные бумаги, дома, бриллианты, золото, считали специалисты. С оговоркой, что при сохранении частной собственности. Но… «за уничтожение этого института пока не поднимаются голоса даже наиболее рьяных большевиков»… Забавно. Ключевым окажется слово «пока». Биржевые аналитики не боятся контроля над производством и полагают, что рабочие будут теперь заинтересованы в сохранении предприятий и возможном поднятии производства.
Биржа взорвется через два месяца, в декабре, когда большевики захватят банки. Исчезающие газеты напишут, что «у банков продолжают скапливаться огромные толпы народа», а на дверях некоторых банков появились объявления, призывающие граждан протестовать против незаконного захвата большевиками банков… Поздно, наверное.
Людей события волнуют. Но за несколько месяцев они привыкли к революции. Революция — новая обыденность, новая привычка, однако привычки старые не умирают. Кто ходил в театр, тот и ходит, кто рвался на «новую фильму», тот и рвется. Несмотря на то что театры не всегда делают полные сборы, публики много, круг зрителей демократизировался и расширился. Рецензенты пишут о «пролетаризировавшихся буржуа» и «обуржуазившихся пролетариях». Репертуар может показаться не очень-то революционным, но на самом деле это не совсем так. Александр Таиров ставит «Саломею» Оскара Уайльда. Эстетство? Пир во время чумы? Нет, прорыв, потому что год назад цензура съела бы постановку. Тот же Таиров выпускает давно готовившийся спектакль «Король-Арлекин». Публика и критики очень точно видят в комедии масок «вопрос о сущности самой государственности». Арлекин, убивший принца и становящийся властителем… Тем временем кинокритика буквально «утюжит» новую роль Веры Холодной. На горе юным поклонницам, для которых Вера Холодная, а не Керенский, Корнилов и Ленин с Троцким останется самым ярким, неугасимым воспоминанием о тех годах и днях…
красный
Карикатурами на Ленина и Троцкого пестрят все небольшевистские газеты. Троцкого больше. Ленина — до 25 октября — даже иногда не могут узнать под инициалами «Н.Л.» А после переворота одна из газет помещает заметку о том, что «большевики, овладев контрразведкой, первым делом бросились к делу Ленина, которое и было ими похищено»… Что волнует после петроградских и московских событий, так это сохранность дворцов, памятников и прочих ценностей. Сначала газеты волнуются, публикуют сообщения о разгроме в императорских апартаментах Зимнего, о пробоинах в куполах храма Василия Блаженного, но потом успокаиваются, тем более что многие ценности были вывезены из дворцов… на выставки! Выставки работают в семнадцатом году. И не только «Бубнового валета», например, что вполне рифмуется с революцией, но и вполне «буржуазные», архаичные.
Общество с мирным любопытством следит за новостями из Тобольска, где пребывает низложенный император. Газеты подробно пишут о занятиях царской семьи, о составе охраны, под которой она находится, о выдаче гр. Романову и его домочадцам продовольственных карточек. Люди почти умиляются фотографии, на которой царь пилит дрова.
Пока в Петрограде и Москве большевики забирают власть, Всероссийский церковный собор избирает Патриарха. Первым Патриархом более чем за двести лет становится митрополит Московский Тихон. И это тоже быт революции, православные граждане республики ждут, что и Церковь станет другой.
В миру модницы продолжают модничать. На осень и зиму предлагалось носить свободное и полумужское, яркое и радостное, как сама революция. Красный цвет — хороший тон сезона и года. Лишения кажутся временными, а невзгоды преходящими.
на карикатуре «Нового Сатирикона»
Общество ждет Учредительного собрания и, кажется, будет верить в его реальность, в то, что Россия еще обустроится демократическим путем, вплоть до большевистского декрета от 6 января. А всю осень и начало зимы спорят о программах и списках, среди которых список № 4, партия большевиков, не получает большинства голосов.
И, может быть, в надежде на скорое обустройство люди не так тревожно воспринимают точные ходы нового правительства, которое все затягивает удавку на шее свободы. Так ли важно, что восстановлена драматическая цензура? Театры продолжают показывать спектакли. Разве может новая цензура закрыть пантомиму «Ящик с игрушками» в Камерном или «Корсара» в Большом? Так ли опасно, что в Москве введено военное положение? Лучше это, чем озверелые толпы солдатни на улицах, чем ночные погромы винных складов. Большевистский военно-революционный трибунал пока умиляет обывателя своими приговорами. «Растратчица фондов» графиня Панина приговорена к общественному порицанию.
ОБЩЕСТВО ЖДЕТ УЧРЕДИТЕЛЬНОГО СОБРАНИЯ И, КАЖЕТСЯ, БУДЕТ ВЕРИТЬ В ЕГО РЕАЛЬНОСТЬ, В ТО, ЧТО РОССИЯ ЕЩЕ ОБУСТРОИТСЯ ДЕМОКРАТИЧЕСКИМ ПУТЕМ
Интересно, как бы вели себя люди, если бы знали, что их ждет? Думаю, они бы не поверили. Ведь накануне переворота в смелых и точных статьях, описывающих большевиков, хоть и говорилось, что они наверняка придут к власти, потому что хотят взять все и сейчас, а потому и обещают немедленно дать всем то, чего эти все желают, высказывалось убеждение, что Ленин, Троцкий и компания нахапают и уедут «к своим германским хозяевам». Ну кто мог поверить, что все исчезнет, а портреты главного народного комиссара Ульянова-Ленина будут висеть по всей стране и десятилетия спустя? Как можно было поверить, что вот-вот жизнь — привычная, обыденная жизнь — кончится. И начнется великая жатва. И под косу большевистской революции пойдет все и вся. Ах, знать бы и успеть вскочить на белый пароход. Не вскочили.
Победы большевиков на выборах не ожидал никто
Иллюстрации из книги «1917». М., 2007
Впервые опубликовано в NT № 39 от 5 ноября 2007 года.
