События года по версии The New Times
«Вехи» на долгом пути. 100 лет назад увидел свет знаменитый сборник статей о русской интеллигенции. The New Times убедился, что век спустя образованный класс мучается теми же вопросами
Михаил Гершензон, затеявший сборник «Вехи», из принципиальных соображений не показал шести остальным участникам издания статьи друг друга. Николай Бердяев, Сергей Булгаков, Александр Изгоев, Богдан Кистяковский, Петр Струве, Семен Франк играли вслепую. Прочитав вышедший в марте 1909 года сборник, Петр Струве разразился гневной статьей в «Русской мысли» по поводу материала Михаила Гершензона. Но все это были мелочи по сравнению с той бурей, которую подняли «Вехи» в российском образованном сословии и политическом классе. По скандальному эффекту, по насыщенности идеями, попавшими в нерв времени, «Вехи» не сравнимы ни с чем. Интеллигенция была обижена. Социалисты негодовали. Политический пафос сборника не разделили и русские либералы: лидер конституционных демократов Павел Милюков даже выступил с серией лекций, в которых развенчивал идеи «Вех», полемизируя в том числе с кадетом Струве.
Измена?
В «Вехах» эти еще сравнительно молодые люди (самому старшему, Кистяковскому, было 40 лет, самому младшему, Франку, 32 года) осмыслили идейно-духовные результаты революции 1905 года. «Семь писателей объединились в критике господствующего интеллигентского, материалистического или позитивистически обоснованного политического радикализма», — писал много лет спустя Семен Франк. «Элементарность и грубость идей революции 1905 года... оттолкнули деятелей культурного ренессанса и вызвали духовную реакцию, — отмечал Николай Бердяев в «Истоках и смысле русского коммунизма». — <В сборнике «Вехи»> были подвергнуты резкой критике материализм, позитивизм, утилитаризм революционной интеллигенции, ее равнодушие к высшим ценностям духовной жизни… По старой русской традиции интеллигенции борьба за дух была воспринята как реакция, почти как измена освободительным стремлениям». Позднее в «Самопознании» Бердяев уточнял и политическую суть разногласий «веховцев» с революционной интеллигенцией: «…Не могу согласиться на ту отмену свобод во имя свободы, которая совершается во всех революциях».
«Вехи» имели ярко выраженную антисоциалистическую, антиатеистическую, антиреволюционную направленность. Отчасти это была критика с либеральных позиций. Статья Богдана Кистяковского «В защиту права» разбирала антиправовое сознание русской интеллигенции. Но, например, в статье Петра Струве «Интеллигенция и революция» содержался скрытый «наезд» на кадетов, утопленный в общих упреках интеллигенции в радикализме: «В ту борьбу с исторической русской государственностью и с «буржуазным» социальным строем, которая после 17 октября* * Высочайший Манифест 17 октября 1905 года, даровавший населению гражданские свободы и расширявший избирательные права. Вслед за ним в феврале-марте 1906 года прошли выборы в Первую Государственную думу, в ходе которых наибольшего успеха достигли как раз кадеты. была поведена с еще большею страстностью и в гораздо более революционных формах, чем до 17 октября, интеллигенция внесла огромный фанатизм ненависти, убийственную прямолинейность выводов и построений, и ни грана — религиозной идеи».
Упрек с намеком на чрезмерную антиправительственную активность кадетов был, пожалуй, не слишком убедительным. Но подоплеку расхождений лишь впоследствии, в книге «Истоки и смысл русского коммунизма», разъяснил уже Бердяев: «На поверхности русской жизни либерализм как будто начинал играть довольно большую роль, и с ним должно было считаться правительство. Но самый большой парадокс в судьбе России и русской революции в том, что либеральные идеи, идеи права, как и идеи социального реформизма, оказались в России утопическими. Большевизм же оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим… Коммунизм оказался неотвратимой судьбой России».
Вечная история
«Великая бесклассовая русская интеллигенция» — так отзывался об этом слое Владимир Владимирович Набоков, чей отец Владимир Дмитриевич был блестящим деятелем кадетской партии и закончил жизнь, заслонив собой Павла Милюкова от пули террориста.
«Веховцы» иначе смотрели на феномен интеллигенции, которая действительно стала распадаться после Манифеста 17 октября. Об этом замечательно писал много позже этих событий Георгий Федотов в статье «Трагедия интеллигенции»: «…Интеллигенцию разлагала ее удача. После 17 октября 1905 г. перед ней уже не стояло мрачной твердыни самодержавия. Старый режим треснул, но вместе с ним и интегральная идея освобождения. За что бороться: за ответственное министерство? за всеобщее избирательное право?» Очень похоже на историю гибели в наши дни партии СПС: войдя в состав Госдумы в 1999 году с лозунгом «Кириенко — в Думу, Путина — в президенты», партия оказалась у разбитого корыта реализованных идей. Половину тогдашних правительств составляли либералы, а потому СПС не мог позиционировать себя в качестве жесткой оппозиции. Эта раздвоенность потом и погубила партию, почти как за 100 лет до этого — кадетов.
Однако изъяны политической стратегии «веховцы» видели не в этом, а в чрезмерном радикализме всех — и социалистических, и либеральных — интеллигентских сил. Они констатировали кризис дореволюционной интеллигенции, но, конечно, не могли предсказать того, что потом увидел Георгий Федотов: «За восемь лет, протекших между 1906 г. и 1914 г., интеллигенция растаяла почти бесследно… Молодежь схлынула, вербующая сила ее идей ничтожна».
И здесь тоже видится исторический парадокс. «Переформатированию» интеллигенции способствовало развитие капиталистических отношений и класса буржуазии. Это видел Петр Струве, который писал в «Вехах»: «…В процессе экономического развития интеллигенция «обуржуазится», т.е. в силу процесса социального приспособления примирится с государством и органически-стихийно втянется в существующий общественный уклад, распределившись по разным классам общества».
Тогда этого не произошло. Реализовался другой сценарий, предсказанный Бердяевым и тем же Струве: «…По России кризис социализма в идейном смысле должен ударить с большей силой, чем по другим странам».
Ударил. Уроки не выучены. Интеллигенцию мучают все те же проклятые вопросы: сотрудничать с властью или не сотрудничать? Радикализироваться или не раскачивать лодку? И по-прежнему нет ответа на вопрос: сохраняется ли «вербующая сила ее идей»?
Сергей Булгаков, из статьи «Героизм и подвижничество»
«Интеллигенция… неизбежно разбивается и распыляется на враждующие между собою фракции… Нетерпимость и взаимные распри суть… известные черты нашей партийной интеллигенции…»
Михаил Гершензон, из статьи «Творческое самосознание»
«Кучка революционеров ходила из дома в дом и стучала в каждую дверь: «Все на улицу! Стыдно сидеть дома!» — и все сознания высыпали на площадь… Полвека толкутся они на площади, голося и перебраниваясь. Дома — грязь, нищета, беспорядок, но хозяину не до этого. Он на людях, он спасает народ».
Богдан Кистяковский, из статьи «В защиту права»
«…Русская интеллигенция никогда не уважала права, никогда не видела в нем ценности».
Петр Струве, из статьи «Интеллигенция и революция»
«Интеллигенция нашла в народных массах лишь смутные инстинкты, которые говорили далекими голосами, сливавшимися в какой-то гул… Интеллигенция прицепила к этому гулу свои короткие книжные формулы. Когда гул стих, формулы повисли в воздухе».
Михаил Гершензон, инициатор и главный редактор «Вех»
