А не обломится халтура —
Уснуть щекою на руле,
Спросонья вспоминая хмуро
Махаловку в Махачкале.
Сергей Гандлевский, 1985
Хасавюрт, Черкесск, Нальчик, Махачкала — география вернувшихся антисемитизма и сопутствующих ему погромов. Эпидемия безнаказанности, насилия, умолчаний, неловких объяснений. Эпидемия, спровоцированная открытой официальной антиизральской позицией российских властей, а также легкостью и повсеместностью насилия как нормы. Как с погромщиками обращается власть — так и они обращаются с теми, на кого, наконец‑то, появилась возможность перенести свою озлобленность на жизнь. Погромщики в Махачкале «проверяли» документы — искали там пятый пункт (как тут не вспомнить: «Бьют не по лицу, а по паспорту!»). Точно так же, как и их самих останавливают на улицах и проверяют безо всякого повода паспорта. Кстати, тоже за «неславянский» внешний вид.
Власти ведут себя так же, как и более ста лет назад — ответственные за правопорядок самоустраняются, ничего не предпринимают. И только после того, как обнаруживают риск вызова на ковер большого республиканского начальника к еще большему федеральному боссу, начинают предприниматься меры.
И объяснения следуют одно за другим — все это организовали «бандеровцы» (хорошо, что не «жидо-бандеровцы»), а позорящие республику хулиганы должны смыть этот самый позор участием в СВО. Виновата заграница, оттуда хотят раскачать наше межнациональное братство. Глава Дагестана Сергей Маликов всегда отличался нестандартным мышлением, еще с тех пор, когда затеял борьбу с вывесками с иностранными названиями, а затем сообщил, что в республике нет ни одного человека, который не поддерживал бы Путина, а потому отметился такого рода высказываниями не один раз. Но в том‑то и дело, что эту экстравагантность вполне поддерживает и федеральное руководство.
Раздавались голоса и по поводу того, что нехорошо угрожать евреям, которые не воюют с «Хамасом» — это хорошие евреи, в отличие от тех израильтян, которые встали сейчас под ружье в ходе наземной операции в Газе. Глава СПЧ Валерий Фадеев, например, дал такой комментарий: «Мне представляется, что ситуация под контролем, все‑таки граждане России в основном разумные и понимают, что никакого отношения наши российские евреи к бомбардировкам сектора Газа, которые проводят евреи из армии Израиля, не имеют». То есть что получается: если еврей как гражданин своей страны оказывает сопротивление в ответ на неслыханного масштаба хамасовские погромы, его можно было бы наказать руками местных погромщиков. А так — нет.
Инфекция насилия
Насилие имеет инфекционную природу — оно распространяется со скоростью ковида. Приходят времена, когда насилие становится нормой, причем морально поощряемой и, разумеется, безнаказанной. Философ Эрих Соловьев когда‑то очень давно, еще в «Новом мире» времен Александра Твардовского, написал о том, что бывает безнравственная мораль. Это точное определение. Та мораль, которая придумана и навязана государством, вроде «Морального кодекса строителя коммунизма» или указа со списком «традиционных ценностей», безусловно, безнравственна, потому что она подавляет индивидуальную свободу и превращает индивида в неразличимого глазом, затерявшегося в толпе винтика тоталитарной машины. Винтику проще применять насилие — в толпе он не заметен, ответственность — только коллективная.
И вот тогда возвращаются погромы. Между кувалдой Пригожина и кулаком антисемита в здании аэропорта в Махачкале — расстояние очень короткое. Как и между судьей, выносящим приговор человеку, чья «вина» состоит лишь в том, что он, согласно Конституции РФ, выражает свое мнение, и персонажем, пачкающим забор надписью «Смерть яхудам!»
Pogrom — такое же интернациональное, но российского происхождения, слово, как и Bistro, Sputnik и Perestroika. Интернациональное оно еще и потому, что Российская империя, давшая несколько образцов «классических» еврейских погромов (вроде одесского или кишиневского), исторически отнюдь не уникальна по этой части. Когда началась Вторая мировая, по Польше прокатилась волна погромов — их было 67; самый известный — в Едвабне в июне 1941‑го. Лидерам постсоветской Польши — сначала Александру Квасьневскому, а затем Брониславу Коморовскому — хватило совести извиниться перед евреями за своих соотечественников. Львовский погром июня-июля того же 1941‑го; латвийские айзсарги, накалывавшие на вилы еврейских младенцев; массовое соучастие обычных литовцев в массовом же уничтожении своих еврейских соседей... Формы, методы, исполнители разнятся по географическим точкам и эпохам, но стандартный сценарий почти всегда один и тот же: нужен внешний толчок (например, оккупация) и/или распространение диких слухов — и тогда то, что дремало до поры до времени — просыпается. Начинаются «кристальная ночь», издевательства над евреями в Австрии после аншлюса, арабские погромы в Палестине, обычные люди словно по щелчку превращаются в убийц, чья ответственность за издевательства, убийства, изнасилования размыта, потому что действует толпа (те же психологические законы действуют и в периоды войн, отменяя человеческое в человеке). Превосходным образом эта механика показана Николаем Гоголем в «Тарасе Бульбе». Сначала фальшивый слух: церкви святые «теперь у жидов они на аренде... Слушайте! еще не то расскажу: уже говорят, жидовки шьют себе юбки из поповских риз». Затем — погромы, учинявшиеся запорожцами: «...избитые младенцы, обрезанные груди у женщин, содранная кожа с ног по колена у выпущенных на свободу». Другое время, но та же география, та же жестокость — «Конармия» Исаака Бабеля, «В городе Бердичеве» Василия Гроссмана. И классическая фраза, идущая из тех времен: «А погромы будут?»
Прошлое врывается в современность, как если бы не было десятилетий после жестоких войн, провоцировавших одичание. Как если бы не вырабатывались и не шлифовались правила человеческого поведения в модернизированных обществах. Работает только одно: стимул-реакция. Толчок — и превращение человека в частицу толпы. Как у Гоголя: «Жидов расхватали по рукам и начали швырять в волны. Жалобный крик раздался со всех сторон, но суровые запорожцы только смеялись, видя, как жидовские ноги в башмаках и чулках болтались в воздухе».
Часто погром — это работа соседей, мирно сосуществовавших годами, если не десятилетиями. Соседи советуют, посмеиваясь, еврейской матери, уже утопившей от безнадежности своего младенца, как ей самой сподручнее утопиться (один из многочисленных кейсов Едвабне). Соседи деловито вселяются в разоренные дома убитых евреев: «— Нечего вам с матерью дольше в скособочившейся избе ютиться. Перебирайтесь к твоему бывшему хозяину Банквечеру или в любой другой дом и живите в нем до ста лет. Вы это честно заслужили, — сказал бургомистр» (Григорий Канович, «Очарованье сатаны»).
Разоренная память
Погром имеет более широкий смысл. Уничтожение памятных знаков о прошлом, о репрессиях, ставшее массовым — это ведь тоже погром, повторное убийство тех, кто уже один раз был сослан, унижен, убит. Круговая порука искусственной амнезии — не было никаких репрессий, а если и были, то по заслугам, жертвы сами виноваты. И почему бы тогда озлобленному населению не действовать так, как действует сама власть? Почему бы не перенести вину за свою не слишком удачную жизнь на США, НАТО, «бандеровцев» и, наконец, евреев? Тем более что об этом говорят и представители властей. Упрощение образа мира, сознательно пестуемое невежество — это политика власти. И погромы — ее результат, «побочка».
На Северном Кавказе власти волнует одно — чтобы здесь сохранялось спокойствие. Вовсе не из соображений защиты мнимых или реально существующих евреев они взялись подавлять беспорядки — им важно выполнить свой KPI по наличию дружбы народов и отсутствию напряженности. Но, повторимся, насилие — это эпидемия и норма. Как нормой стало презрение к соседнему народу, который сам Кремль за народ не считает. Как в новую нормальность превратился язык ненависти, образцы которого предъявляют каждый день по несколько часов кремлевские ток-шоу.
Погром и кувалда — вот новый российский символический ряд, вполне успешно сменивший серп и молот.
*Андрея Колесникова Минюст РФ считает «иностранным агентом».
Фото: Рамазан Рашидов / ТАСС, Telegram-канал BAZA
