В марте 1938 года люди из НКВД арестовали моего деда за «контрреволюционную деятельность». Перепутали в протоколах все — от фамилии и национальности до рода занятий до революции. Но какое это имело значение для ареста в годы Большого террора. В свои девять лет моя мама стала дочерью «врага народа». До того дня в декабре 2022-го, когда ее сын, то есть я, был объявлен «иностранным агентом», она не дожила. Жизнь семьи между 1938-м и 2022-м закольцевалась: от сталинщины до путинизма история совершила порочный круг, из ада в ад. Трагедия повторилась не в виде фарса, хотя в режиме Путина можно найти много карикатурных реплик из прошлого, а сразу в виде другой трагедии. Страна в точном соответствии с «эффектом колеи» вернулась на кольцевую линию тайного сталинского метро.
Хорошо еще, что в промежутке были «поздний реабилитанс», перестройка, демократия 1990-х, и жизнь семьи была совсем не простой, но периодами — счастливой. Как в стихах Ларисы Миллер: «И всё до боли мне знакомо. / Я дома, Господи, я дома. / Хоть и тогда хватало бед, / Но вечерами тихий свет / Мерцал под жёлтым абажуром». Это была жизнь, освещенная и освященная каждодневной памятью об умершем в ГУЛАГе одном деде, прошедшем войну — другом, о брате мамы, погибшем в 18 лет на Курской дуге, детях любимой маминой тети, умерших от последствий ленинградской блокады. На этот массив многослойной памяти, архив фотографий и писем, ордена и медали, копии протоколов допросов, могилы и табличку «Последнего адреса» путинская власть положила «вишенку» — мой иноагентский статус. Оскорбив память нескольких поколений моей семьи, смахнув одним махом ее историю, являющуюся частью истории большой страны. Подлинной, а не выдуманной начальниками тех, кто так легко маркирует людей «желтыми звездами».
Упрощенный человек
Удивительное это свойство путинского режима — переворачивать жизнь людей (своих, чужих, бывших своих, «братьев») вверх дном. И в физическом смысле, и в моральном. Отменять биографии людей, унижать их страхом и послушанием, изменять историю страны, извлекать из человека самое грязное и низкое, назначив это грязное и низкое чистейшим и возвышенным, архаичное — геройским. Героизация жертвенной смерти, в том числе с помощью авторитета церкви, лишь одно из проявлений аморальности и исторического беспамятства, пронизавших и государство, и общество.
Часть общества словно соревнуется с государством в своей склонности к тоталитаризму. И даже если это просто адаптация, на выходе получается поддержка режима и его действий
Власть теряет стыд и уже не прикрывает словами и политесом все то, что делает. Инакомыслящие и несогласные получают статус изгоев, официальный или неформальный, по произволу и усмотрению государства, обретшего в 2022-м новое качество и превратившегося в военно-полицейское. Потеря стыда идет параллельно с отказом от связей с миром, в том числе тех, которые удерживали государство в цивилизованных рамках — например, Россия вышла из Группы государств против коррупции (ГРЕКО), честно признав, что коррупция является одной из основ путинского режима. (В дополнение к этому чиновники, отправленные в зону спецоперации, могут не подавать имущественные декларации — за лояльность им прощается все. Впрочем, и тем, кто вне этой зоны, тоже все прощается — лишь бы служили.)
Нормативным и поощряемым поведением становятся доносы и подчинение всему тому, что спускается сверху. Отдельные люди превращаются в толпу. Общество расколото и поляризовано, озлоблено и агрессивно. Нормой уже считается не мир, а бойня. Спецоперация рутинизировалась, стала фоном жизни. И чем более жестокой, в том числе к своим гражданам, она становится, чем больше тревожности провоцируется в людях, тем больше послушания они проявляют. Ответ на унижения — не протест, а подчинение и прагматическая адаптация (бегство из страны — это тоже отчасти адаптация, хотя в этом акте есть и протестный элемент). Часть общества словно соревнуется с государством в своей склонности к тоталитаризму. И даже если это просто адаптация, игра по правилам из ложно понятого долга перед страной или из страха, на выходе получается поддержка режима и его действий.
Сама сущность человека упрощается — он низводится до готовой к архаичной по своей сути жертве своей жизнью во имя выдуманных целей и несуществующих в современном гуманистическим обществе ценностей. Человек гуманистический — сложный. Гуманистическое общество и либеральное государство — сложные. Путинскому режиму понадобилось упрощение человека и общества, сведение граждан до бездумных солдат и массовки на кремлевских митингах-концертах. Сочетание отупления пропагандой и воспитания агрессии к чужому и чужаку дают тяжелейший эффект: политическая катастрофа трансформируется в антропологическую.
Казалось бы, это все тот же путинский режим, который формировался и зрел теперь уже не годами, а десятилетиями. (И созрел к 2020-му, году обнуления, отравления Алексея Навального и подавления протестов гражданского общества.) Однако за почти год спецоперации он стал более откровенным, а значит безжалостным. И к внешним врагам, и к внутренним (которых Дмитрий Медведев не постеснялся назвать «врагами общества»), и в языке ненависти, и в риторике, и в своей ультраконсервативной идеологии, и в нарочито открытой аморальности, и в соответствующем всему этому авторитарном законодательстве. Хиты сезона — фраза Клишаса о том, что слова Путина это и есть закон, и слова Пескова о том, что здоровье президента — это вопрос госбезопасности. Мы-то думали, что все должно быть, как в Конституции: она является Основным законом, стоящим выше Путина, а человек и его права и свободы — вот высшая ценность. И главный вопрос госбезопасности…
Первыми жертвами режима стали россияне — заложники авторитарной политической системы, многие из которых испытывают по отношению к путинской власти стокгольмский синдром.
Мама была права
Статус иноагента, с которым теперь принято поздравлять, оказался для меня чрезвычайно болезненным. Потому что он оскорбил во мне патриота своей страны. Оскорбил поколения представителей моей семьи, строившей эту страну, работавшей на нее, прошедшей через все этапы ее истории, расплатившись за эту историю своими жизнями. И теперь эту страну приватизировали люди, взявшие на себя смелость и узурпировавшие право унижать тех, кто хотел бы видеть Россию современной, свободной, пригодной для счастливой жизни. Заклеймили настоящих патриотов России «национал-предателями», «врагами общества», иноагентами.
Статус иноагента оскорбил во мне патриота своей страны. Оскорбил поколения представителей моей семьи, строившей эту страну, работавшей на нее, прошедшей через все этапы ее истории, расплатившись за эту историю своими жизнями
«Будьте нормальными, будьте обычными, будьте, как все», — так говорила мама Орхана Памука, обучая безопасному поведению будущего нобелевского лауреата по литературе и его брата. Памук приписывал такую позицию суфийской морали. Какой морали — из осторожности, воспитанной историей страны и семьи, придерживалась моя мама, не произнося именно эти слова, но подразумевая их в некоторых разговорах и в оценках нашего с братом поведения? Это была советская мораль? Мораль дочери «врага народа»? Советская еврейская? Самооборона в отсутствие собаки иронической породы «еврейская сторожевая». Скорее, страховка, которая могла бы помочь прожить жизнь не счастливо, но спокойно и мирно в не очень спокойной и не очень мирной стране. Спокойно и мирно, без тюрьмы, военной мобилизации и социальной маргинализации — значит уже счастливо.
Что называется, мама была права…
Не знаю, хорошо ли, что она не дожила до этого удара по семье и ее истории. Путин и его клерки отнимают у нас нашу страну. Но историю моей семьи у меня никто не отнимет. А значит, и не смогут отнять у нас и историю нашей страны, потому что она состоит из множества частных биографий. Только вот за доброе имя страны предстоит еще побороться. Путь этот будет долгий. Потому-то и говорят, что в России надо жить долго.
* Андрея Колесникова Минюст России считает «иностранным агентом».
