С учетом, с одной стороны, рожениц, пациентов больниц, принужденных к голосованию бюджетников и внебюджетников, заключенных, силовиков всех мастей и военных всех родов войск, а также, с другой стороны, отказавшихся голосовать по причине незаконности процедуры или ощущения бессмысленности самого акта — уровень поддержки обнуления Путина не слишком впечатляет. По идее, он должен был достичь 100 процентов.
Кого Кремль обманывает своими цифрами, не отражающими вообще ничего — только самого себя. Игра в наперстки с самим собой — странное и не очень здоровое развлечение. Не будем утверждать, что нация раскололась пополам, но то, что раскол усугубился, поляризация обострилась — это очевидно. Вместо единства нации Путин своим обнулением и голосованием, принуждением к нему и откровенно фейковыми итоговыми цифрами усилил конфронтацию в обществе, которая может вырваться наружу в любой удобный момент. Автократ сам заложил бомбу замедленного действия под фундамент своей системы. Совершенно необязательно она рванет завтра на послезавтра. Но она тикает — и это отчетливо слышно.
«Се вид отечества»
Голосование, у которого нет названия, завершило процесс деградации избирательной системы в России. Можно констатировать исчезновение электоральных процедур как таковых ввиду их полного профанирования.
Власть раскрылась в ходе голосования, но и Россия показала себя всю.
Власть потеряла стыд. Она, как и всегда, опиралась на неисчезающие антропологические типы — например, на аппарат обеспечения выборов. Среднестатистический антропологический образец аппарата — тетка неопределенного возраста с всепобеждающим лицом начальницы ЖЭКа или паспортного стола советского типа. От всего этого веет тоской, вонью из туалета, перемешанной с запахом хлорки — ароматом советского унижения. Но на этот раз власть совсем не стеснялась того, до какой степени разложения она довела этих людей, годами объявляя их своими добровольными помощниками, и до какой степени эти люди привыкли унижать всех остальных своими циничными подтасовками.
Глубинный народ предъявил свое лицо в коронавирусной маске — вяло и послушно голосовал в картонные коробочки. Глубинная Россия на многочисленных фотографиях профанированного голосования предъявила свой образ — он ничем не отличается от того, что было и 40, и 50 лет назад. Как писал поэт, «се вид отечества — лубок»: захолустье, распространенное по всем пространствам России. Покосившийся сарай с картонной коробкой для «волеизъявления». Мобильная «придомовая» территория, свободно передвигающаяся в пространстве и времени, пересекая десятилетия: «Се вид Отчества, гравюра. / На лежаке — Солдат и Дура. / Старуха чешет мертвый бок. / Се вид Отечества, лубок. / Собака лает, ветер носит. / Борис у Глеба в морду просит. / Кружатся пары на балу. / В прихожей — куча на полу». Взгляд у Иосифа Александровича Бродского на отечество был, конечно, варварский, но верный…
Чертово колесо
Когда-то базовой проблемой российских выборов были «карусельщики», вбрасывавшие бюллетени в режиме карусели. Сейчас карусели тоже проблема, только в буквально смысле: их приспосабливали под место для голосования, чертово колесо путинского голосования.
Теперь ключевой сюжет — принуждение к «волеизъявлению». Проблема не нова, и становилась в последние годы все более актуальной: на выборах президента 2018 года бюджетники в массовом порядке были обязаны отправлять работодателям «селфи» у избирательного участка. Но никогда она не оказывалась столь вопиюще очевидной, прущей отовсюду.
И слишком очевидной именно потому, что большая часть населения России — государство- и бюджетозависимая. И когда огромные массы людей принуждаются к голосованию, скрыть это невозможно. Как и обмануть самого себя.
Когда-то говорилось, что полстраны у нас сидит в зоне, а полстраны надзирает. Так вот и сейчас: полстраны вынуждено надзирать над голосованием, а полстраны принуждается к нему.
Ломающийся «Голос»
Раскол нации методом голосования ведет к подлинной гражданской войне. Журналисту на «избирательном» участке ломают руку. Председатель ЦИК Памфилова открыто наступает на организацию наблюдателей «Голос». Ломающим руки и «Голос» не стыдно. Губернатор Московской области Воробьев выходит в телеэфир и говорит, что у него в области все чисто. А тем временем начальники подразделений его правительства готовят сводки о том, как организованно прошло голосование и сколько человек отчиталось об отданном долге — за зарплату, за ипотеку, за ведомственную поликлинику. Жалко это все терять, проще сходить и изобразить явку. И так — по всей стране.
«Придомное» голосование, «надомное» голосование, голосование в течение нескольких дней, которое теперь хотят распространить и на другие «выборные» процедуры. Это — электоральный процесс?
«Голос» констатирует: «Многократное голосование, голосования без паспорта, за других лиц и вероятные вбросы бюллетеней… Аномальная явка — в соседних регионах она может отличаться в разы».
В том числе явка, превышающая 100 процентов, как на Ямале.
А им не стыдно. Памфилова говорит, что ничего этого нет. Прямо как про оккупантов на отдельных аннексированных территориях: «Их там нет».
И еще — бесстыдная, беззастенчивая, ошалелая, как в последний раз, эксплуатация памяти о войне. Навязчивая, напоказ, ее приватизация несколькими лицами, снимающими ренту с Кремля, в союзе с белорусским соседом-диктатором. Агитация, приравнивающая голосование за вечного автократа к Победе-1945.
Стыд они потеряли — это главный, страшный, потому что он затронул мозги и души, результат почти 21-летнего правления Путина, если отсчитывать от акта назначения его и.о. премьер-министра. Так можно терять стыд, если только верить в вечное правление. Верить в то, что власть, «избранная» на пеньке и в багажнике, никуда не денется еще десятилетиями.
Помимо большого раскола нации есть еще один — раскол фиктивного «большинства». Многие не простят режиму принуждения к голосованию, принуждения к коллаборационизму, унижения — посещения участка под угрозой неприятностей на работе. Люди будут соблюдать социальную дистанцию с властью.
Коллективный «Мосводоканал»
Голосование, не имеющее даже названия — это не референдум, не плебисцит, даже не вече, — один из самых циничных актов, где в качестве заложников и одновременно подельников, разделяющих ответственность за официальную (именно официальную — термин «законная» здесь не подходит) отмену принципа сменяемости власти, что составляет суть демократии, выступают граждане страны. Или та несколько абстрактная сущность, которая в конституционном праве называется «народ» как источник власти.
Кремль имеет шаткую опору: «волеизъявление» в виде совместных гастролей коллективного «Мосводоканала» (символа принуждения к голосованию) с коллективным «Уралвагонзаводом» (символ «пролетарской» поддержки Путина). Голосующие по принуждению с воображаемой социальной базой Путина.
Эта конструкция, где все фейковое, все построено на обмане и самообмане, считается устойчивой. И ведь правда — стоит же: на выученной беспомощности, на равнодушии толпы, иной раз на ее агрессивном послушании. Но нет такой формулы политического сопромата, которая может с точностью не то что до месяца — до года, предсказать, как долго еще простоит эта накренившаяся кремлевская башня.
Хотели большей легитимности — получили ее размывание. В этом нет ничего странного: нельзя строить легитимность на нелегитимных процедурах.
Пересобрать новое путинское большинство не удалось. Оно оказалось ситуативным, с трудом склеенным под принуждением. Начиная со 2 июля его уже нет. Победные электоральные цифры и дальше будут расходиться с данными об отношении к президенту и о доверии ему.
И тем не менее, в конце тоннеля пока — бункер. В 2024 году будет еще одно голосование за продление жизни в осажденном бункере. Кому-то это даже нравится.
