Мартирос Сарьян, 1946 год
Я имел счастье знать ее с осени 1925 года. Мы учились вместе в вузе нашем. У нее было удивительное свойство. С детства был прекрасно поставленный поэтический голос. Не было резких скачков в развитии ее дарования. Она развивалась ровно — от стихотворения к стихотворению. Ей сразу все было задано небом. Потому что она была, конечно, Богом вдохновлена. Все у нее было сразу, и все было сразу прекрасно. Это было ее удивительное свойство. Она была, вероятно, одна из первых трех русских поэтесс XX века — Ахматова, Цветаева, может быть, и Мария Петровых. А кто еще? Больше не увидите никого. Ее значение непреложно. Потому что это поэзия очень высокая. Это поэзия свободного, гордого, вольного и независимого духа. И она всегда останется с людьми, сколько бы ее ни издавали — в количестве 5 экземпляров, 50 экземпляров, 50 тысяч, — это совершенно безразлично. Все ли стихи ее опубликованы или нет — тоже совершенно безразлично. Потому что стихи пишутся для того, чтобы их написать, а не для того, чтобы их читать или печатать. Это все уже пришло потом. Самое важное, что стихи написаны. И написаны для того, чтобы их написать. Вот для этого существует поэзия. А будут их читать или нет — я бы сказал, что это довольно безразлично, вторичное дело. Представляя себе величину этого очень большого поэта, который был признан, и любим, и чтим Пастернаком, Ахматовой, Мандельштамом — поэтами такого ранга, мне кажется, что этого вполне достаточно. Бессмертие ей обеспечено автоматически. Поэтам хорошим, выдающимся поэтам — бессмертие обеспечивается автоматически, самим фактом написания ими стихов.
М.С. Петровых (1908–1979) — поэт, переводчик. Окончила Высшие литературные курсы в Москве (одновременно с А. Тарковским). В переводах Петровых публиковалась еврейская, болгарская, литовская, польская, армянская поэзия. Поэзию М. Петровых высоко ценили А. Ахматова, О. Мандельштам, Б. Пастернак. О стихотворении «Назначь мне свиданье на этом свете» А. Ахматова отзывалась как о «шедевре лирики последних лет». При жизни Петровых вышла единственная книга — «Дальнее дерево» (Ереван, 1968).
Одно мне хочется сказать поэтам:
Умейте домолчаться до стихов.
Не пишется? Подумайте об этом,
Без оправданий, без обиняков.
Но, дознаваясь до жестокой сути
Жестокого молчанья своего,
О прямодушии не позабудьте,
И главное — не бойтесь ничего.
* * *
Судьба за мной присматривала в оба,
Чтоб вдруг не обошла меня утрата.
Я потеряла друга, мужа, брата,
Я получала письма из-за гроба.
Она ко мне внимательна особо
И на немые муки торовата.
А счастье исчезало без возврата...
За что, я не пойму, такая злоба?
И все исподтишка, все шито-крыто.
И вот сидит на краешке порога
Старуха у разбитого корыта.
— А что? — сказала б ты.— И впрямь старуха.
Ни памяти, ни зрения, ни слуха.
Сидит, бормочет про судьбу, про Бога...
* * *
К своей заветной цели
Я так и не пришла.
О ней мне птицы пели,
О ней весна цвела.
Всей силою рассвета
О ней шумело лето,
Про это лишь, про это
Осенний ветер пел,
И снег молчал про это,
Искрился и белел.
Бесценный дар поэта
Зарыла в землю я.
Велению не внемля,
Свой дар зарыла в землю...
Для этого ль, затем ли
Я здесь была, друзья!
Впервые опубликовано в NT № 12 от 24 марта 2008 года
