События года по версии The New Times
Театр строгого режима. Самый смелый эксперимент года: в рамках фестиваля «Территория» английский режиссер Алекс Дауэр поставил три пьесы с русскими зэками в исправительной колонии № 29 в Перми. Дауэр был так поражен тягой наших заключенных к прекрасному, что заявил: «Я очень хотел бы поработать еще в нескольких российских тюрьмах». По информации The New Times, в 2010 году эксперимент может повториться в Екатеринбурге
В Россию Алекса Дауэра привез режиссер Кирилл Серебренников, один из арт-директоров «Территории». Познакомились они на театральном форуме в Лондоне. «Оказалось, Алекс очень любит русскую культуру, — рассказывает Серебренников. — Играл в спектаклях по Чехову, Бабель — его любимый писатель. Когда я узнал, что он ставит спектакли в тюрьмах, то сразу спросил: «Не хочешь ли ты приехать в Пермь?» Правда, тогда я еще не знал, пустят ли нас в колонию. Такое решение принимается на самом высоком уровне, вплоть до руководства ФСБ. Мы долго и мучительно его добивались. Спасибо администрации колонии, которая нас поддержала».
Опыт общения с криминальным миром у Алекса огромный. На его счету около ста постановок в самых мрачных местах Британии, от главной тюрьмы строгого режима в Глазго до тюрьмы для ирландских террористов. Дауэр не делает заключенным никаких скидок. Техника произношения, актерский тренинг, разбор текста — как в театральном вузе. Задолго до приезда режиссера в колонии был объявлен конкурс на лучшую пьесу. Из полутора тысяч человек на пробу пера решились всего тридцать. Дауэр выбрал пьесу «Бабочка», герой которой хочет поговорить с Богом, но пропускает все встречи с ним, потому что тот является ему в виде разных людей, просящих о помощи, а ему все некогда, он занят — ждет Бога.
Серебренников рассказывает, как он уговаривал осужденных на участие в проекте: «В колонии театром интересуется примерно столько же людей, сколько и в стране — 3–4 процента. Еще до приезда Алекса я ходил в ШИЗО и общался с зэками, которые стояли в клетках, с руками в наручниках за спиной. Говорил им интеллигентным голосом: «В Перми будет проходить театральный фестиваль, может, вам интересно принять в нем участие?» Они очень хмуро на меня смотрели. Один сказал: «Мама увидит, что сын клоуном стал, что обо мне подумает?» То, что сын в тюрьме сидит, — нормально, а вот если он клоун — это проблема... Я никогда прежде не разговаривал с такими людьми. Но в результате все-таки набрал 40 волонтеров».
...Первым идет «Гусь» Бабеля, потом «Бабочка», в конце — «Налим» Чехова. Начинается генеральный прогон. До середины все идет без срывов, и вдруг — незапланированная пауза. «Игорь! — кричит Дауэр. — Где Игорь?!» Спустя какое-то время позади Алекса возникает маленького роста зэк с чашкой чая в руках. Сдавленным голосом произносит: «Я здесь». — «Почему не на сцене?» Игорь бледен. Реакция на такое мелкое «преступление» может показаться наигранной, но в колонии общего режима не оказаться вовремя на своем месте — серьезное нарушение. «С тобой всё о’кей?» — несколько раз переспрашивает Алекс. Игорь судорожно кивает и уходит за кулисы. «Не волнуйся, в ШИЗО не отправят, — успокаивают его зэки. — Алекс никому не скажет».
С реплики проштрафившегося Игоря начинается чеховский «Налим». Зэки натягивают на доски мешковину — выходит что-то вроде реки с волнами. За нее ставят тазы с водой. Когда кто-то прыгает в «воду», другие, скрытые участники спектакля, ударяют по тазам и получается всплеск. Четыре актера пытаются в середине реки вытащить налима из-под коряги. Вырисовывается нечто похожее на постановку. Зэки очень стараются, и у них получается почти все, кроме отчетливого произнесения слов — зубов не хватает абсолютно у всех. Когда прогон заканчивается, Алекс выдает всем буденовки для рассказа Бабеля. «Только не надо из-за них драться, ладно?» Он с надеждой смотрит на заключенных. Многие из них скоро выйдут на свободу и будут жить среди таких же, как он сам, людей...
«Русские заключенные культурнее английских». Режиссер проекта «Театр в тюрьме» Алекс Дауэр дал интервью The New Times
Что привлекает вас в работе с заключенными?
То, что у них голод на новые идеи и опыт. Они ведь все время находятся в колонии, у них нет возможности расти, поэтому, когда начинаешь работать с ними, они цепляются за этот процесс, как за единственную соломинку. Люди вне колонии более циничны.
Русские заключенные сильно отличаются от английских?
Я был примерно в пятидесяти колониях Англии, Шотландии, Ирландии и Уэльса. От пермской колонии № 29 они отличаются прежде всего тем, что осужденных там содержат максимум по три человека в камере. Группового содержания, как в России, вы не увидите нигде. Еще у вас, как я понял, особые отношения между заключенными и администрацией, да и между самими осужденными взаимоотношения более жесткие. Но в целом принципиальной разницы нет. И на Западе, и в России многие люди в депрессии. Есть мнение, что русские люди больше углубляются в тексты, находят в них разные смыслы и т.п. Чувствуете ли вы это по заключенным?
Честно говоря, чувствую. Боюсь, это самое горькое признание, которое я делаю в этом интервью, но русские люди в массе своей гораздо культурнее и более готовы к тому, чтобы наслаждаться литературой и вообще искусством. В британских тюрьмах большинство заключенных думают, что быть образованным, да и просто хорошо уметь читать — это совсем не круто. Властвует уличная культура.
На репетициях вам бывает страшно?
Такое было только один раз — в английской тюрьме, где сидели осужденные с ВИЧ-статусом. Они прекрасно понимали, что умрут в колонии, поэтому им нечего было терять...
