«- А Дракон?
- Ах, это… Но ведь мы так привыкли к нему».
Евгений Шварц, «Дракон» (1942-1944)
Геронтократическая фаза развития постсоветской модели российского государства совпала с началом объявленной 72-летним Лавровым «второй фазы спецоперации». В 1979 году связь между дряхлением политбюро и вводом войск в Афганистан была прямая. Зрелище читающего по бумажке и запинающегося министра обороны Шойгу и словно вросшего в кресло и вцепившегося в стол Путина, которого давно называют «Дедом», слишком наглядным образом наводит на мысль о непосредственной связи морально-ментального дряхления нынешнего «политбюро» с катастрофическим решением о начале «специальной операции».
Интенсивную маркетинговую поддержку получили майки с надписью «Мне не стыдно». О, здесь целый фрейдистский букет
Им не стыдно
Длящим свое пребывание во власти военным пенсионерам, которые не ротируются вот уже десятилетиями, судя по их действиям, безразлично будущее страны. Совсем маленьких россиян они одевают в военную форму, готовя к превращению пушечное мясо. Школьников индоктринируют фиктивной историей и облачают в форму «Юнармии». Россияне постарше получают веером рассылаемые повестки в военкомат или поступают в распоряжение движения с характерным названием «Россия – страна возможностей». В этом названии содержится чистая правда, потому что в России возможно все – даже «специальная военная операция» на территории соседней страны.
Интенсивную маркетинговую поддержку получили майки с надписью «Мне не стыдно». О, здесь целый фрейдистский букет, достойный описанного Ильфом и Петровым издания «Ярбух фюр психоаналитик унд психопаталогик»! В самой этой запальчивой петушиной фразе отчетливо слышен вызов миру: а вот получите, а вот так! А мне не стыдно за то, что ради никому не понятной идеи и никому не разъясненных целей стареющего офицера КГБ разрушаются города, причем советские, гибнут тысячами люди, погибли больше двух сотен детей, более 5 миллионов человек стали беженцами, россияне стали нацией-изгоем. Не стыдно за то, что я к этому имею самое прямое отношение, потому что я поддерживаю автократа и его жестокий, архаичный и неэффективный политический режим. Сам выкрик – «А мне не стыдно!» - говорит о том, что стыдиться есть за что.
И здесь приходится уж заодно обратиться к теме психотехники «спецоперации» и к сопряженной с ней проблеме банальности зла. В обычной жизни и нормальных обстоятельствах те, кто убивал и насиловал мирной население, ничем не отличаются от самых обычных неагрессивных людей. Но война ставит их в специфические обстоятельства - расчеловечивает. Если любым силовикам рассказать, что, допустим, в районе Арбата в квартирах окопались враги нации, нацисты-либерасты, то эти самые силовики будут вести себя в отношении москвичей ничуть не лучше, чем отечественные военнослужащие в отношении мирных украинцев в той же Буче. Такова психология разрешенного и поощряемого насилия.
Деградация социального контракта
Вместе с дряхлением режима и его «политбюро» деградировал и неписаный социальный контракт власти с тем, что условно называется «народом». Сначала действовал контракт «нефтяное благополучие в обмен на невмешательство в темные делишки власти». Затем, когда с благополучием в результате чрезмерного вмешательства государства в экономику стало плоховато, власть предложила в качестве объекта размена Крым. Эта модель работала неплохо, но в условиях падения реальных располагаемых доходов и начала пенсионной реформы, начала сбоить. И вот теперь контракт стал уж совсем примитивным – «спецоперация» в обмен на «патриотическую» поддержку автократа.
В пиковой, горячей фазе этого Армаггедона такая схема работает. Но это пока. Ручаться за продолжительность ралли вокруг щварцевского Дракона в условиях экономического кризиса, который на самом деле еще и не вполне начался, невозможно. Хотя, как и Дракон, Путин прекрасно знает психологию толпы, психотехнику подчинения: «Разрубишь тело пополам – человек околеет. А душу разорвешь – станет послушней, и только… Безрукие души, безногие души, глухонемые души, цепные души, легавые души, окаянные души».
Инструментом подчинения масс оказался даже не столько сам по себе язык ненависти, который стал диалектом общения России с миром и внутрироссийским lingua franca кремлевских ток-шоу, сколько расширение самого дискурса. Например, в более вегетарианские эпохи как-то не было принято вольно рассуждать о ядерной войне, а сейчас разговор о ее возможности стал ошеломляюще легким, как если бы речь шла о стрельбе в тире в Парке культуры и отдыха.
Границы возможных тем для разговора расширяются – ядерная война, движение в сторону НАТО (о чем открыто рассуждал на многомиллионную аудиторию телекиллер Соловьев), намеки на возможность расширения «спецоперации» на Приднестровье (о чем говорил большой военный чин), в принципе размышления многих людей о том, что украинцев надо добивать.
Расширение пространства дозволенного меняет представления о норме: язык ненависти и свободное ориентирование в запретных для цивилизованного общества темах превращаются в new normal, новую нормальность. Это процесс поощряемого государством расчеловечивания, выращивание поколения Z, но отнюдь не зуммеров, а зигов. Поколения, для которого перманентная война и донос на соседа окажутся рутиной.
Человек, считал Мераб Мамардашвили, невозможен без сознательного усилия оставаться человеком. Мышца гуманизма, если она находится в расслабленном состоянии, атрофируется. Регулярное, ставшее привычкой, употребление гремучего коктейля предустановленной покорности и поощряемого расчеловечивания может привести к дистрофии не просто критической рефлексии, но и вообще к утрате способности самостоятельно думать – без готовых формул от Путина-Скабеевой-Захаровой-Симоньян-Соловьева-Конашенкова-Пескова. И тогда годы уйдут на восстановление когда-то существовавшей у России мягкой силы в виде науки, культуры, образования и спорта. Ничего из этого экспортировать и даже распространять внутри себя страна уже не может. Ее продукцией останутся только широко распродаваемые угрозы. И страх -- с доставкой на дом.
