Власть желает похлопать художника по плечу, почесать его за ушком, как любимую собаку, — и многие художники услужливо подставляют свою выю. А некоторые и вовсе трутся о премьерское колено. Конечно, на фоне Михалкова, который весь сочится благостью при виде Путина, театральная общественность выглядит более чем прилично. После известной встречи премьера с артистами и «музыкантом Юрой» (Шевчуком) в творческом сообществе вернулись к старым вопросам. Как с ней жить, с этой властью, чтобы ничего у нее не просить и ничем ей не быть обязанным?
Прикрывшись историей
Театральный мир продолжает считать себя пространством, независимым от власти. Правда, замыслы становятся все изощреннее — как в советское время, когда ничего было нельзя, но сколько смыслов можно было зашифровать в любом эскизе! Особым спросом на главных сценах пользовались исторические драмы — от «Бориса Годунова» до «Павла Первого». Сегодня вновь наступило время «исторических хроник». Одни приспосабливают прошлое, чтобы воспеть настоящее, другие — чтобы с настоящим разобраться. Иначе зачем было режиссеру театра им. Моссовета Юрию Еремину браться за две неподъемные толстовские драмы — «Смерть Иоанна Грозного» и «Царь Федор Иоаннович»? Черно-белый (буквально) спектакль «Царство отца и сына» — о российской власти и ее разрушительной силе актуален по тем перспективам, которые он открывает перед зрителями: абсолютная власть развращает абсолютно, и пока мы этого не поймем, мы обречены снова и снова проходить те же исторические круги. Еремин — человек советской закалки, но и поколение 30–40-летних, к которому принадлежит Константин Богомолов, все острее реагирует на окружающее дежавю. «Волки и овцы», поставленные Богомоловым в «Табакерке», передают предчувствие духовной катастрофы — когда общество стоит на пороге нового фашизма, закамуфлированного под христианскую добродетель и высокий патриотизм.
Монолог несогласных
Премьера этого сезона «Медея» Камы Гинкаса в московском ТЮЗе Генриетты Яновской — это отчаянный вопль одиночки, не желающего принимать условия и законы эпохи — лицемерные, циничные, предательские. Это гимн бунтарству, несогласию. Это художественная попытка поделиться болью и горечью, что стоят внутри комом, рвутся наружу «из сил и из всех сухожилий». Художественная правда Гинкаса и Яновской ясна и проста, как их жизненные установки. Они подписали письма в защиту Светланы Бахминой, в защиту суда присяжных, открыто поддерживают Михаила Ходорковского, не боятся ставить свои подписи под протестными заявлениями, солидаризируясь с теми, кого в нашей стране называют «внесистемной» оппозицией или проще — «пятой колонной».
Три пика сезона — три высказывания на тему состояния современного общества: «Волки и овцы»
в театре п/р О. Табакова, «Реквием» К. Серебренникова и «Царство отца и сына» в театре
им. Моссовета
Недвусмысленностью позиций отличаются и театральные коллективы, проповедующие так называемую «новую драму». Художественный руководитель «Театр.doc» Михаил Угаров и драматург Елена Гремина, пораженные чудовищной историей болезни и смерти в тюрьме юриста Сергея Магнитского, придумали спектакль-акцию «Час восемнадцать» на основе публикаций дневников Магнитского. Персонажи «Часа восемнадцать» сошли с полос The New Times и «Новой газеты» (в пьесу вошли фрагменты журналистских публикаций), чтобы получить свой приговор, который выносят российской судебной системе авторы спектакля и зрители. «Час восемнадцать» — первый опыт открытой театральной публицистики. Это тот случай, когда артист не только исполнитель — его гражданское «я» становится главной движущей силой роли. Многие молодые актеры имеют «веселый» опыт общения с омоновскими дубинками и ментовскими автозаками, полученный ими на «маршах несогласных».
Битва с вертикалью
Столь же откровенен в своем гражданском чувстве питерский актер Алексей Девотченко, привыкший вступать с публикой в прямой контакт как на уличных митингах, так и в театральных залах, где он предпочитает работать в жанре моноспектакля. Спектакли Девотченко, который читает Кибирова и Лимонова, Пушкина и Бродского, Сашу Черного и Салтыкова-Щедрина, — это всегда высказывание на актуальную тему, всегда толкание в бок спящему обществу. Ушедший из всех репертуарных театров Девотченко стал «свободным художником» и ведет блог в ЖЖ, по остроте и бескомпромиссности не уступающий оппозиционной журналистике.
Интересно наблюдать за Кириллом Серебренниковым, одним из лидеров нового российского театра. Покровитель искусств и проповедник государственного креатива Владислав Юрьевич Сурков держит Серебренникова в союзниках, заманивая его то в культурные проекты «Единой России», то на форумы «Стратегии 2020», то на слушания по культурной политике в Общественную палату. И вот одной рукой Серебренников пишет инсценировку романа «Околоноля», а другой — к юбилею Победы выпускает на сцене МХТ потрясающий «Реквием», в котором приняли участие звезды многих стран мира. Немка Ханна Шигулла говорила о национальном чувстве вины, поляк Даниэль Ольбрыхский вспоминал о преданном советами Варшавском восстании, расстрелянных поляках в Катыни и благодарил русский народ за благородство, проявленное в траурные польские дни. В ткани «Реквиема» тесно переплетались человеческие подвиги и страдания с преступлениями и предательствами, и стирались границы между сталинским 37-м и гитлеровским 39-м. Человека, способного так ярко и однозначно высказаться на столь щекотливую и опасную тему, трудно держать под неусыпным контролем. Серебренников — не из тех, кто будет послушно сидеть на краешке стула и с благоговением внимать государевым речам. Он обязательно захочет передвинуть мебель в этом кабинете. И тут же обнаружит, что она привинчена.
Художественная свобода все больше обретает черты свободы гражданской, а значит, время требует от творцов не только правды чувств, но и честности высказывания. Общество, разрезанное вертикалью на «своих» и «чужих», пока еще воспринимает культурное пространство как единое целое, но флажки и буйки уже расставлены. Если присмотреться, становится понятно, кто готов удовлетворять свои творческие амбиции в специально огороженных местах, а кто норовит выскочить за полосатую ленту.
