Элисо Вирсаладзе из тех музыкантов, которых признают великими уже при жизни. С прессой выдающаяся пианистка предпочитает никогда не общаться. Исключение она сделала только для The New Times. В этом интервью Вирсаладзе впервые делится своими взглядами на жизнь и искусство.
Элисо Вирсаладзе - Олегу Дусаеву
Cо стороны Вы кажетесь очень жестким человеком. Это действительно так или только маска?
Очень часто люди бывают такие мягкие — дальше некуда. А потом оказывается, что это все полная ерунда. У каждого есть своя маска. Я не изображаю жесткость, хотя меня почему-то жесткой считают. Я стараюсь делать вид, что я никакая. И не жесткая, и не мягкая, и не добрая, и не злая, и не сильная, и не слабая. Ни-ка-ка-я. Проще жить так. Когда какая-то определенность есть, клеймо: вот, он такой, — это уже плохо. Человек многогранен. Однако я понимаю, почему обо мне так говорят. Наверное, потому, что я всегда одинаковая. Мне не нужно играть в мягкость. Мне как-то сказал один умный человек: «Если вы знаете, что плохо, а что хорошо, вы уже приличный человек». Я человек приличный.
А скромный?
Если это касается того, как я готовлю, то очень нескромная, а в остальном — скромная.
С Эльдаром Рязановым |
С Михаилом Плетневым |
У Вас так много работы, концерты, ученики. Но, приходя с работы, встаете за плиту. Неужели не можете позволить себе повара?
Это неинтересно. Мне самой хочется экспериментировать. Из ничего что-то сделать, сам процесс… Готовлю, я считаю, гениально. Люблю соединять несоединимое: соленое, сладкое, кислое, горькое — все вместе. Тем более после концерта я никогда не могу спать…
Довольны ли Вы положением дел в современном фортепианном искусстве?
Могу сказать однозначно — недовольна. И не потому, что стало меньше пианистов, наоборот — их стало гораздо больше. Вроде бы очень хорошо. Гораздо больше стало молодых, которые устремлены к занятиям музыкой. Но мало людей, которые по-настоящему любят эту профессию. Если бы все они обожали то, чем занимаются, это было бы еще ничего. В другой профессии не так: можно не любить, но можно освоить, ремесло приобрести… Здесь совершенно другое. Даже кинорежиссером можно стать, не очень любя кинорежиссуру. Но заниматься музыкой и не любить ее фанатично, не страдать, занимаясь музыкой, — нельзя. Это значит — ты не живешь в музыке. Только зарабатываешь деньги. Тем более сейчас. Во всем мире все очень должно быть быстро! Если ты во чреве матери уже играешь — вообще гений. Если уже там издаешь какието звуки… Недавно я где-то смотрела цирк. Выступала обезьяна — она делала феноменальные вещи. Я давно говорю моим студентам: если с трех лет учить обезьяну игре на рояле, наверняка она чему-то научится, понимаете? А что тогда удивительного в том, что человек, который играет с трех лет, по прошествии десяти лет может играть Третий концерт Рахманинова и все этюды Шопена? Ничего удивительного нет. Я уверена, этот беби-бум пройдет. Только время надо на это.
Педагог сейчас должен быть менеджером своих учеников, раскручивать их?
Это неправильно. Я, может, и хотела бы раскручивать, только никогда не знала, что такое раскручивать и раскручиваться. Я даже к себе не могу это применить. Могу, конечно, попросить менеджера знакомого послушать кого-то из моих учеников, но смысла в этом мало. Я столько знаю менеджерских компаний в мире, которые не занимаются 90% артистов из списка, который они имеют. Они делают как все: стригут купоны, делают то, что само собой идет. Никто не хочет инвестировать средства в молодых, никому не известных музыкантов. Это замкнутый круг…
Многие музыканты сбиваются в «мафиозные кланы», «группы». Вы не замечены в связи с ними. Почему?
По простой причине: не считаю, что хорошее — это продукт только моего производства. Мафия образуется тогда, когда не признает, кроме своего, ничего другого. Все, что твое, — хорошо, все, что чужое, — плохо. Я, наоборот, всегда радуюсь, когда слышу, что у когото появился хороший ученик.
Может, из-за этого Ваши ученики не часто побеждают на конкурсах? Вы же не в клане…
Все равно они побеждают, что-то выигрывают. Конечно, обидно бывает. Но если ты идешь к своей цели, а цель — играть, что-то делать… Не все это выдерживают. Но жизнь артиста страшная, надо выдержать. Другое дело, можно этим не заниматься. Не обязательно ведь всем играть на сцене. Меж тем все хотят именно сцены. Но я считаю — можно добиться успеха и без конкурса. Сейчас конкурсы вообще ничего не дают… Так, материальную поддержку на какое-то время.
Вас в этом году нет среди членов жюри конкурса Чайковского. Почему?
Во-первых, меня не пригласили, и слава Богу, что не пригласили. Я бы вряд ли согласилась участвовать в этом. У меня была такая травма после прошлого конкурса, что конкурс Чайковского сейчас у меня лично вызывает не самые приятные ассоциации. (На прошедшем конкурсе им. Чайковского Элисо Вирсаладзе отказалась подписать протокол жюри, не согласившись с мнением большинства. — The New Times.) Все происходило не очень качественно и никак не могло меня радовать. Понимаете, вы никогда не сможете доказать, что это мафиозный клан… В искусстве все субъективно! Мои коллеги скажут в один голос: «А нам не понравилось, как он играл», и все тут.
Вы не верите в эффективность конкурсов, но тем не менее являетесь членом жюри почти всех крупных фортепианных смотров. Зачем?
Я же преподаю и не хочу быть в отрыве от конкурсного производства. Не потому, что мои студенты там играют, а я как будто им могу помочь. Я им скорее буду мешать своей чрезмерной объективностью. Но ответственность за студентов у меня есть, поэтому на конкурсах сижу.
Некоторые утверждают, что Вирсаладзепианистка лучше, чем Вирсаладзе-педагог. Это так?
Есть момент, который очень важен: или ты любишь преподавать, или нет. Я — люблю. Но не всегда то, что мы любим, мы делаем хорошо. Если я преподаю хуже, чем играю на рояле, — ну что делать? Я это, повторяю, люблю. Преподаю, страшно сказать, сорок лет. Кстати, эта профессия меня часто в жизни выручала. У меня были полосы в жизни, когда мне не хотелось играть, не хотелось вообще ничего… в силу моих личных сильных переживаний. Должна сказать, что последние годы преподаю слишком много — вот это, да, меня раздражает.
Много учеников? Зачем?
Хороший вопрос. Правильно. Буду избавляться.
У Вас дома сейчас, кажется, пятнадцать собак?
Я сама не знаю, почему так получилось… Это дочь меня поставила в такие жесткие условия. Я бы не имела никогда столько животных. За ними надо ухаживать. Ты берешь собаку, и, как сказал Экзюпери, мы навсегда в ответе за тех, кого приручили. Но это как с учениками — надеюсь, будет меньше. (Смеется.)
Вы деньги любите? Зависите от них?
Поверьте, если бы их у меня было много, я не была бы несчастлива. Это уж точно. Я никогда не зависела от денег. В этом смысле мне повезло, потому что я начала зарабатывать в шестнадцать лет. Но если бы у меня было много миллионов, я не была бы против, от несчастья бы точно не умерла. (Смеется.)
Какие у Вас отношения с техникой?
Я уже умею писать SMS. Позавчера научилась, и моему счастью нет предела. Это так здорово! Я шлю моим ученикам, моим знакомым. Все в шоке. Никто не думал, что я буду на это способна. Правда гениально, что этот маленький аппарат такое может. Вы представляете, я ваш телефон записала, он у меня теперь в телефонной книжке. Вообще все это оказалась такая ерунда полнейшая. Если любой идиот это может делать, то я, не вполне идиотка, почему не могу? Еще чуть-чуть, и я буду в этом плане виртуозом. (Смеется.)
«Самая сильная пианистка-женщина»
Элисо Вирсаладзе знают и ценят меломаны всего мира. Святослав Рихтер писал: «Это артистка большого масштаба, может, самая сильная пианисткаженщина…» Вирсаладзе родилась в Тбилиси, в артистической среде. Ее бабушка, знаменитый профессор Тбилисской консерватории Анастасия Вирсаладзе, была первым наставником пианистки. Среди московских учителей Элисо Вирсаладзе Генрих Нейгауз и Яков Зак. Уже в 15 лет Вирсаладзе стала победительницей республиканского молодежного конкурса, через два года завоевала звание лауреата Всемирного молодежного фестиваля в Вене (1959). Затем последовали бронзовые награды на Всесоюзном конкурсе 1961 года и Втором международном конкурсе имени Чайковского (1962). Важным этапом в творческой биографии артистки стал 1966 год, принесший первую премию на Международном конкурсе имени Шумана в Цвиккау (Германия). С 1959 года Вирсаладзе — солистка Тбилисской, а с 1977-го — Московской филармонии. Ее сольные программы, а также камерное исполнительство и выступления с выдающимися оркестрами и дирижерами мира принесли ей всемирную известность и восторженные отзывы рецензентов. Пианистка награждена Государственной премией Грузии (1983) и премией имени Р. Шумана (1976). В 1971 году ей присуждено почетное звание народной артистки Грузинской ССР, а в 1989 году — народной артистки СССР. В 2000 году она удостоена Государственной премии России. С 1967 года Э. Вирсаладзе преподает в Московской консерватории (с 1977 года — доцент, с 1993-го — профессор) и является профессором Высшей школы музыки в Мюнхене.
