Входя вечером 28-го в аванзал Большого Кремлевского дворца, чтобы отметить со Сталиным грядущее подписание договора о дружбе, а затем насладиться грацией Улановой, которую тиран припас Риббентропу на десерт после чудес «допригожинской» кремлевской кухни, министр иностранных дел Рейха увидел картину Репина. Но не «Приплыли», как можно было бы подумать, имея в виду исторический контекст 1939 года. А «Прием волостных старшин Александром III во дворе Петровского дворца в Москве». Риббентроп, в сущности, как был по своим интеллектуальным параметрам торговцем вином, так им и остался. Но подумал в правильном направлении: он усмотрел в картине символ перехода Сталина с революционных позиций на консервативные. Словом, опять-таки обнаружил в нем «старого партийного товарища».
Уланова стала четырежды лауреатом Сталинской премии.
Картину Репина, столь поразившую Иоахима, в 1953 году передали в Третьяковскую галерею.
Риббентропа казнили по приговору Нюрнбергского трибунала. Сталин помер в собственных испражнениях в кругу соратников/собутыльников.
Молотов и Риббентроп — могильщики СССР
Благодаря Пакту Молотова-Риббентропа в первые дни войны немцы шли по приобретенным согласно договорам с Германией территориям с максимально возможной скоростью. В октябре 1941 года, во время панической эвакуации Москвы, казалось, что война почти проиграна. Границы не отодвинулись, как рассуждали и рассуждают те, кто объясняет стратегическую логику пакта, а придвинулись: географически абсурдное понятие «советско-германская граница» стало реальностью.
В 1989 году о секретном протоколе, хранившемся, как выяснилось, в сейфе VI сектора Общего отдела ЦК КПСС в «закрытом пакете» № 34 (до 1952 года — в МИДе), узнала страна.
23 августа 1989-го «Балтийская цепь» длиной в 670 километров пересекла в ошеломляющей акции солидарности территории трех прибалтийских стран — жертв секретного протокола. Ничего подобного ни до, ни после не происходило. Балтийские государства продемонстрировали, пользуясь сегодняшним политическим словарем, свою субъектность — а их привыкли воспринимать в качестве разменных фигур в большой геополитической игре.
Это был конец Советского Союза — еще не вполне формальный, но очевидный.
Молотов и Риббентроп развалили Союз Советских Социалистических республик за 52 года до его официального роспуска.
В декабре 1989-го, уже после падения Берлинской стены, «бархатных революций» в Восточной Европе и фукуямовского «Конца истории» очередной Съезд народных депутатов дал политическую и правовую оценку пакту Молотова-Риббентроп и вторжению СССР в Афганистан.
Такое сочетание было не случайным. Афганская война стала мощнейшей моральной бомбой, подложенной под уже переживавшую эрозию империю. СССР развалился не только под бременем военных расходов, из-за невыносимой легкости 30-процентного дефицита бюджета и упавших цен на нефть. Он был уничтожен морально: матери не хотели, чтобы их сыновья погибали за Политбюро в горах Афганистана. И вообще где-либо по прихоти своего правительства. Яды коктейля Молотова-Риббентропа действовали медленно, но верно — фундамент империи оказался размыт подводными реками истории.
Чип и Дейл, РИО и РВИО
У истории, точнее, ее мифологического фасада в авторитарной путинской России есть два верных хранителя. Как Чип и Дейл, РИО (Российское историческое общество) и Российское военно-историческое общество (РВИО) всегда спешат на помощь. Если нужно манипулировать мозгами подданных, они неизменно готовы закрепить конструкцию мифа. Иногда им для этого, правда, приходится неубедительно копать. Например, в Сандармохе, где РВИО беспокоит своими лопатами тени загубленных душ репрессированных, пытаясь доказать, что останки в лесу принадлежат красноармейцам, расстрелянным финнами в Зимнюю войну 1939 года (еще один позор Сталина, пытавшегося превратить Финляндию, как и страны Балтии, в буферное государство, но получившего на выходе в лице финнов союзников немцев и возмущение Англии и Франции). О, эти гештальты и паттерны имперской пропаганды — точно так же сталинская и постсталинская пропаганда пыталась переложить вину за расстрел поляков в Катыни с НКВД на немцев!
В дни 80-летия пакта Молотова-Риббентропа глава РИО Сергей Нарышкин, главный по разведке, в статье в «Российской газете» и начальник РВИО Владимир Мединский в статье на сайте того, что раньше было РИА «Новости», главный по культуре, закрепили позицию верховного главнокомандующего по отношению к договору (-ам) Сталина и Гитлера: это была выдающаяся дипломатическая победа, позволившая оттянуть начало войны и лучше к ней подготовиться. Подготовительным мероприятием была и Зимняя война: к ее годовщине скоро нам об этом расскажет еще кто-нибудь из ближнего путинского круга — следите за официальной прессой.
Со столь истерической энергией эту точку зрения не поддерживали даже в позднесоветской историографии и пропаганде.
Если читателю нужны собственно подробные исторические аргументы по взвешиванию весов того, что получил Сталин и что потеряла страна, лучший способ получить их — прочитать статью профессионального историка Олега Будницкого (не из РИО с РВИО) в «Ведомостях».
Но и без взвешивания безусловные выгоды для Гитлера совершенно очевидны: 1) он получил возможность воевать на одном — западном — фронте сколь угодно долго (в том числе будучи вооруженным словами Сталина, произнесенными в беседе с Риббентропом 28 сентября 1939 года: «…если, вопреки ожиданиям, Германия попадет в трудное положение, то она может быть уверена, что советский народ придет Германии на помощь и не допустит, чтобы Германию удушили»); то есть отсрочку получил не столько Сталин, сколько Гитлер; 2) Гитлеру нужен был как минимум нейтралитет СССР при захвате Польши, как максимум — союзник в этом захвате: и он его получил; 3) отдав Сталину страны Балтии, Бессарабию, Западную Белоруссию и Западную Украину, Гитлер создал не буфер для Советского Союза, а коридор для быстрого прохождения своих войск, что и подтвердили первые дни войны.
Не зря Главпур не разрешал печатать дневники Константина Симонова о первых днях войны: читатели верили главному советскому военному писателю, зачем им было задумываться о катастрофе первых недель и месяцев 1941 года. А сейчас, в эпоху полной мифологизации «победной» истории и регулярных салютов по любому поводу, тягловому населению и подавно не стоит об этом задумываться.
Кстати, о Симонове: ему кто-то из свидетелей рассказал, а он пересказал своему сыну Алексею Кирилловичу, короткий эпизод. После подписания пакта Сталин был в таком восторге, что, оставшись с группой своих товарищей, несмотря на сухорукость и отравленность никотином, исполнил что-то среднее между лезгинкой и яблочком и выкрикнул: «Мы их нае…и!» Ну, не знал же он, что точно такие же чувства испытывала вторая высокая договаривающаяся сторона…
Антипольский бравый настрой, неточный в деталях и поверхностный в выводах, который скользит, как по кремлевскому паркету, в рассуждениях Нарышкина (совершенно отдельный разговор о том, как появление Красной армии «позволило не допустить масштабных еврейских погромов» — это какая-то феерическая чушь: именно раздел Польши их и предопределил, причем, увы, в массовых масштабах — достаточно ознакомиться с «Соседями» Яна Гросса), не был, кстати говоря, типичным для настроений 1939-го — несмотря на советско-польскую войну 1920 года и неизменно тяжелые отношения. В «Глазами человека моего поколения», в этой честной и глубокой попытке разобрать на мелкие детали свой собственный сталинизм, Константин Симонов писал: «Когда началась война немцев с Польшей, все мое сочувствие, так же как и сочувствие моих товарищей по редакции военной газеты, где мы вместе работали, было на стороне поляков, потому что сильнейший напал на слабейшего и потому что пакт о ненападении пактом, а кто же из нас хотел победы фашистской Германии в начавшейся европейской войне, тем более легкой победы?»
Месть русскому народу
Изо всех сил тот самый советский народ, которого «спас» Сталин от преждевременного начала войны, пытался понять логику пакта — и с трудом находил аргументы за. Если мы союзники с Германией, то оказываемся и союзниками участника другого пакта — «стального», между Гитлером и Муссолини (хотя существовал и договор о дружбе, ненападении и нейтралитете между СССР и муссолиниевской Италией от 2 сентября 1933 года). Еще несколько месяцев назад интербригады воевали в Испании, еще совсем недавно на параде 19 мая 1939-го в Мадриде Франко хвастался тем, что под его «командованием были германские офицеры и солдаты» (легион «Кондор») — и вдруг каудильо де факто и де юре становится союзником СССР, что ли? После недолгой оторопи фалангистская пресса стала восхвалять новый союз.
Пакт оправдывали и оправдывают еще и тем, что без него Финляндия гораздо раньше стала бы немецким плацдармом, а в прибалтийских странах хозяйничали бы немцы. Во-первых, это сомнительное допущение — Гитлер собирался двигаться после Польши на запад Европы, что происходило бы со странами Балтии — вопрос открытый. Логика примерно такая же, как сегодня: если бы мы не взяли Крым, там бы стояли корабли НАТО. (Кстати, запад Украины и Белоруссии был оккупирован Сталиным в соответствии с пактом в той же крымской логике нынешних его эпигонов — нужно было помочь нашим братьям, оказавшимся в беде.) Во-вторых, для финнов Германия была тактическим союзником в том, что называется в финской историографии «войной-продолжением»: они были неуступчивы в Зимней войне, а после «войны-продолжения» повернули штыки против немцев, когда это понадобилось им для сохранения своей независимости. Кроме того, два документа из архива Генштаба Красной армии свидетельствуют о том, что Сталин готовил во второй половине 1940 года новую войну с Финляндией (Лев Безыменский, Гитлер и Сталин перед схваткой, М., 2000, с. 328; в этой же книге Лев Александрович Безыменский (1920-2007), замечательный историк и обозреватель журнала «Новое время», подробно, на архивных материалах показал все обстоятельства, предшествовавшие войне и преступные ошибки Сталина). СССР превратил в свои территории дважды — до войны и после — прибалтийские страны. Но с Финляндией не получилось — Жданов безуспешно пытался управлять страной из хельсинкского отеля «Торни».
Пакт Молотова-Риббентропа неизменно назывался «вынужденным» («Советское правительство сочло возможным подписать соглашение с Германией, навязанное ему глупо-преступной политикой Чемберлена и Даладье»; из мемуаров Ивана Майского, посла СССР в Великобритании). А если следовать принципу whataboutism’а (а вы и сами не лучше нас) — после мюнхенского сговора он продолжал череду разделов Европы и умиротворения Гитлера. Но, во-первых, от этого не легче было поделенным нациям и странам, во-вторых, время для отсрочки и подготовки к неизбежной войне с Германией было использовано Сталиным бездарно. Наконец, тиран до последнего не верил в то, что Гитлер нападет на СССР. Стаффорд Криппс, посол уже черчиллевской Британии, готовой дружить с Советским Союзом против Рейха, весной 1941-го пытался пробиться не то что к Сталину — хотя бы к Молотову с сообщениями о точной дате намеченного нападения Гитлера на СССР, и не бы принят никем. И он был, деликатно говоря, не один такой. Сравнительно широкой публике это известно как минимум со времен публикации книги Александра Некрича «1941. 22 июня» в 1965 году (за что его потом, правда, шельмовали, а затем и вовсе вынудили эмигрировать). 21 июня тот же Стаффорд Криппс, разочарованный своей работой в Москве, находился в Лондоне. В разговоре с Майским он еще раз сообщил, что нападение состоится 22-го утром. Советский посол отправил телеграмму в НКИД… Сталин же упорно считал все эти донесения «интригами английского правительства».
С начала июня германское посольство готовилось к эвакуации, там жгли бумаги. А составы с советским сырьем и зерном все еще шли в направлении дружественной Германии.
***
Попытки оправдания пакта — это оправдание Сталина. Оправдание Сталина — это приравнивание его к стране, к советскому народу. А это не так: в Великой Отечественной победил народ — не благодаря Сталину и его пакту, а вопреки. Что он, генералиссимус, и сам подтвердил, когда произносил знаменитый тост — не за Германию, как в сентябре 1939-го, а за русский народ — 24 мая 1945-го.
Этой стойкости русскому (советскому) народу Сталин не простил. И продолжал уничтожать его, параллельно вытравливая память о войне (9 мая перестали отмечать в 1947-м и восстановили как праздничный нерабочий день только тогда, когда это понадобилось Брежневу — в 1965-м) вплоть до своей смерти.
В марте 2013-го Путин оправдал Зимнюю войну, в марте 2015-го в присутствии Ангелы Меркель — пакт 1939 года. В декабре 2017 года глава ФСБ Бортников прямо оправдал репрессии. В августе 2019-го Нарышкин и Мединский подробнее раскрыли логику 1939 года. Надо бы еще салют устроить 28 сентября и торжественный путинг-концерт в Большом театре с «Лебединым озером» в честь 80-летия договора о дружбе…
Сталин грозит своим толстым пальчиком непосредственно от кремлевской стены, где захоронен его прах и помещен его бюст. И посмеивается в усы. Продолжатели его дела снова в Кремле, а их обслуга устраивает полный и окончательный «реабилитанс». Внуки Молотова-Риббентропа усовершенствовали свой коктейль и опаивают им нацию. И пока это волшебное средство действует, выбраться из того места, в котором мы оказались, невозможно.
Фото: pbs.twimg.com
