В приличном и изысканном тбилисском баре, несущем в себе смешение времен и культур, включая старую, полувековой выдержки, где, как в фильмах раннего Иоселиани, за кадром идет перевод на русский с грузинского, сидела развеселая и небедная русская публика и громко, по-хозяйски, разговаривала все еще понятным для здешнего уха русским матом. Мой друг, московский спортивный комментатор, давно работающий в столице Грузии и воспитанный в старосоветской академической семье, подошел к хозяйке бара и извинился за своих соотечественников.
Так мы принуждены теперь извиняться за Путина и его «спецоперацию», за своих подневольных солдат и упрямо молчащих там, где надо кричать, соотечественников.
Кадры из интернета: тот же вечерний Тбилиси, ресторан на открытом воздухе, откуда‑то поющий Шаман, заряжающая себя грузинским вином развеселая и небедная группа товарищей танцует, дрыгаясь, и визгливо подпевает: «Я русский, я иду до конца!»
Имперские хозяева гуляют в бывшей колонии, не понимая, куда они попали. Или, наоборот, понимая. Место счастливого и спасительного эскапизма русской интеллигенции от Бориса Пастернака до Бэллы Ахмадулиной опошлено наследниками империи.
До какого «конца» они тут — и не только тут — идут? Что в голове у этой нации, собирающейся на митинги по поводу... По поводу чего? Снова картинка из интернета: корреспондент опрашивает публику с флажками, по поводу чего собрались на Красной площади, что празднуем. «Это... как его... воссоединение...» Лицо тетки за пятьдесят развязно-приглуповатое с элементами иронии. Но как только вопросы становятся все более глубокими, лицо превращается в маску надзирательницы в концлагере, хранительницы традиционных ценностей, несгибаемой доносчицы: «А что это за провокационные вопросы... А то сейчас позову кое-кого, тут их много». Потом маска размягчается — мол, не ссы, не буду.
Она русская, но не пошла до конца. На этот раз она добрая — праздник же. Это... как его... воссоединение. Миллионы беженцев, разрушенные города, мальчики, посылаемые Родиной-матерью по матери на счастливую смерть не от водки. Мемориалы вурдалакам типа Пригожина. Миниатюризованный Дзержинский у входа в здание Службы внешней разведки. Пока там, но Лубянка ждет. Памятники Сталину. Разрушенные места памяти жертвам репрессий. Оторванные с корнем таблички «Последнего адреса». Учебники Мединского и «Основ российской государственности». «ДНК России» — я русский, я иду...
В день митинга в честь этого... как его... воссоединения «Мемориалу» отказали в проведении акции «Возвращение имен» у Соловецкого камня. Маски развязного добродушия сорваны, власть, опирающаяся на платное и бесплатное быдло, пошла до конца. У нации отбили память, а на том месте, где она должна была быть, теперь «единые» учебники и исторические словесные интервенции Путина.
Это не русские. Это быдло — корневая социальная база режима. Это те, которые, согласно песне Шамана, любящего черную кожу, соответствующую слогану «Одна страна, одна семья, один народ», русские «всему миру назло». Именно назло. Именно такова мотивация. Не полюбили меня мирным, полюбите в результате насилия. Будете бояться. Будете считаться.
Они представляют русский народ. Они его сегодняшняя витрина. Но политикам и бюрократам на Западе проще убедить себя в том, что все они, русские, такие. Проще, не копаясь в деталях, сказать — да там 80 процентов поддерживают войну. Какая разница, какие они — они русские, орущее пьяное племя с ядерной бомбой наперевес, которую в руки простому русскому парню выдает напыщенный, в дорогом костюме и очках, интеллектуал-внешнеполитический эксперт, который полагает, что чем шире по миру раздать ядерное оружие, тем больше будет от него страха, и тем быстрее Запад поймет... Что поймет? Что я русский, я иду до конца. Миссионер традиционных ценностей, главные из которых — насилие, нетерпимость, «коллективизм», основанный на отказе от личной ответственности и на максиме «им там, наверху, виднее».
Нельзя не выдать то, что является нутряным, что роднит Шамана с «Хорстом Весселем» — там тоже было обещано распространение подлинных ценностей, «хлеба и воли на века», и там тоже «убитые камрады» маршировали в одном строю с пока еще живыми.
Мальчик из ВШЭ, добровольно пошедший на войну, вдохновлялся «Мужеством» Ахматовой. Большего надругательства над русской культурой и придумать сложно. Хотя нет, можно. Дело не в российской культуре, а в ее невероятно безграмотном или циничном прочтении.
Лицо Льва Толстого на руинах театра в Мариуполе — это живой щит и «культурное» оправдание варварству. А Толстой варварам написал страстный памфлет «Одумайтесь!» Он тоже был русский, но он не хотел, чтобы русские несли смерть себе и другим: «...как могут так называемые просвещенные люди проповедовать войну, содействовать ей, участвовать в ней, и, что ужаснее всего, не подвергаясь опасностям войны, возбуждать к ней, посылать на нее своих несчастных, обманутых братьев?» Или вот это, из «Патриотизма и правительства»: «Опомнитесь и поймите, что враги ваши не буры, не англичане, не французы, не немцы, не чехи, не финляндцы, не русские, а враги ваши, одни враги — вы сами, поддерживающие своим патриотизмом угнетающие вас и делающие ваши несчастия правительства». Какое право имело это правительство приватизировать и превратить Толстого в свою эмблему?
Министр иностранных дел Лавров под запись зачитывал «Клеветникам России» Пушкина. Лучше бы он прочитал про себя «Свободы сеятель пустынный» того же автора: «К чему стадам дары свободы? / Их должно резать или стричь».
Знаете, на кого похож Шаман? На белокурого арийского юношу из «Кабаре» Боба Фосса, поющего «Будущее принадлежит мне». На кого похожи собранные на массовку бездумные молодые люди? На поющих Giovinezza («Молодость») итальянских школьников, на массовку из «Амаркорда» Феллини перед портретом Дуче.
Не смущает это борцов с «нацистами» из отряда политтехнологов Кремля? Или, наоборот, делают они это специально, опираясь на уже многовековой опыт перевозбуждения масс и превращения их в пушечное мясо, митинговый и электоральный планктон. И предъявляют миру этих людей — вот это и есть русские, они идут до конца.
«Меня на сломать», — орет Шаман. И орет публика в ночном Тбилиси, знавшем иные мелодии и совсем другие стихи. Да кто же тебя, родной ты мой, ломает? Ты входил в Мосэстраду, как в дом родной, а теперь идешь туда, как на Голгофу, как сказано классиком?
Какой же это невероятный стыд. Тот стыд, который вынуждает русского извиняться за русских. Молчащих, отводящих взгляд, но и жалующихся на «снарядный голод», матерящихся, напившись волшебного чужого вина и презирающих тех, кто его изготавливает, орущих бессмыслицу, доносящих на соседа.
Вот только чтобы что? Зачем? Со времен Гоголя — «не дает ответа».
*Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».
Фото: «Новая газета Европа»
