Знаменитый японский режиссер Тадаси Судзуки покажет на Чеховском фестивале спектакль «Идущие и уходящие — возрождение традиций». На несколько дней Тадаси Судзуки приезжал в Москву. Во время этого короткого визита он не общался с прессой, сделав исключение только для The New Times.
Тадаси Судзуки — Артуру Соломонову
Вы участвовали в спектаклях студенческого театра и в какой-то момент осознали, что хотите быть не актером, а режиссером. Вы поняли, что как актер немногого достигнете?
Скорее не я это понял, а мои коллеги. Они однажды мне сказали: «Будь нашим лидером». А если лидером, то, понятное дело, не актером. Это было желание всей труппы, которому мне пришлось подчиниться. Мне поначалу это дело совсем не нравилось. Ведь вся слава достается актерам! Я очень переживал, что после каждого спектакля все аплодисменты достаются артистам. (Смеется.) А в то время я хотел быть таким же, как Олег Табаков. А потом уже встал на путь Юрия Любимова. (Смеется.) Он ведь тоже бросил актерскую карьеру и стал режиссером.
Было такое, что неуспешная постановка принесла Вам как профессионалу большую пользу, чем спектакль, который вызвал восторг публики и критики?
Знаете, в какой-то степени все спектакли, которые я поставил в Японии, можно назвать неуспешными. Публика их понимает не сразу, осознание их ценности происходит потом. Успех спектакля зависит от качества публики. Интеллигенция и молодежь очень горячо принимают мои спектакли. А консервативная часть японских зрителей, или же, грубо говоря, народ, понимает мои спектакли не всегда. В особенности это касается моих постановок по древнегреческим трагедиям.
Спектакль, который Вы привозите на Чеховский фестиваль, как раз основан на тексте Еврипида.
Главная проблема этой трагедии — борьба между религией и властью. Также я поставил в этом спектакле вопрос, который меня давно мучает: неужели человек должен быть таким несчастным? Неужели это необходимо? А если с художественной точки зрения смотреть на эту постановку — это сочетание древности и современности.
Вы часто ставите древнегреческие трагедии, где, как известно, над героями царит рок. Вы согласны с тем, что человек, по большому счету, не властен над своей жизнью, что самые главные события происходят помимо его воли?
Ответ на этот вопрос зависит от того, что мы понимаем под словом «судьба». Любой человек умрет рано или поздно. Даже если ты Путин или Буш — ты не вечен. Есть непреложные законы, которым мы неизбежно подчиняемся. Наша жизнь находится в зависимости от того, что нам неподвластно и неизвестно. В этом смысле, конечно, на Ваш вопрос я должен ответить утвердительно.
 |
 |
Фотографии из спектакля Тадаси Судзуки «Идущие и уходящие — возрождение традиций» |
Вы часто критиковали японское общество за тягу к изоляционизму и видели Вашу главную задачу в его преодолении. В этом вопросе что-то изменилось?
Изоляционизм наблюдался в нашей культуре раньше. А сейчас, мне кажется, возникла другая опасность. Молодое поколение тяготеет к американской культуре и образу жизни. Английский язык, музыка, чипсы, кокакола… Но это мелочи, а главное, что при капитализме, чтобы заработать деньги, нужно строить свою жизнь на американский манер. В России ведь то же самое происходит, да? Так случается в любом обществе, где основной целью становится зарабатывание денег. Но в Японии постепенно начинается возрождение интереса к своей национальной культуре. Это не национализм, поймите меня правильно. Это интерес к своему прошлому, к истокам. Сейчас начинается реформа образования, которое в последние десятилетия существовало на западный манер. Сейчас вводится все больше предметов, благодаря изучению которых дети могут глубже узнать японскую культуру. Ведь дело дошло до того, что часть молодежи прекрасно говорит по-английски, а по-японски — со словарем.
Но если в семье говорят по-японски, как же молодые японцы могут плохо знать свой язык?
Но это уже упрощенный язык. Мало кто из молодежи пользуется японским языком, в котором так много нюансов. Я замечаю, как дети, которые находятся в одном помещении, изъясняются посредством SMS! А это очень упрощает язык. Засилье техники разного рода приводит к тому, что люди перестают непосредственно общаться друг с другом. Кстати, поэтому я считаю, что театр необходим. Это не значит, конечно, что нужно уничтожить всю технику. (Смеется.) Просто она занимает в жизни людей опасно большое место. Я за синтез древней культуры и современных технологий.
Вы также занимаетесь проблемой синтеза культур — восточной и европейской. Приезжая в другие страны, Вы чувствуете свое отличие от других? В чем оно?
Меня интересует работа в других странах. Сейчас, в период глобализации, начинают стираться различия культур. Но то, что я ищу, когда говорю о синтезе, – отнюдь не унификация. Самое очаровательное и интересное как раз в том различии, которое есть между нами. Мне интересно думать о том, чем мы отличаемся друг от друга и почему, а не о том, в чем мы похожи. Вы, наверное, согласитесь с тем, что особенности своей страны ты понимаешь, сталкиваясь с другими странами. Уезжая из своей страны, ты понимаешь ее лучше.
Какие цели Вы ставите перед актерами помимо сугубо профессиональных?
Актеры должны совершенствоваться как личности. Если человек из себя ничего не представляет, не обладает серьезным мировоззрением, словом, не является личностью, он никогда не станет хорошим актером. Ни один дурак не может стать хорошим артистом. Вы не согласны?
Честно говоря, нет.
С другой стороны, многие режиссеры любят сотрудничать с недалекими актерами — ведь ими легче манипулировать. Но я думаю, что такие режиссеры не достигают результата, которого могли бы достигнуть с артистами, у которых мощно развиты и личность, и интеллект. Зритель ведь чувствует это все — театр влияет на него и подсознательно. Но все же придется мне с Вами согласиться: среди артистов много дураков. (Смеется.) Но я могу также сказать с уверенностью, что среди режиссеров много ленивых людей, которые считают, что сам статус дает им право быть неподготовленными к репетиции, не учитывать особенности психологии актеров. И чем ленивее режиссер, тем более беспрекословного подчинения он требует.
Можно ли назвать Ваш театральный центр коммуной? Ведь у Вашего центра есть и внетеатральные задачи помимо производства спектаклей?
Нет! Коммуна — это неправильно. Мы просто соратники.
Великий польский режиссер Ежи Гротовский, театральный центр которого тоже находился вдали от столиц и группа его актеров была объединена одной театральной верой, не ставил своей главной целью создание спектаклей. Главным было не сделать спектакль, а совершенствовать себя.
Да, Гротовского можно назвать священником... Но если Вы так упорно подвигаете меня назвать то, ради чего я занимаюсь театром, я скажу: конечно, моя цель — не создание спектаклей. Я борюсь с японским обществом. Я хочу поменять социальную систему. Сделать людей лучше посредством театра.
Театр способен на это?
Конечно.
Вы знаете хоть одного человека, который изменился с помощью театра?
Конечно. Этот человек — я. (Смеется.) Мой театральный центр построен в далекой японской деревне. Существование там театра поменяло стиль жизни обитателей этой деревни. Они стали театралами! Да и я поменялся. И мой сын изменился… Хотя я, конечно, сильнее изменился, чем мой сын. У него еще все главное впереди. (Смеется.)
Что конкретно Вы имеете в виду, когда говорите, что боретесь с японским обществом?
Вот как говорил Иисус Христос: «Не хлебом единым жив человек». Мы должны проповедовать то же самое. И тогда общество изменится.
Христос — важная для Вас фигура?
(Смеется.) Интересный Вы человек. У нас любопытный диалог получается: как будто мы с Вами вдвоем на сцене выступаем, и Вы меня все время провоцируете на парадоксальные ответы… Для меня все люди важны! Все человечество — от Иисуса Христа до Ленина, от российского крестьянина до японского рыбака.
Но Вы ведь говорите, что Вас понимает только интеллигенция, а крестьяне и рыбаки — пока нет.
И крестьяне, и рыбаки под воздействием театра постепенно меняют сознание. Но я, конечно, ставлю своей целью изменить сознание элиты, сознание лидеров страны.
В какие моменты Вы чувствовали, что приближаетесь к своей театральной мечте? Что это были за постановки, что за атмосфера работы?
Да не было у меня никакой мечты, связанной с театром! Я, наоборот, все время думаю: нужным ли я делом занимаюсь? Зачем трачу столько времени? Но, занимаясь театром, я узнаю очень много новых людей. Ведь театр — самое живое искусство. В отличие от литературы и кино здесь можно оказывать прямое, непосредственное влияние на людей. И именно то, что театр делается для людей, о людях и посредством людей, мне кажется самым привлекательным. А отнюдь не какая-то абстрактная мечта. Если бы я нашел какое-нибудь другое средство для воплощения этих целей — как самых простых, так и более глобальных, — я бы не занимался театром. Может быть, подался бы в политику... Нет, я не фанатик театра. Не могу сказать, что, кроме сцены, меня ничего не интересует. Занятие театром — это просто способ объемнее увидеть жизнь, сделать то, что тебе кажется крайне важным.
