Ее «Записки адвоката» увидели свет в США в 1984 году. Теперь книга известного советского адвоката Дины Каминской издана в России. Это не просто пособие по адвокатской профессии и этике или исторический документ. «Записки адвоката» сохраняют пугающую актуальность
Ой, правое русское слово —
Луч света в кромешной ночи!
И все будет вечно хреново,
И все же ты вечно звучи!
В марте 1878-го перед рассмотрением дела Веры Засулич министр юстиции граф Константин Пален пригласил председателя Петербургского окружного суда Анатолия Кони, которому предстояло вести процесс. Между ними произошел следующий разговор.
«—Можете ли вы, Анатолий Федорович, ручаться за обвинительный приговор над Засулич?
—Нет, не могу!
—Как так? Вы не можете ручаться?! (…) Беспристрастие… Но ведь по этому проклятому делу правительство вправе ждать от суда и от вас особых услуг…
—Граф, позвольте вам напомнить слова: «Ваше величество, суд постановляет приговоры, а не оказывает услуг».
—Ах, это все теории!»
Засулич была оправдана. Граф Пален лишился своего поста. Но система правосудия Российской империи после Великой судебной реформы 1864 года была устроена таким образом, что Кони остался в должности.
Той же степени понимания «государственных задач» неизменно требовала от судей, прокуроров и адвокатов cоветская власть. И трудно было представить, чтобы кто-то из них не прислушался к мнению начальства или стал бы сопротивляться обвинительному уклону советского правосудия. Примеров такого рода и не было, за вычетом случая с прокурором Борисом Золотухиным, который отказался от поддержки обвинения в одном из процессов, ушел из прокуратуры и стал адвокатом. Из адвокатуры он тоже был уволен — за то что потребовал оправдательного приговора для Александра Гинзбурга, составителя «Белой книги» о процессе Синявского и Даниэля. Но во второй половине 1960-х Золотухин уже был не единственным честным и бесстрашным защитником. Именно тогда немногочисленные принципиальные адвокаты продолжили линию Анатолия Кони, отказались учитывать требования государства и политическую конъюнктуру и руководствовались исключительно требованиями права. Что совпало с рождением правозащитного и диссидентского движения в СССР. Одним из таких адвокатов была Дина Исааковна Каминская.
Защитники по призванию
Дина Каминская начала работать в адвокатуре еще до войны. Характерно, что о несправедливости системы и необходимости защищать обиженных она задумалась, проходя стажировку в прокуратуре: «Увидев, как живут, что едят, во что одеваются те люди, которых привлекали к ответственности за мелкие кражи и другие не очень значительные преступления, я начала сомневаться, справедливо ли поступает в этих случаях государство, так жестоко — тюрьмой — карающее голодных людей».
Для многих адвокатов тех поколений наблюдаемая ими несправедливость была основной причиной выбора профессии. Недавно скончавшийся замечательный московский адвокат Дмитрий Соломонович Левенсон рассказывал, как на его «профориентацию» повлияли арест отца и попытки соседа-энкавэдэшника выселить семью из комнаты: удивительным образом в Мосгорсуде нашлись смелые судьи, которые отменили решение по выселению матери с двумя детьми только потому, что жилплощадь понадобилась сотруднику всесильного наркомата: «Уже в 6-м классе я решил стать адвокатом и бороться против несправедливости и беззакония».
Работа в адвокатуре в те годы, возможно, и приносила удачливым защитникам нестандартный для советского человека доход, но само положение адвокатов в судебных процессах, особенно уголовных, как правило, оказывалось второстепенным. А кадровый состав нередко пополнялся за счет отставников — бывших судей, прокуроров, следователей. И эта ситуация была актуальна не только в те годы, когда Дина Каминская начинала свою карьеру, но и вплоть до конца cоветской власти: а какой еще могла быть ситуация, если 60 процентов выпускников юрфаков ведущих университетов распределялись в прокуратуру?
Но с другой стороны, для адвокатов по призванию коллегии защитников оказывались своего рода формой внутренней эмиграции: это была не диссидентская, конечно, однако гораздо более свободная среда, чем в других советских субкультурах. Во всяком случае судья не мог быть беспартийным, а адвокат — мог. Забытое ныне понятие «микст» — деньги, вносимые клиентом не только в кассу консультации, а непосредственно адвокату, выделяло это «сословие» из других советских социальных групп, живущих «на одну зарплату».
Сдача советского судьи
Профессиональная добросовестность адвоката приводила представителей этой профессии сначала к стилистическим, а затем к политическим разногласиям с советской властью. Диссиденты требовали от начальства, чтобы оно уважало свою собственную Конституцию, а защитники добивались буквального соблюдения уголовного и гражданского законодательства.
«Что это вы, товарищ адвокат, все таких людей защищаете? И ведь не по назначению, а сами соглашаетесь…
—Зачем тебе это нужно? Защищала бы лучше лавочников — это куда доходнее и, главное, спокойнее, — спросил меня мой товарищ по консультации, старый опытный адвокат.
Что я могла ответить им? Что я соглашаюсь защищать всех, кто нуждается в моей помощи. Что это моя работа, моя профессия, и я не вижу оснований для того, чтобы отказывать в этой помощи Габаю или Буковскому, Литвинову и Галанскову».* * Упомянуты фамилии известных диссидентов, подвергавшихся уголовному преследованию.
Личные взгляды Дины Каминской могли совпадать с убеждениями подзащитных. Например, защищая Ларису Богораз, вышедшую на Красную площадь 25 августа 1968 года, чтобы протестовать против ввода войск в Чехословакию, адвокат полностью солидаризировалась с нею в оценке действий советского руководства. Но в суде защищала ее исключительно по правовым основаниям, исходя из того, что человек имеет право высказывать свое мнение, не нарушая общественного порядка. По тем же основаниям Каминская защищала своего первого политического клиента — Владимира Буковского, участника мирной манифестации на Пушкинской площади в январе 1967 года. Дина Каминская жила так, как если бы адекватное правоприменение было возможно: «В несвободной стране мы старались жить, как в свободной». Что в результате и привело к преследованиям и вынужденной эмиграции.
В судьях Дина Каминская не видела врагов, а лишь профессионалов или непрофессионалов, людей порядочных или людей подлых. Видела и то, как указания сверху, поручения вышестоящего начальства, сделки с совестью размывали профессионализм и порядочность: «После дела о демонстрации на Красной площади Лубенцовой* * Валентина Лубенцова, член Мосгорсуда, председатель на процессе о выходе на площадь в августе 1968 года. часто поручали рассматривать политические дела, но я уже в них не участвовала. Знаю только из рассказов моих коллег, что она из процесса в процесс игнорировала не только все спорное, но и все то, что безусловно свидетельствовало в пользу обвиняемых. Сначала это не отражалось на ее поведении в обычных уголовных делах. Но приобретенная при рассмотрении политических дел привычка к нарушению закона оказалась мстительной. Все чаще и все более четко стали проявляться несвойственные ей раньше черты бездушного чиновника».
С открытыми глазами
Каминская никогда не превращала свои судебные речи в митинговые. Она предпочитала сугубо правовой разговор, даже когда речь шла о таких по сути своей абсурдных составах преступления, как антисоветская деятельность или клевета на советский общественный строй.* * Ст. 70 УК РСФСР/—антисоветская агитация и пропаганда, ст. 190-1, 190-2, 190-3/—распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй; надругательство над государственным гербом или флагом; организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок. Никто не отменял категорий уголовного права и процесса — например, понятий прямого и косвенного умысла; никто — формально — не отменял конституционных прав и свобод советских граждан; никто не давал права адвокату отказываться от юридического анализа действий своих подзащитных (например, высказывание мнения — необязательно клевета на «строй»).
На самом деле это был звездный час советской адвокатуры, сравнимый с эпохой великих судебных ораторов конца XIX — начала XX века. Тогда расцвет адвокатской профессии был напрямую связан с судебной реформой. В 1960-е первоклассных защитников востребовало нарождавшееся общественное движение.
Дина Каминская не смотрела на своих подзащитных с закрытыми глазами: «Помню, как после одной такой беседы я, вернувшись домой, сказала мужу: — Знаешь, они, конечно, очень достойные и мужественные люди, но когда я подумала, что вдруг случится так, что они окажутся у власти, — мне этого не захотелось». Мотивы ее защиты были другие: убежденность в нравственной и юридической, даже в рамках советского закона, правоте подзащитных.
История повторяется
Книга Каминской замечательна не просто как исторический документ. И это не пособие по адвокатской работе, хотя современным адвокатам, все больше занимающимся «разруливанием», а не собственно защитой, есть чему поучиться у коллеги.
Пугающе совпадает поведение тех, кто хватал людей на площадях в 1967-м и 1968-м, и тех, кто сегодня запихивает их в омоновские машины во время мирных манифестаций. Как будто и не прошло четырех десятков лет. Пугающе выглядят совпадения с поведением судей и прокуроров в современных российских судах, здания которых, правда, внешне стали более приличными и комфортными. Но дело же не в перекраске фасада, а в профессионализме и честности правоприменителей. А с этим — очевидные проблемы. Достаточно сравнить хронику судебных заседаний, например, процесса «вышедших на площадь» и дела Ходорковского. При всей несхожести содержания как же все это совпадает по форме! И по итогу — обвинительному уклону, из которого торчат уши государственного заказа.
Ой, правое русское слово —
Луч света в кромешной ночи!
И все будет вечно хреново,
И все же ты вечно звучи!
Юлий Ким. «Адвокатский вальс»
В марте 1878-го перед рассмотрением дела Веры Засулич министр юстиции граф Константин Пален пригласил председателя Петербургского окружного суда Анатолия Кони, которому предстояло вести процесс. Между ними произошел следующий разговор.
«—Можете ли вы, Анатолий Федорович, ручаться за обвинительный приговор над Засулич?
—Нет, не могу!
—Как так? Вы не можете ручаться?! (…) Беспристрастие… Но ведь по этому проклятому делу правительство вправе ждать от суда и от вас особых услуг…
—Граф, позвольте вам напомнить слова: «Ваше величество, суд постановляет приговоры, а не оказывает услуг».
—Ах, это все теории!»
Засулич была оправдана. Граф Пален лишился своего поста. Но система правосудия Российской империи после Великой судебной реформы 1864 года была устроена таким образом, что Кони остался в должности.
Той же степени понимания «государственных задач» неизменно требовала от судей, прокуроров и адвокатов cоветская власть. И трудно было представить, чтобы кто-то из них не прислушался к мнению начальства или стал бы сопротивляться обвинительному уклону советского правосудия. Примеров такого рода и не было, за вычетом случая с прокурором Борисом Золотухиным, который отказался от поддержки обвинения в одном из процессов, ушел из прокуратуры и стал адвокатом. Из адвокатуры он тоже был уволен — за то что потребовал оправдательного приговора для Александра Гинзбурга, составителя «Белой книги» о процессе Синявского и Даниэля. Но во второй половине 1960-х Золотухин уже был не единственным честным и бесстрашным защитником. Именно тогда немногочисленные принципиальные адвокаты продолжили линию Анатолия Кони, отказались учитывать требования государства и политическую конъюнктуру и руководствовались исключительно требованиями права. Что совпало с рождением правозащитного и диссидентского движения в СССР. Одним из таких адвокатов была Дина Исааковна Каминская.
Защитники по призванию
Дина Каминская начала работать в адвокатуре еще до войны. Характерно, что о несправедливости системы и необходимости защищать обиженных она задумалась, проходя стажировку в прокуратуре: «Увидев, как живут, что едят, во что одеваются те люди, которых привлекали к ответственности за мелкие кражи и другие не очень значительные преступления, я начала сомневаться, справедливо ли поступает в этих случаях государство, так жестоко — тюрьмой — карающее голодных людей».
Для многих адвокатов тех поколений наблюдаемая ими несправедливость была основной причиной выбора профессии. Недавно скончавшийся замечательный московский адвокат Дмитрий Соломонович Левенсон рассказывал, как на его «профориентацию» повлияли арест отца и попытки соседа-энкавэдэшника выселить семью из комнаты: удивительным образом в Мосгорсуде нашлись смелые судьи, которые отменили решение по выселению матери с двумя детьми только потому, что жилплощадь понадобилась сотруднику всесильного наркомата: «Уже в 6-м классе я решил стать адвокатом и бороться против несправедливости и беззакония».
Работа в адвокатуре в те годы, возможно, и приносила удачливым защитникам нестандартный для советского человека доход, но само положение адвокатов в судебных процессах, особенно уголовных, как правило, оказывалось второстепенным. А кадровый состав нередко пополнялся за счет отставников — бывших судей, прокуроров, следователей. И эта ситуация была актуальна не только в те годы, когда Дина Каминская начинала свою карьеру, но и вплоть до конца cоветской власти: а какой еще могла быть ситуация, если 60 процентов выпускников юрфаков ведущих университетов распределялись в прокуратуру?
Но с другой стороны, для адвокатов по призванию коллегии защитников оказывались своего рода формой внутренней эмиграции: это была не диссидентская, конечно, однако гораздо более свободная среда, чем в других советских субкультурах. Во всяком случае судья не мог быть беспартийным, а адвокат — мог. Забытое ныне понятие «микст» — деньги, вносимые клиентом не только в кассу консультации, а непосредственно адвокату, выделяло это «сословие» из других советских социальных групп, живущих «на одну зарплату».
Сдача советского судьи
Профессиональная добросовестность адвоката приводила представителей этой профессии сначала к стилистическим, а затем к политическим разногласиям с советской властью. Диссиденты требовали от начальства, чтобы оно уважало свою собственную Конституцию, а защитники добивались буквального соблюдения уголовного и гражданского законодательства.
«Что это вы, товарищ адвокат, все таких людей защищаете? И ведь не по назначению, а сами соглашаетесь…
—Зачем тебе это нужно? Защищала бы лучше лавочников — это куда доходнее и, главное, спокойнее, — спросил меня мой товарищ по консультации, старый опытный адвокат.
Что я могла ответить им? Что я соглашаюсь защищать всех, кто нуждается в моей помощи. Что это моя работа, моя профессия, и я не вижу оснований для того, чтобы отказывать в этой помощи Габаю или Буковскому, Литвинову и Галанскову».* * Упомянуты фамилии известных диссидентов, подвергавшихся уголовному преследованию.
Личные взгляды Дины Каминской могли совпадать с убеждениями подзащитных. Например, защищая Ларису Богораз, вышедшую на Красную площадь 25 августа 1968 года, чтобы протестовать против ввода войск в Чехословакию, адвокат полностью солидаризировалась с нею в оценке действий советского руководства. Но в суде защищала ее исключительно по правовым основаниям, исходя из того, что человек имеет право высказывать свое мнение, не нарушая общественного порядка. По тем же основаниям Каминская защищала своего первого политического клиента — Владимира Буковского, участника мирной манифестации на Пушкинской площади в январе 1967 года. Дина Каминская жила так, как если бы адекватное правоприменение было возможно: «В несвободной стране мы старались жить, как в свободной». Что в результате и привело к преследованиям и вынужденной эмиграции.
В судьях Дина Каминская не видела врагов, а лишь профессионалов или непрофессионалов, людей порядочных или людей подлых. Видела и то, как указания сверху, поручения вышестоящего начальства, сделки с совестью размывали профессионализм и порядочность: «После дела о демонстрации на Красной площади Лубенцовой* * Валентина Лубенцова, член Мосгорсуда, председатель на процессе о выходе на площадь в августе 1968 года. часто поручали рассматривать политические дела, но я уже в них не участвовала. Знаю только из рассказов моих коллег, что она из процесса в процесс игнорировала не только все спорное, но и все то, что безусловно свидетельствовало в пользу обвиняемых. Сначала это не отражалось на ее поведении в обычных уголовных делах. Но приобретенная при рассмотрении политических дел привычка к нарушению закона оказалась мстительной. Все чаще и все более четко стали проявляться несвойственные ей раньше черты бездушного чиновника».
 |
| Дина Каминская. Записки адвоката.
М., Новое издательство, 2009 |
Каминская никогда не превращала свои судебные речи в митинговые. Она предпочитала сугубо правовой разговор, даже когда речь шла о таких по сути своей абсурдных составах преступления, как антисоветская деятельность или клевета на советский общественный строй.* * Ст. 70 УК РСФСР/—антисоветская агитация и пропаганда, ст. 190-1, 190-2, 190-3/—распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй; надругательство над государственным гербом или флагом; организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок. Никто не отменял категорий уголовного права и процесса — например, понятий прямого и косвенного умысла; никто — формально — не отменял конституционных прав и свобод советских граждан; никто не давал права адвокату отказываться от юридического анализа действий своих подзащитных (например, высказывание мнения — необязательно клевета на «строй»).
На самом деле это был звездный час советской адвокатуры, сравнимый с эпохой великих судебных ораторов конца XIX — начала XX века. Тогда расцвет адвокатской профессии был напрямую связан с судебной реформой. В 1960-е первоклассных защитников востребовало нарождавшееся общественное движение.
Дина Каминская не смотрела на своих подзащитных с закрытыми глазами: «Помню, как после одной такой беседы я, вернувшись домой, сказала мужу: — Знаешь, они, конечно, очень достойные и мужественные люди, но когда я подумала, что вдруг случится так, что они окажутся у власти, — мне этого не захотелось». Мотивы ее защиты были другие: убежденность в нравственной и юридической, даже в рамках советского закона, правоте подзащитных.
История повторяется
Книга Каминской замечательна не просто как исторический документ. И это не пособие по адвокатской работе, хотя современным адвокатам, все больше занимающимся «разруливанием», а не собственно защитой, есть чему поучиться у коллеги.
Пугающе совпадает поведение тех, кто хватал людей на площадях в 1967-м и 1968-м, и тех, кто сегодня запихивает их в омоновские машины во время мирных манифестаций. Как будто и не прошло четырех десятков лет. Пугающе выглядят совпадения с поведением судей и прокуроров в современных российских судах, здания которых, правда, внешне стали более приличными и комфортными. Но дело же не в перекраске фасада, а в профессионализме и честности правоприменителей. А с этим — очевидные проблемы. Достаточно сравнить хронику судебных заседаний, например, процесса «вышедших на площадь» и дела Ходорковского. При всей несхожести содержания как же все это совпадает по форме! И по итогу — обвинительному уклону, из которого торчат уши государственного заказа.
Каминская Дина Исааковна
(1919—2006) — выдающийся адвокат, супруга юриста Константина Симиса, автора книги о коррупции в СССР, и мать американского политолога Дмитрия Саймса (эмигрировал в 1972 году). Получила известность как блестящий защитник по уголовным делам. В частности, в 1969 году выиграла в Верховном суде РСФСР так называемое дело мальчиков — школьников, которые оговорили себя в изнасиловании и убийстве одноклассницы. Была адвокатом советских диссидентов и правозащитников. В частности, защищала Владимира Буковского (дело о демонстрации 22 января 1967-го), Юрия Галанскова («процесс четырех», 1967), Анатолия Марченко (1968), Ларису Богораз и Павла Литвинова (дело о «демонстрации семерых», 1968), Мустафу Джемилева и Илью Габая (1969–1970).
В 1971 году лишена допуска к защите в политических процессах, консультировала диссидентов неформально. В 1977 году была вынуждена эмигрировать в США.
