Эксцесс исполнителя
Скорее всего, это был эксцесс исполнителя. Режим в те месяцы был готов на многое, но обвинение в охоте на гражданские самолеты стало бы совсем лишним, ведь все войны Путина — «за гуманизм и дело мира». Однако само устройство системы не то что не исключало, а предполагало такого рода катастрофы: если ставка делается на бандформирования с небезусловными механизмами контроля над ними — рано или поздно «черный лебедь» точно прилетит.
Усталые реплики российских официальных персон, включая первое лицо и министра иностранных дел, становятся похожими на унылую мантру: мы все гневно отрицаем, поскольку доказательств нет, к тому же нас не подключают к расследованию. Но доказательственная база пополняется, а к расследованию путинскую сторону не подключают ровно потому, что репутация российских властей чрезвычайно сомнительная.
Российская власть отвечает: доказательств нет, а нас не привлекают к расследованию. Ответ: доказательств все больше, причем в соответствии с формулой раннего Путина — с «явками, адресами, паролями»
Скрипали добавили истории с «Боингом» дополнительные багровые тона. Здесь не то чтобы был эксцесс исполнителя. Скорее, исполнители реализовали ровно то, что от них требовалось: покушались на жизнь предателя, ибо кара, как внятно несколько раз признал российский президент, непременно должна была настичь нарушителя корпоративной чекистской этики. Забыть об этом деле ради абстрактного улучшения между Соединенным королевством и Российской Федерацией невозможно, потому что преследование предателя осуществлялось общеопасным способом на территории другой страны.
Российская власть отвечает в прежней логике: доказательств нет, а нас не привлекают к расследованию. Ответ: доказательств все больше, причем в соответствии с формулой раннего Путина — с «явками, адресами, паролями». Было бы странно привлекать к расследованию конторы, которые специализируются на «уколах зонтиком» с использованием государственной машины на деньги налогоплательщиков по «защищенным статьям» госбюджета. К тому же спецслужбы и силовики — не просто государственная машина. В сегодняшней России — это власть.
Коллективная безответственность
В этой истории есть еще один игрок. Не только российская власть, но и российское население. Единственный опрос по поводу «Боинга» был проведен «Левада-центром» в первых числах августа 2014 года — по свежим следам катастрофы. Общественное сознание, только начавшее избавляться от иллюзий возможности столь же триумфальной и бескровной победы в Донбассе, как в Крыму, яростно отвергало все предположения о том, что виновата российская или «повстанческая» стороны (что одно и то же). И это активное отрицание было оборотной стороной признания того, что все зашло слишком далеко, но мы — мы, россияне — не виноваты в происходящем. Этого в принципе не может быть: мы на стороне добра. Сбивать гражданские самолеты — точно нехорошо. А мы — хорошие.
Результат — ответственность за гибель людей, летевших на малазийском авиалайнере, несут (в процентах от тех, кто слышал о падении; возможны несколько вариантов ответа): руководство Украины — 50 процентов, украинские военные — 45 процентов, США — 20 процентов, ополченцы Донбасса — 2 процента, Россия, помогающая ополченцам — 1 процент (итого — 3 процента).
США — 20 процентов. Это от бессилия понять происходящее. Психологический фол последней надежды — попытка переложить ответственность на страну, воплощающую мировое зло и всемирный заговор. Только не мы! Рационального в такой позиции нет — только коллективное бессознательное, предполагающее коллективную безответственность.
Блокировка плохих новостей приводит к отрицанию вины, тем более вины коллективной: мы-то здесь причем? Никаких особых чувств сбитый самолет не вызвал у 9 процентов опрошенных, а вот чувство вины — лишь у 1 процента респондентов.
Деперсонификация убийства — отличный защитный механизм. Еще одним способом блокировки вины стала попытка превратить эту историю в фарс, нечто комическое, предмет для шуток. Средний россиянин не кушетке психоаналитика продемонстрировал, как он вытесняет вину
В октябре 2018 года ситуация с восприятием плохих новостей с встроенной в них виной путинской России была немногим лучше. Кто отравил Скрипалей, спросил «Левада-центр»: и снова суммарно — заколдованные 3 процента, допускающие, что за преступлением стоит Россия, точнее, российские спецслужбы. 28 процентов — английские спецслужбы, 56 процентов — это мог быть кто угодно. Куда-то подевались Соединенные Штаты, но они спрятаны в этом «кто угодно».
А «кто угодно» оправдывает все. Деперсонификация убийства — отличный защитный механизм. Еще одним способом блокировки вины стала попытка превратить эту историю в фарс, нечто комическое, предмет для шуток. Средний россиянин не кушетке психоаналитика продемонстрировал, как он вытесняет вину.
С этим комплексом совершенных преступлений российский политический режим вынудил жить российскую нацию. Помазать собственных граждан совместной ответственностью — плохая стратегия, составная часть механизма, известного под названием «бомбить Воронеж». Большинство граждан готово оправдывать политический режим, потому что они ставят знак равенства между ним и Россией, Путиным и самими собой. Но как только эта цепочка распадется, фрустрация и ресентимент за фактическое вовлечение в субсидиарную ответственность за специфические проделки государства обратятся против самого режима.
В 2014 году российская власть окончательно потеряла Украину, восстановила против себя ту часть мира, которую принято называть цивилизованной, стала токсичной и заразила своими ядами россиян, обрекла экономику России на перманентную стагнацию. Слишком дорогая цена за сохранение чести православных чекистов. Россияне были готовы ее платить. Содержание общественных настроений сегодня, завтра и послезавтра — это постепенный отказ от оплаты чужих счетов.
Фото: rt.com
