«Придет время, и никто больше не скажет «me too» (и меня тоже)», — сказала знаменитая телеведущая Опра Уинфри (Oprah Winfrey), принимая «Золотой глобус» за выдающиеся заслуги в кинематографе.
#Metoo — движение женщин США за свое достоинство и против права мужчин рассматривать их исключительно как средство удовлетворения своих сексуальных желаний здесь и сейчас — появилось в Сети в октябре 2017 года и с невероятной скоростью разошлось по англоязычному миру (впрочем, не только: если верить Wikipedia, истории под этим хештегом появились в 86 странах мира, включая Россию), отправив в отставку десятки известных людей — от киноолигарха Харви Вайнштейна и актера Кевина Спейси до сенатора-демократа Эла Франклина.
Триггером стали два расследования о сексуальных домогательствах в Голливуде, опубликованных в двух ведущих политических изданиях мира — The New York Times (3,5 млн подписчиков) и в еженедельнике The New Yorker, который у нас традиционно считается изданием для яйцеголовых — тем не менее у него 1,2 млн подписчиков.
Кстати, «Нью Йоркер» тоже пострадал: за насилие в отношении женщины был уволен главный политический журналист издания, Райн Лизза (Ryan Lizza) (он категорически отрицает все обвинения), чьи расследования о закулисье вашингтонской политики принесли Нью Йоркеру тысячи — если не сотни тысяч — подписчиков.
Впрочем, реальным триггером стало, конечно же, избрание президентом США человека, который хвастался, что может залезть в трусы любой приглянувшейся ему женщине и о котором известно, что для него особый спорт — завалить жену друга.
У нас к этой истории принято относиться в диапазоне от снисходительного похлопывания по известно чему — «бедные бабы, теперь их и за попку ущипнуть нельзя» — до любопытствующего: «и кто же следующий за Вайнштейном?» В качестве гарнира прилагаются рассуждения о презумпции невиновности («Людей увольняют без всяких доказательств»), забывая (или не зная?), что это презумпция уголовного, а не административного права, или о политической подоплеке — де тяготеющий к демократам Голливуд таким образом отыгрывается на победивших республиканцах (абсолютное большинство уволенных мужчин скорее демократы).
Между тем стоило посмотреть любую из рождественских видеотрансляций, чтобы понять масштаб этой проблемы для России: это мир мужской власти, не допускающий ни йоты зловредного влияния западного мира с его женщинами — священниками, пасторами, раввинами, лидерами конгрегаций. Важнейшая сфера жизни — а в России (как, к слову, и в мусульманском мире) это контроль над умами (вспомните километровые очереди к мощам, как, в свое время, такие же — к мавзолею) — находится под тотально мужским администрированием: женщинам в этом видеоряде отведена одна и только одна роль — роль смирения, молчаливого признания своего подчиненного положения. Присутствие в правительстве вице-премьера Ольги Голодец или министра здравоохранения Вероники Скворцовой никого не должно обманывать, как и женские лица руководства Центрального банка или главы ЦИК — женская эмоциональность Эллы Александровны Памфиловой, когда она отказывала в регистрации кандидатом в президенты Навальному, лишь подчеркивала всю меру ее зависимости от решений, принимаемых не ею, но в том главном и исключительно мужском мире, столь блистательно (и пророчески) описанном в «Дне опричника» Сорокина. Кстати, и Навальный — в том, что называется body language, — не обошелся без сексизма, очевидно, это в подкорке, на уровне инстинкта: принять отказ от женщины? Невозможно!
Причины очевидны — четко, без эвфемизмов и экивоков они были изложены в работе знаменитого теолога и феминистки Мери Дели (Mary Daly) Beyon God The Father (смысловой перевод титула — «Отвергая концепцию Бога-Отца»). А именно: мужская доминанта в политической и общественной жизни базируется на представлении, что Всевышний непременно имеет мужское лицо, хотя каково оно — не знает никто. Я ни в коем случае не хочу влезать в теологические споры («все апостолы Иисуса были мужчины» vs «Петр в Послании к Римлянам (16:1) упоминает женщину — дьякона»), хотя и не могу не заметить, что ни в одном из священных для авраамических религий текстов, кажется, нет указаний на божественный примат мужского над женским (ну не считать же за таковой признание, что первый человек, Адам, был гермафродитом); это дань политической и социальной традиции, которая институализировалось отнюдь не на сакральном, но на вполне животном представлении — праве сильного, хищника, подминать (поедать) все вокруг.
Опра Уинфри, принимая «Золотой глобус», рассказала историю афро-американки, Реси Тейлор, которая умерла 10 дней назад. В 1944 году она была похищена и изнасилована белыми мужчинами. Преступники угрожали убить ее, если она сообщит о случившемся правоохранителям, но Тейлор, несмотря на все страхи, подала заявление в полицию. Однако закончилось это пшиком — те, кто ее изнасиловал не были привлечены к ответственности. Опра оптимистично заключила, что теперь, в том числе и благодаря движению #Metoo, это больше не может случится. В США — возможно. А в России?
Сколько женщин в России могут рассказать про изнасилование на работе и дома? Миллионы. Сколько вспомнят, как наваливается на тебя эта мерзкая туша, закрывающая рукой рот и вползающая в тебя желеобразной плотью? Сколькие из моих коллег, работавших на войне в Чечне, припомнят ужас от необходимости пройти через блок-пост федеральных войск или негаданность оказаться один на один с местным мачо в гостинице, скажем, в Назрани — спасибо тогда депутату Государственной думы Алику Осовцову, который снял с меня одного такого кавказского воина, убежденного, что женщина-журналист из Москвы мечтает отдаться вайнаху. Впрочем, что — мусульманский Кавказ: когда в двадцать один год я пришла работать в здание газеты «Известия», мужики, золотой фонд советской журналистики, делали ставки: кому первому удастся меня затащить в постель (никому), а отказ выслушивать комплименты главного редактора про мою шею и грудь стоили мне немалых проблем в другой, не худшей советской газете. С тех времен мало что изменилось (не для меня — мои проблемы успешно решают мои 59 лет): разговоры про то, как та или иная женщина «делает карьеру передком», — общее место. Потому что убеждение, что половые признаки у женщин работают лучше, чем мозги, — почти универсально даже среди самых либеральных и интеллектуально развитых представителей российского мужского сообщества.
