Считается, что чиновник Путин В.В. проделал за двадцать лет правления существенную эволюцию. 9 августа 1999 года исполняющим обязанности премьер-министра был назначен чуть ли не либерал, благородный офицер (хоть и из спецслужб), четкий исполнитель задач модернизации страны, настоящий преемник дела демократии и рыночного транзита. А потом он постепенно стал превращаться из либерала в консерватора, из сторонника рыночной экономики в адепта государственного вмешательства во все, из человека, уважительно относившегося к институциональному наследию 1990-х, в сатрапа, грубо нарушающего права человека и гражданина и профанирующего Конституцию.
«Поскольку жертвы оседлого бандита являются для него источником налогов, он запрещает убийство своих подданных и нанесение им увечий… бандит запрещает воровство кому-либо еще, кроме себя» (Мансур Олсон)
Первый возраст
Наверное, такие эволюции бывают, но не в случае Путина. Когда только из кремлевского воздуха соткался первый легкий абрис будущего лидера нации, уже стало видно, что хранится в предъявленном публике «яйце». Это образ из «Змеиного яйца» Ингмара Бергмана: на свету в яйце виден силуэт будущей змеи. Так и здесь: он еще даже не произнес «мочить в сортире», а уже, в сущности, все стало ясно. А когда человек заговорил, ничего не то что либерального, но и модернизаторского из его слов не следовало: если и намечалась «модернизация», то в муссолиниевском духе, если и затевался проект, то корпоративного государства, где все построены в колонны и легко контролируются.
Либералы ждали русского Пиночета, обучали его азам рыночной экономики. И он надолго усвоил, что макроэкономические показатели должны быть чудо как хороши, а бюджет — сбалансирован. Из чего, впрочем, не следовало никакой модернизации. Правящий класс в целом ожидал наведения порядка. Во всем, и даже совсем не в политико-авторитарном смысле. Например, олигархи взяли слишком много власти — надо эту власть у них отобрать. Путин должен был реконфигурировать систему, лишить ряд людей представлений о том, что они правят страной, а руководителей регионов избавить от иллюзий по поводу того, что вверенная им территория — это их страна, точнее даже, вотчина. Он с этого и начал: «Березовский? А кто это?» Региональные цари получили кураторов в лице президентских полпредов.
Однако в этом «наведении порядка», в абсурдном словосочетании «диктатура закона» виделась попытка приструнить «блуждающих бандитов» за счет жесткой фиксации власти «стационарного бандита» («оседлого» в противовес «гастролирующему», согласно теории выдающегося экономиста Мансура Олсона). «У лидера бандитов, обладающего достаточным могуществом для того, чтобы контролировать и удерживать территорию, появляется стимул к тому, чтобы осесть, водрузить на себя корону и стать автократом, который поставляет населению публичные блага», — писал Мансур Олсон в книге «Власть и процветание».
И далее важный момент: «Поскольку жертвы оседлого бандита являются для него источником налогов, он запрещает убийство своих подданных и нанесение им увечий… бандит запрещает воровство кому-либо еще, кроме себя». То есть, чтобы дойная корова не переставала давать молоко, она должна быть в более или менее приличной форме, любить своего хозяина и не признавать других хозяев. Масштаб дойки, как рассчитал Олсон вместе с Мартином Макгиром, не должен быть слишком большим, но и не может быть маленьким. Если корма мало, можно задать дополнительную порцию сена как благодеяние от начальника. И тогда дойные коровы будут вдвойне счастливы и благодарны, не замечая даже, что это за счет их молока процветают «стационарный бандит» и его вассалы.
Вот и все наведение порядка. А уж если учесть, что благодаря реформам Егора Гайдара, создавшего основы рыночной экономики, как раз к приходу Путина начался восстановительный рост, да и цены на нефть поперли вверх с ошеломляющей скоростью, новому президенту на контрасте с уходящей эпохой 1990-х, которая его, кстати, породила, не составляло труда представить себя в роли как минимум спасителя, как максимум – политического мессии (что потом проявилось в фактической сакрализации его власти сторонниками).
В феврале 2007-го Путин совершил внешнеполитический каминг-аут на мюнхенской конференции по безопасности, фактически анонсировав дальнейшую программу действий: Россия отделяется от Запада и идет своим путем
Второй возраст
Таким был первый возраст Путина. Второй возраст — когда «порядок» уже прямо демонстрировал свои авторитарные свойства и даже идеологические антидемократические предпочтения — не заставил себя ждать: в декабре 2000-го был возвращен советский гимн, в апреле 2001-го разогнали телеканал НТВ — символ ельцинской свободы слова, и пошло-поехало. Антидемократический каминг-аут завершился кодой: арестом Михаила Ходорковского в октябре 2003 года. По символическому совпадению демократические партии потерпели поражение на парламентских выборах 2003 года, партия Путина «Единая Россия» вместе с двумя крыльями, имитировавшими оппозицию — КПРФ и ЛДПР, стала абсолютно доминировать в Госдуме. Примерно тогда же ручным стал и Совет Федерации. На такой конструкции можно было двигаться дальше в авторитарное будущее, чему способствовали экономический рост и расширение на нефтяных харчах путинского среднего класса, озабоченного недвижимостью, ресторанами, туризмом и более ничем. Для тех, кто интересовался идеологической рамкой, аккурат в середине второго срока был предложен конструкт, изобретенный главным тогдашним политическим манипулятором Владиславом Сурковым — «суверенная демократия». Да, демократия, но не как у всех, а в рамках особого пути России, который аршином общим не измеришь.
В феврале 2007-го Путин совершил внешнеполитический каминг-аут на Мюнхенской конференции по безопасности, фактически анонсировав дальнейшую программу действий: если вышелушивать зерно, то останется одна простая мысль — Россия отделяется от так и не понявшего ее Запада и идет своим путем.
«Два срока» подряд приближались к своему календарному концу, и главной интригой стал вопрос: а кто, собственно, унаследует отстроенную заново мягко-авторитарную (на тот момент) конструкцию. Сергей Иванов идеологически вроде был ближе Путину, хотя в нем просматривалось зерно некоторой политической самостоятельности: он-то был белая кость разведки, свободный английский, щегольской шведский. Дмитрий Медведев казался менее самостоятельным: «адвокат» путинской элитной группы и на посту президента оставался бы всего лишь адвокатом.
Путин уходил на время, оставив вполне внятное наследство: власть силовиков — «православных чекистов», государственных олигархов из своих друзей, распиливших национальное богатство, государственный капитализм в экономике.
И сколько еще молодых жизней и хребтов этот синклит одержимых конспирологией и корыстолюбием людей готов сломать, чтобы удержать власть
Третий возраст
Путин вернулся, жадно, до побеления в пальцах вцепившись в скипетр и державу. В «болотных» протестах он не видел серьезного повода вступать в диалог с площадью. И площади президент не простил главное: необходимость скрывать свой страх и ступор, непонимание того, что происходит.
Он едва дотерпел до мая, до инаугурации, отбросив все эти нелепые умствования вроде предвыборных статей о модернизационных реформах в разных сферах. Он словно луковица сбрасывал с себя ту шелуху, которую вынужден был носить все эти годы, соблюдая никому не нужные правила приличия. Первое, что он сделал — ужесточил законодательство о митингах. А потом — «Болотное дело», закон Димы Яковлева, законы об иностранных агентах, о нежелательных организациях, о расширении прав ФСБ и еще десятки антиправовых нормативных актов.
Он открыл два фронта: один против Запада, второй — против гражданского общества России. Объявил ему гражданскую войну.
Рейтинг плавно снижался: после относительной медведевской свободы и нескольких лет буржуазного благополучия начался кризис, среднему классу он не нравился, как разонравился и главный начальник. Опыт, почти случайный, с впрыскиванием наркотической дозы «патриотизма» во время конфликта с Грузией в 2008 году обнаружил чудодейственное свойство войны: она поднимала — быстро и высоко — рейтинги.
Его имперское сознание не выдержало испытания движением Украины в Европу. Он никогда не считал страны вроде Украины и Грузии самостоятельными. А Украину и вовсе оценивал как свою вотчину, зону влияния, буферное недогосударство. И когда западный сосед даже при Януковиче стал обретать свою идентичность, смириться с этим Путин не смог. Состоялся его последний и решительный каминг-аут, развязывание рук и языка самому себе и подпевавшей ему элите. Крым и донбасская война подтвердили результаты грузинского эксперимента — рейтинги взлетели на недосягаемую высоту.
А спустя пять лет он дожил до падающих рейтингов, усталости населения, непоследовательности политики, которая свелась к пенсионной реформе и бессмысленным нацпроектам, импотентности государства, которое, воруя у собственных граждан налоги, пытается завести экономический рост, а он не заводится, перманентному падению реальных располагаемых доходов, инфляции, которая не растет только из-за низкого потребительского спроса.
Главное же — перестали заводить и мобилизовывать «его» народ, «крымское большинство» милитаристская и антизападная риторика, нравоучения церковных иерархов, обещания «прорывов». Да, мы уже great again, посылают месседжи граждане, но хотелось бы еще получить обещанный корм: вы же сами сказали — ничего не делайте, мы вас накормим и вернем чувство величия, только голосуйте за нас. Этот социальный контракт постепенно перестает работать. А новой формулы для обновленного контракта нет.
И тогда включаются репрессии. Жестокие в свой бессмысленности. Война против детей, пиком которой стал арест 21-летнего Егора Жукова из ВШЭ, вуза, поставлявшего Путину квалифицированные кадры для продления угасания его режима.
Свое двадцатилетие наверху власти Путин встречает то в батискафе на дне моря, то на заседании Совета безопасности, где рядом с ним сидит человек, оправдавший сталинские репрессии, и другой, посылающий своих раскормленных бойцов бить дубинками граждан, идущих по своему городу и оплативших этим орлам их казенный харч и твердую зарплату; сидит чекист, верящий в конспирологические теории; сидит уставший от всего пожилой дипломат, мечтающий о пенсии, покое и стакане доброго виски... ну и еще несколько товарищей, в том числе и тот, который приравнял Россию к Путину.
Не слишком сильно это собрание отличается от членов брежневского, андроповского, черненковского Политбюро. Окружив себя ощетинившимися силовиками и их добровольными помощниками в лице всяких там казаков, они смотрят в будущее, не различая там вообще никакой цели, кроме своих вилл, дач, кабинетов и власти, все это обеспечившей им. Поэтому они — этот коллективный Путин — хотели бы передать и приватизированную ими власть по наследству.
Только пока не знают, как это сделать. И смотрят с надеждой на Путина, чтобы он подсказал — как. Знает ли он ответ? Войдет ли в свой четвертый возраст, опередив по времени правления Брежнева и двигаясь к рекорду Сталина? И сколько еще молодых жизней и хребтов этот синклит одержимых конспирологией и корыстолюбием людей готов сломать, чтобы удержать власть?
