«Мне непонятна сама постановка вопроса, понятно ли мне обвинение. Мне понятно обвинение просто потому, что я умею читать. Мне абсолютно непонятно, какое отношение этот набор слов имеет ко мне. Во-первых, там пишется, что Беркович Евгения Борисовна имеет идеологические убеждения, связанные с оправданием терроризма, разделяет крайне агрессивные формы ислама, исповедует форму насильственного воздействия на государственные власти и так далее.
Я не испытывала чувство единства с участниками террористических организаций и не разделяла религиозные убеждения, хоть как-то связанные с оправданием терроризма. Я никогда не разделяла никаких форм ислама: ни радикальных, никаких. Я испытываю уважение к мирным законопослушным представителям религии ислама, как и к любым другим представителям этнических или религиозных групп. К террористам, какими бы идеями они ни прикрывались, я не испытываю ничего, кроме осуждения и отвращения.
Не существует в природе религиозной мусульманской женщины, которая бы не соблюдала правил в ношении одежды, еды и образа жизни. Я никогда не носила хиджаб. Я состою в светском браке с нерелигиозным мужчиной. Я ем свинину, фотографируюсь на пляже.
Невозможно при всем выше сказанном быть исламисткой. Я не покрываю головы своих детей, хотя по возрасту они бы должны были носить платок, если бы жили в мусульманской традиции. Я этого не делала, не делаю и не собираюсь, при всем уважении к религии ислама. Когда только я переехала в Москву и поступила в театральное училище, я вела очень активный и прозрачный образ жизни. Такая особенность нашей среды: мы все, как под микроскопом, если бы я была исламисткой, это было бы заметно со стороны. Не бывает исламской женщины, которая ведет светский образ жизни и регулярно посещает православную церковь.
Я лично четыре раза давала показания следователю: в качестве свидетеля, подозреваемой. Следствие не интересовалось никакими моими религиозными или идеологическими убеждениями, мне ни разу не задавали об этом вопросов. Насколько я знаю, не только мне, а вообще никому таких вопросов не задавалось.
4 мая [2023 года] в моей квартире был проведен обыск. Там не было обнаружено ничего, что могло бы указывать на мою связь с радикальным исламом. Я убеждена, что данная формулировка, которая появилась в окончательной редакции (в целом ее не было), она появилась там только потому, что следствию в конце концов нужен какой-то мотив, поэтому в последний момент, перед те, как передать материалы в суд, туда просто механически вставили стандартную для других дел по такой статье формулировку.
В деле множество неточностей и несостыковок. Ну, то есть в обвинении буквально написано, что всю эту гигантскую работу, требующую участия десятков людей и институций, я провела за две, максимум четыре недели, включая создание целого коллектива.
Но только согласование будущей постановки с любой театральной площадкой занимает не неделю, обычно месяц. Актрисы не могут за несколько дней получить текст сложной пьесы, отрепетировать, выучить сложнейшую музыкальную процедуру, ну и все это, в общем, как-то быстренько еще за два дня доделать. То есть снять костюмы, которые шьются три-четыре месяца, и так далее. Этот объем работы можно сделать за полгода, если торопиться. А не за две-четыре недели, как указано в примере.
Это только первая страница, я не буду дальше подробно сейчас говорить. Все это говорит о том, что следствие даже не пыталось соблюсти какую-то минимальную логику и разобраться в том, как вообще в принципе может быть поставлен спектакль.
Я понимаю, что мы все, наверное, в детстве участвовали в школе в театральных сценках. И, может быть, для человека, который сидит на скамеечке или даже сидит в зале театра, или вышел из зала и обсуждает спектакль, или пишет про него на страничке «ВКонтакте», этих знаний достаточно.
А вот для следователя, который делает обвинение по тяжкому уголовному делу... Мы год сидим в тюрьме, за это время не разобраться, что такое поставить спектакль, показать спектакль и чем эти вещи отличаются, не разобраться ни в одном слове, не разобраться в технологии, не разобраться в том, как делается любой спектакль, содержит он что-то или не содержит — это значит просто выдавать некачественную работу, некачественный материал.
Важная часть обвинения — не просто призывы к совершению террористической деятельности, а распространение с помощью телекоммуникационных сетей и тому подобное. Я лично никогда нигде ничего не публиковала, ничего не передавала с целью размещения. Тем более «неустановленное лицо» опубликовало видео спектакля уже после нашего ареста. Это голословное обвинение.
Я поставила спектакль с целью профилактики терроризма, и именно таким он и получился. К предъявленному мне обвинению отношусь отрицательно, считаю этот документ не соответствующим правовым нормам, законам и обоснованиям».
*Внесена в список «террористов и экстремистов».
Фото: Александра Астахова/Медиазона
