Ребе, вам не больно?

Здоровенная голова с удивительно пышной для 100 лет седой шевелюрой, официальный пиджак, слегка иронический взгляд, по которому никогда не определишь, серьезно говорит этот человек или слегка шутит. Ходит с трудом — от и до инвалидной коляски, в здоровенных удобных ботинках. Говорит хрипло. Как и положено, во время экспертной болтовни засыпает.

Когда-то это был не знавший усталости политик и аналитик, мотавшийся по всему миру, как хороший разведенный еврейский отец бравший с собой в поездки на переговоры с сильными мира сего своих детей Дэвида и Элизабет, при этом оказывавшийся замеченным в связях с разнообразными красотками — пока не женился на Нэнси Мэннинг, женщине выше его примерно на полторы головы. Связи свои он не скрывал от папарацци, прессу не любил, но отдавал ей должное: «Они были со мной жестки, но были правы».

В связи с предстоящим 100-летием получил от экспертного сообщества standing ovation: говоря в терминах более близкой ему эпохи разрядки, начала 1970-х, «бурные продолжительные аплодисменты, все встают». Хотелось пошутить, мол, вы теперь как Брежнев, который, к вашему ужасу, затащил вас на охоту на кабанов — все-таки для бывшего еврейского мальчика Хайнца Киссингера, уроженца города Фюрта, это чересчур… А не чересчур общаться со всеми вурдалаками мира, демонстрируя им свою фирменную улыбку, сразу располагающую к конструктивному решению мировых проблем в духе Realpolitik? Общаться так, что однажды Голда Меир, расцеловавшись с Генри Киссинджером, перешутила его: «А я думала, вы целуетесь только с Ясиром Арафатом». 

Икра и китайские палочки

Правда, хороша была реплика Киссинджера во время переговоров с той же Голдой Меир Ричарда Никсона. «В международных отношениях я всегда руководствуюсь правилом: поступай с другими так, как они поступают с тобой», — сообщил президент США. «Плюс десять процентов», — бесстрастно заметил конфидент главы американского государства. И ему за это ничего не было, притом что Никсон слыл антисемитом. Во время Уотергейта, когда президент США понимал, что дело идет к отставке, именно Киссинджера он уломал помолиться вместе. Вот это была сцена…

Киссинджер хорошо понимал границы возможного и невозможного в стремлении решить главные вопросы в ущерб малым

В общем, хотелось спросить Генри Альфреда Киссинджера, лауреата Нобелевской премии мира за 1973 год, как в одном старом очень жестком анекдоте, который даже приводить здесь не хочется: «Ребе, вам не больно?» Не больно за мировой порядок, за мир без войны, обрушенный еще одним специфическим персонажем, с которым вы общались не раз, помогая продвигать американо-российские отношения? И о разрыве отношений с которым вы так сокрушаетесь? Не больно за напрасные усилия, на которые ушла огромная жизнь, включившая в себя множество эпох — весь послевоенный XX век, начало XXI-го? Не больно? В анекдоте ребе отвечает: «Да нет, только когда смеюсь».

Про Киссинджера его партнер по первым разговорам о возможности разрядки Анатолий Добрынин, посол СССР в США, говорил, что он научился есть икру китайскими палочками. То есть сформировал удобный для США мир в треугольнике с Китаем и СССР, сыграв на марксистской борьбе противоположностей — противоречиях между двумя социалистическими гигантами. 

Разрядки могло и не быть — подготовка переговоров и «исторических встреч» всегда тонкое дело. Но важнее было запустить детант, чем погрязнуть во взаимных обвинениях и увязать очередные переговоры о главном, то есть о разоружении, с очередным обострением отношений по отдельным поводам. А их хватало — евреи-отказники, Вьетнамская война… «Я провел десятки часов в разговорах с Брежневым, но… не обнаружил ничего, что хотя бы сколько-нибудь напоминало долгосрочный политический план», — вспоминал потом Киссинджер. Однако это не помешало ему спасти встречу Никсона и Брежнева в 1972-м — и разрядка состоялась. «Ради икры я готов на все», — отшутился тогда еще не госсекретарь, а советник президента США по национальной безопасности.

Киссинджеру ставили в упрек его непроходимый, холодный и жестокий прагматизм. И это было и есть. И осталось с ним и сегодня. Во время восьмичасового интервью журналу  The Economist, посвященного его же столетию, он рассказал историю сотрудника аппарата Белого дома Уинстона Лорда: «Когда мы вторглись в Камбоджу, он хотел уйти. И я сказал ему: «Ты можешь уйти и маршировать вокруг этого дома с плакатом. Или ты можешь помочь нам закончить Вьетнамскую войну». И он решил остаться».

Киссинджер хорошо понимал границы возможного и невозможного в стремлении решить главные вопросы в ущерб малым. И понимал границы дипломатии, о которой он написал, возможно, свою лучшую книгу, которая так и называется — «Дипломатия». А в книге 1957 года, когда он все еще в большей степени был человеком из академического мира, нежели политического, Киссинджер заметил: «…дипломатия бывала наиболее действенной в тех случаях, когда разногласия не касались вопросов, которые спорящими относились к разряду жизненно важных» (работа «Ядерное оружие и внешняя политика»). И Киссинджер умел учиться: тогда он еще полагал, что «ограниченная» ядерная война возможна. Став взрослее и опытнее, отказался от этой идеи. Зато она теперь вернулась в практическую политику Путина.

До встречи в Москве

Исторические события Киссинджер оценивал так, как если бы стоял рядом. В «Дипломатии» он указывал, например, на то, что Сталин просто проглядел превращение Соединенных Штатов в сверхдержаву, сосредоточившись на «черчиллях», пришедших на смену «гитлерам». Очнувшись, генералиссимус во время своей встречи с Джорджем Маршаллом в апреле 1947 года заговорил о возможности компромиссов. Но лишь убедил нового государственного секретаря США в том, что они более невозможны. «Сталин зарвался, отстаивая свою позицию, — писал Киссинджер в книге «Дипломатия». — Ибо никогда не понимал психологии демократических стран, особенно Америки. Результатом стал План Маршалла, Атлантический пакт и наращивание Западом военных потенциалов». Не так ли происходит со всеми диктаторами, в том числе с теми, которые и сегодня, подобно Сталину, считают себя не способными ошибиться ни в чем?

Первая книга Киссинджера, основанная на его диссертации, о графе Меттернихе, австрийском министре иностранных дел начала XIX столетия, называлась «Восстановленный мир». Это ровно то, что нужно этому самому миру сейчас. Свою миссию Киссинджер выполнил, и теперь может лишь предупреждать о надвигающейся, с его точки зрения еще большей, чем украинский кошмар, беде — прямом столкновении США и Китая. Беспокоит его и искусственный интеллект, о котором гуру собирается написать книгу. В интервью The Economist он сказал: «Кант говорил, что мир достижим или через человеческое взаимопонимание, или через катастрофу. Он думал, что достичь его можно с помощью разума, но никто не может гарантировать этого. Более или менее так же я думаю об этом».

Планы на будущее у него обширные. На одной из конференций в коротком и случайном разговоре со мной Генри Киссинджер заметил: «Когда меня опять начнут пускать в Москву, нам нужно будет с вами встретиться». Как всегда, было непонятно, шутит он или говорит всерьез.