Саундтрек советской власти

1940 году на экраны вышел очередной культовый фильм Григория Александрова «Светлый путь» с очередной культовой ролью Любови Орловой. Премьера сопровождалась очередным оглушающим успехом музыки Исаака Дунаевского. Прозвучал «Марш энтузиастов» — тот самый, где «нам нет преград». Поэт Анатолий Френкель, обладатель кокетливого псевдонима Д’Актиль (с ним активно сотрудничал облас­канный властью, произведенный в депутаты от приграничных с Финляндией районов, но так и не вступивший в партию Дунаевский), сочинил слова, блистательно гармонировавшие с музыкой. Но допустил идеологическую ошибку, пропущенную всеми и обнаруженную лишь тогда, когда песня триумфально шагала по стране и исполнялась разными музыкальными коллективами.

К станку ли ты склоняешься,
В скалу ли ты врубаешься,
Мечта прекрасная, еще неясная,
Уже зовет тебя вперед.

Где ошибка? Правильно: не может быть в эпоху, когда уже давно прошел съезд победителей, минуло две пятилетки, а большой террор накатывал все более ровными и смертоносными волнами, «мечты неясной». Авторам крупно повезло: оргвыводов не последовало, просто пришлось заменить слова на строго противоположные. Мечта стала, естественно, «как солнце, ясная».
Ладно Д’Актиль, автор песни «Мы красные кавалеристы…», который некоторое время жил в Америке, а потом нашел время и место вернуться в Россию, — наивный человек. Но куда смотрел изворотливый Александров, где была осторожность Дунаевского? Ведь это на их глазах летом 1933 года, во время съемок «Веселых ребят» в Абхазии, чекисты забрали сценаристов Николая Эрдмана и Владимира Масса. А в 1938 году был расстрелян оператор тех же «Веселых ребят» Владимир Нильсен. Дунаевскому и правда повезло, что он не сел. Равно как и его коллеге и другу Леониду Утесову. Возможно, охранной грамотой была ошеломляющая слава: песни, которые распевала вся страна, не мог написать враг. Сказано же было вождем: «Жить стало лучше, жить стало веселее». И единственной по-настоящему убедительной иллюстрацией стал саундтрек эпохи, сопровождавший музыкальные комедии Александрова и лучшие программы оркестра Утесова. Только Дунаевского с Утесовым, в отличие от Александрова с Орловой, все время обходили со званиями и наградами. Александрову — орден Красной Звезды, Утесову… фотоаппарат, Александрову — Сталинская премия за «Весну», Дунаевского Сталин вычеркивает из списка награжденных. Вождь мирился с ними, но недолюбливал. Утесова называл «хрипатым», огромные гонорары Дунаевского его возмущали. А может, причина крылась еще и в антисемитизме корифея всех наук. Пошутил же как-то Утесов: музыкант — это не профессия, а национальность.

Догнать Америку

Вся российская история — это история догоняющего развития. В эпоху советских вождей — догоняющего развития Америки. Кино тоже хотели делать, как в Америке. Начальник советского кинематографа Борис Шумяцкий, в 1938-м расстрелянный, то хотел советский Голливуд в Крыму построить, то позаимствовать жанр музыкальной комедии: не случайно режиссером «Веселых ребят» стал именно Александров, ученик Сергея Эйзенштейна, только-только вернувшийся из США. Придумать комедию могли исключительно руководитель «Теа-джаза» Утесов, авторы текстов его программы «Музыкальный магазин» Эрд­ман и Масс и любимый утесовский композитор Дунаевский, которого Леонид Осипович с любовью называл Дуня (оркестр играл попурри из произведений Дунаевского — называлось это Дуниадой). Шумяцкий решительно отвергал кандидатуру Дунаевского, Утесов отказывался участвовать в проекте без него…
Первый американского типа фильм на твердой советской почве был снят в 1933-м и пробил дорогу на экран в 1934-м. Но лишь после того, как на даче Максима Горького кино посмотрел лично Сталин и одобрил: «Как в отпуске побывал». И тем самым дал старт шквальной славе Утесова и Дунаевского: «Легко на сердце от песни веселой» стала «гражданским» гимном СССР — на съезде производственников эту песню действительно пели после «Интернационала».
И пошло-поехало. Дунаевский и так-то был поразительно плодовит, причем без потери качества. А теперь для него была открыта зеленая улица. Кино способствовало удесятерению славы. Взять один только 1936 год: «Цирк», «Дети капитана Гранта», «Вратарь»…
Велик соблазн увязать рождение советской песни и советской музыкальной комедии с определенным этапом развития истории. 1934-й — это ведь XVII партсъезд, окончательное установление диктатуры Сталина. Отчасти это так — каменевшему режиму нужна была эмоциональная подпитка в мажорной тональности. Гром оркестров и ритм маршей призван был заглушать топот ног, идущих по этапу. И стилистика, мелодика, дар Дунаевского соответствовали задаче: чем мрачнее режим, тем веселее музыка. Тем не менее искусство Исаака Дунаевского ни при какой погоде нельзя назвать тоталитарным. Ровесник века, выходец из провинциальной еврейской семьи, выпускник Харьковской консерватории, он принимал государственный режим таким, каким он был. И делал внутри него поначалу достаточно заурядную карьеру композитора, заведующего музчастью, дирижера. Как и множество других композиторов, которые просто были заняты своей работой. Братья Дмитрий и Даниил Покрасс, например, успешно работали в жанре революционной песни, всячески «круша огнем» и «сметая блеском стали». А их родной старший брат Самуил Покрасс в это время писал музыку для голливудских фильмов, проживая в Америке. Хотя до эмиграции успел написать хит «Красная Армия всех сильней». А затем в СССР смотрели американский фильм «Три мушкетера» с его музыкой.  

Дунаевский тоже мог бы стать первостатейным американским композитором и писать музыку для Голливуда и Бродвея. Просто он был не только гениален, но и амбициозен и тщеславен. А судьба сложилась так, что с 1934 года он стал главным и первым композитором именно в СССР. И всегда хотел оставаться первым — это ведь огромный соблазн, когда тебя поет вся страна.
Отдельный сюжет — мелодическая основа творчества Дунаевского. Во многих случаях она, естественно, еврейская. Как и у большинства композиторов-песенников советского периода, которые по преимуществу были провинциальными евреями. Примерно то же самое можно сказать о тогдашней американской легкой музыке. Тем не менее, живет до сих пор тема прямых заимствований, в чем советские композиторы часто упрекали друг друга: то Матвей Блантер якобы украдет мелодию старинного романса для песни «В лесу прифронтовом», то «Шаланды, полные кефали» Никиты Богословского окажутся эхом песни из американского фильма «Багси Мелоун», то Дунаевский перепишет в «Легко на сердце от песни веселой» мексиканскую революционную песню «Аделита». В большинстве случаев претензии имели в основе своей соперничество композиторов, и те же Блантер с Богословским – безоговорочно выдающиеся мелодисты, которые, как и Дунаевский, выдавали на-гора столько же песен, сколько выдают статей газетчики. Были, безусловно, и почти прямые «переделки», как, например, известная песня Утесова на музыку Н. Пустынцева «Дядя Эля», которая на поверку оказалась еврейской песней «Дер Ребе Элимелех». А вот использование мелодических цитат — даже не заимствования. К тому же Дунаевский превосходным образом занимался стилизациями. Когда готовилась новая программа оркестра Утесова «Джаз на повороте», Дунаевский по просьбе Леонида Осиповича сочинил фантазии на темы народных песен — русскую, украинскую, еврейскую и… советскую.

На грани фола и пола

Дунаевский был фантастически счастливым и несчастливым человеком. Его можно было бы назвать богачом, но в 50-е он жаловался на бедность: считалось, что творческий кризис преследует его (он обижался на шутки Никиты Богословского — «Иссяк Осипович», «были когда-то и мы Исакаїми»), хотя в 1950 году были «Кубанские казаки», а потом неизбежная Сталинская премия за фильм. Его жизнь была покрыта глянцем официальных фотографий, а на самом деле он был очень нездоровым человеком: чрезмерно напряженный график и бесконечное курение папирос стали причиной сердечного спазма, от которого он умер в 1955 году. В Америке Дунаевский имел бы славу неутомимого плейбоя, а здесь он страдал, как сам выражался, от своих «похотей»: легкий флирт оборачивался многолетними любовными драмами, как настоящий еврейский папа он метался между сыновьями от официального и гражданского браков, вел бесконечную переписку с корреспондентами-женщинами. Внешне депутат Дунаевский смотрелся неистово правоверным коммунистом-сталинцем, но на самом деле был слишком циничен, умен и остроумен, чтобы не понимать античеловечности режима, взращенного на его маршах.

 
1947 год. Поэт-песенник Василий Лебедев-Кумач, киноактер Николай Черкасов 

На остроумии он чуть и не погорел в самые черные послевоенные сталинские годы. Выступление в Горьковской консерватории, когда он расхаживал по сцене с папиросой и беспрерывно острил на грани фола и пола, получило соответствующий резонанс: на него в 1951 году накатали донос, затем последовал фельетон «Печальный акт». А это 1952 год: аресты, космополиты, государственный антисемитизм... Это там, в Горьковской консерватории, он пошутил, в частности, насчет того, что готов написать балет — у него две жены, и обе балерины, но что это за либретто такие, где героиня объясняется в любви комбайну... Вот и моральное разложение, и непонимание нюансов социалистического строительства.
От человека всегда остается только подлинное — нюансы биографии становятся достоянием специалистов. Уже никто не помнит, что веселые марши были социалистическими спиричуэлс,* * Жанр негритянского духовного хорового пения, один из источников джаза. а киномузыка росла в унисон с величественными, как «широка страна моя родная», сталинскими домами и томами.
Осталась гениальная музыка. Саундтрек огромной трагической эпохи. 

---

Из Акта от 23.11.1951 года, г. Горький

 Перейдя к рассказу о своем творческом пути, И.О. Дунаевский между прочим сказал, что в период войны он не мог писать, испытывал «творческое бессилие», так как «гром пушек — не моя стихия»… Выступление Дунаевского было политически невыдержанным, антивоспитательным и прямо недостойным народного артиста РСФСР, лауреата Сталинской премии, советского композитора и гражданина. Надо указать и на развязность поведения Дунаевского, изображавшего пьяных «в лицах», бесконечно комиковавшего, желавшего любой ценой вызвать побольше смеха аудитории. Выйдя на эстраду вновь открытого концертного зала консерватории и восторженно отозвавшись о нем, Дунаевский немедленно попросил разрешения и тотчас же закурил на эстраде. Всю беседу вел сидя, иногда разгуливая по эстраде с папиросой. Когда после речевого выступления Дунаевский вместе с приехавшими с ним артистами приступил к показу своих вокальных произведений, он положил на рояль пачку папирос и в перерыве между вещами, сидя за роялем, курил, к огромному изумлению студентов. Цит. по: Наум Шафер. Роковой акт. Как погубили Исаака Дунаевского. http://shafer.pavlodar.com/texts/ra.htm