Удивительно, что в ходе визита в дружественную Италию не было особым образом подчеркнуто, что встреча с папой произошла по инициативе ватиканской стороны. На сайте президента России, если он беседует с каким-либо мировым лидером по телефону, неизменно обращается внимание на то, что инициатива разговора исходила исключительно от французской, немецкой, американской стороны — только не российской. Потому что царь и самый могущественный человек на земле сидит в Кремле и ждет, когда к нему кто-нибудь обратится. А проявлять инициативу самому — не царское это дело.
Это проявление отнюдь не хамства и невоспитанности, а невероятной политической крутизны. Наверное, на встречу с Сильвио Берлускони российский президент не опоздал
Но, вероятно, в случае папы было достаточно того, что Путин опаздывает на аудиенцию к самому главе римской католической церкви — и это проявление отнюдь не хамства и невоспитанности, а невероятной политической крутизны. Наверное, на встречу с Сильвио Берлускони российский президент не опоздал, не говоря уже о том, что в разговоре с этим удивительным политиком глава российского государства чувствовал себя несравненно вольготнее, чем во время сильно напряженной, судя по лицам участников, встрече с понтификом. Примерно с таким же лицом Путин общался с Терезой Мэй за несколько дней до итальянского визита.
У кого «папамобиль» больше
Третий Рим бьет Рим первый. Православный человек не может не опоздать на аудиенцию к папе, не говоря уже о том, что Путин всякий раз показывает, кто круче и кто царствует над миром. Чья машина длиннее — «папамобиль» или путинский лимузин (6,5 м) — тот и царь горы. В российских политико-бюрократических кругах в ходу прозвище Путина — «папа». И понятно же, что папа может быть один, рядом с нашим «папой» Римский рядом не стоял. Нельзя же всерьез сравнивать Новоогарево и ватиканскую гостиницу, в которой до сих пор проживает папа Франциск!
Правда, на вопрос товарища Сталина, который вслед за ним скептически и презрительно мог бы задать глава российского государства: «Сколько дивизий у папы Римского?» есть четкий ответ: примерно 1,2 миллиарда человек — столько католиков в мире.
Сила пушечного мяса, железа и ракетостроительных мультиков не всегда более внушительна и эффективна, чем сила традиции и веры, хотя и на нее опирается путинская власть в лице православия, ставшего уже вполне официально доминирующей религией. Но поскольку дивизий у папы Римского все-таки, как получается в итоге, больше, общение с ним — персонифицированном в разных понтификах — очень осторожное.
Сила пушечного мяса, железа и ракетостроительных мультиков не всегда более внушительна и эффективна, чем сила традиции и веры, хотя и на нее опирается путинская власть в лице православия, ставшего уже вполне официально доминирующей религией
Не говоря уже о принципиальной невозможности пригласить папу, даже такого левого и за бедняков, как нынешний Франциск, в Россию на том основании, что это «каноническая территория РПЦ». Что равно признанию несравнимого влияния папских и патриарших дивизий: если бы православная церковь, слившаяся в «симфонии» с государством, чувствовала себя уверенно с точки зрения окормления паствы и идеологического контроля над ней, проблемы с приглашением папы не было бы.
«Еллинский бес»
Отнюдь не экспансия католичества — прозелитизм или «агенты» Ватикана в Украине, униаты — проблема для православия. Именно экуменизм создает для РПЦ проблемы, потому что разрывает границы сегодняшнего российского изоляционизма, важной частью которого является самодостаточность и закрытость православия. В папской энциклике 1995 года Et unum sint говорилось о том, что «Европа дышит двумя легкими» — западным и восточным христианством. С этим РПЦ согласиться не может в принципе — у нее одно легкое. Потому что второе легкое — это опороченные универсальные ценности и права человека, кстати, признанные российской (светской) Конституцией, но принципиально отвергаемые идеолого-религиозным официозом.
Разумеется, это исторически обусловленная самоизоляция от иностранных агентов — «латинянцев». Отсутствие одного языка (в широком значении этого слова) с Западом русский философ Густав Шпет называл «невегласием». Даже Библию мы получили, как отмечал Шпет, от Кирилла и Мефодия на болгарском языке: «Языков древнего мира и, следовательно, языка евангелий и языков отцов церкви мы не знали. Мы не могли даже переводить. За нас переводили греки, болгары, сербы, и переводили не на наш русский язык, а на язык чужой, хотя и близкий нашему».
Путин, не покинув границ Рима, оставил дистанцированными отношения с католическим миром. Потому что это идеологически невозможно. Это идеологическая холодная война
В «Очерке развития русской философии» (1922) Шпет писал: «В хвастливом наименовании себя третьим Римом она (Россия. — А. К.) подчеркивала свое безотчество, но не сознавала его. Она стала христианскою, но без античной традиции и без исторического культуропреемства. Балканские горы не дали излиться истокам древней европейской культуры на русские равнины. <...> Безопасность государства требовала закрытия всех путей. Спешно сооружались шлагбаумы, и к охранению дорог была призвана вновь «вера». Мерещился в одеянии еллинской мудрости бес».
Война и мир
Чрезвычайно сдержанные, в существенной степени церемониальные, хотя и с нарушением протокола (опоздания, ставшие рутиной), отношения Ватикана и Москвы лишь подчеркивают многовековое отчуждение, существующее в режиме «эффекта колеи»: столь значимая историческая обусловленность этих отношений — и есть невидимый железный занавес, приоткрыть который невозможно путем обмена подарками между папой и «папой». Побратавшись с правопопулистской, то есть дружественной, нынешней итальянской властью, Путин, не покинув границ Рима, оставил дистанцированными отношения с католическим миром. Потому что это идеологически невозможно. Это идеологическая холодная война, притом что и в самом католичестве хватает фундаментализма и выполнения политических охранительных функций (как — местами — в сегодняшней Польше).
Холодные войны плохи тем, что могут при определенных условиях конвертироваться в горячие. Что, судя по всему, хорошо понимает Франциск (и/или его аппарат). Среди подарков Путину была медаль в честь шестого года понтификата с цитатой из папы Пия XII (1939 год): «Ничто не утрачивается с миром. Все можно потерять в войне».
Фото: ukrinform.com
