Стивен Коткин
Евгения Альбац: Книга профессора Коткина о Сталине — первая, которая, с моей точки зрения, дала ответ на вопрос, почему Сталин, вложив много сил в строительство советского государства, и это в конце концов стало приносить плоды, начал массовые репрессии, стал сажать в тюрьмы и убивать красных директоров, экономистов и профессоров, от деятельности которых зависело развитие тяжелой промышленности. И это несмотря на приближение войны, к которой он готовился. Профессор Коткин приводит множество доказательств того, что Сталин боялся Льва Троцкого и влияния его идей, поэтому выбрал борьбу с ним всеми имеющимися способами. Он был готов пожертвовать подготовкой к войне, лишь бы его борьба с Троцким распространилась по всей стране — прежде всего в армии и в тяжелой промышленности. Самосохранение превалировало над рациональностью.
Я не могу не видеть сходства между Сталиным и Путиным в этом отношении. Что побудило Путина противопоставить себя западному миру? К 2013 году Российская Федерация достигла процветания, которого никогда не было в истории России. Ни в царской, ни в советской империи россияне не жили так хорошо, как в период с 2008 по 2012 год. И не только в столицах, но и в сельской местности. Экономический рост превышал 3,4% в год, цены на энергоносители стремительно росли, а западный мир открыл для России рынки капитала и технологий. Однако аннексия Крыма в 2014 году, а затем вторжение российских войск в Украину положили конец успеху. Рубль рухнул в конце 2014 года вместе со сбережениями и благосостоянием людей. Последующие годы характеризуются экономическим кризисом. Так наступило 24 февраля 2022 года.
Почему Путин решил разрушить все, что было достигнуто им и его режимом до 2014 года? Чем он руководствовался или чего опасался?
Несбывшиеся ожидания
Стивен Коткин: Я думаю, нам нужно быть осторожными, ставя Путина и Сталина в один ряд. Сталин вместе с Лениным ответственен примерно за 20 миллионов смертей, и что бы ни думали о Путине, он не входит в эту категорию. Сталин находится в одной категории с Гитлером и Мао, и больше в этой категории никого нет. Это не значит, что совершенные им преступления не имеют значения.
Последние 30–40 лет у многих людей в России были надежды или ожидания определенных результатов, которые не сбылись. Есть три основных объяснения того, что произошло. Одно объяснение — извечное «виновата Америка, виноват Запад». В данном случае — расширение НАТО. Якобы были даны обещания, что НАТО не будет расширяться, и они не выполнены. К тому же Россия не получила «план Маршалла», хотя 50 миллиардов долларов были переведены в восьмидесятые и девяностые годы. Мол, если бы Америка лучше относилась к России, не расширяла бы НАТО, если бы она понимала исторический момент, тогда результат был бы лучше. Проблема с этим объяснением заключается в том, что мы уже видели такой исход. Автократическая Россия, которая чрезмерно инвестирует в тайную полицию, в вооруженные силы и угрожает своим соседям, не является чем-то беспрецедентным. Поэтому приписать это расширению НАТО сложно — это явление возникло еще до НАТО и даже еще до существования Соединенных Штатов. Это Россия, которую мы видели раньше.
Евгения Альбац: Вы имеете в виду времена Екатерины Великой?
Стивен Коткин: Вплоть до Екатерины. При царях, в советский период, в сталинский период, о котором я пишу. А сейчас есть версия Путина. Есть важные различия, но есть и историческая закономерность: автократический режим, который подавляет народ, строит слишком милитаризованное, слишком полицейское общество, которое угрожает соседям. Это не означает, что американская политика была превосходной или что я поддерживаю все, что делали в отношении России Америка и Запад. Это просто означает, что такое объяснение не является преобладающим.
Второе объяснение — что это Путин, он лично. При Ельцине шла демократизация России, была траектория прозападного развития. Но потом случайный персонаж из КГБ каким-то образом вошел в картину, оборвал это и толкнул Россию на другой путь. Это объяснение было популярно до недавнего времени, но потом стало понятно, что не только Путин участвует в войне в Украине, что российская элита, похоже, тоже пошла по этому пути. Российский народ тоже не был настроен против войны. Да, многие выступили против и пострадали за это, оказались в изгнании или в тюрьме. Но трудно сказать, что речь идет только об одном человеке.
Третье объяснение сейчас, вероятно, является доминирующим, а именно: это просто русская культура, русская цивилизация, русская ДНК. Они всегда автократичны, они всегда милитаризированы. Был короткий промежуток времени, когда советский режим распался, распался Советский Союз. Но все вернулось, потому что через материнское молоко передается следующему поколению. Это объяснение очень популярно в странах Балтии, в Польше, в Украине, очень популярно на телевидении, очень популярно в Гарварде и других уважаемых местах. И можно понять, почему она популярна. Потому что в конце восьмидесятых и в девяностые годы были чаяния о другой России, но, по знаменитой цитате Виктора Черномырдина, «получилось как всегда».
Это геополитическая головоломка, которую пытается решить Россия. Она воображает себя провиденциальной державой под Богом. Она считает, что у нее особая миссия в мире
Меня не убеждает ни одно из этих объяснений. Я не думаю, что это преимущественно западная политика, хотя западная политика нуждается в обсуждении. Я не думаю, что это преимущественно отдельный случайный человек. И я не думаю, что это генетика, что это что-то, что будет существовать вечно, история крупнейших европейских держав об этом свидетельствует. Я не верю, что существует генетический код, и мы должны быть осторожны: такие вещи длятся долго, чтобы приписывать их культуре, цивилизации, «материнскому молоку» или ДНК.
Поэтому я пришел к мнению, что это геополитическая головоломка, которую пытается решить Россия. Она воображает себя провиденциальной державой под Богом. Она хочет быть державой первого ранга. Это стремление широко распространено не только среди элиты, но и среди населения. Она считает, что у нее особая миссия в мире. Но ее стремления превышают ее возможности, то есть она не является самой сильной державой в мире. У нее нет возможностей быть этой провиденциальной властью под Богом, чтобы иметь особую миссию в мире. Она не справляется. Со временем разрыв между ее стремлениями и возможностями увеличивается.
И тогда она придумывает решение, чтобы попытаться справиться с этой геополитической проблемой — пропастью между ее стремлениями и возможностями. Она приходит к идее, что можно использовать государство и государственную власть для насильственной модернизации страны, чтобы попытаться вывести ее в число первых держав принуждением. И она делает это. И иногда происходит скачок, скачок индустриализации, как при Сталине или как мы видим при Путине. Мы видели это при царском режиме. Это восходит к Петру Великому.
Возникает противоречие между выживанием российского государства и выживанием режима, который пытается соотнести возможности с устремлениями. И в итоге они получают персоналистское правление, при котором выживание режима каким-то образом означает выживание России
И вот они делают этот рывок, а потом упираются в стену, стагнируют, и дальше дело не идет. И вместо того чтобы догнать западные державы, пропасть между Россией и величайшими державами только увеличивается. Поэтому они пытаются использовать государство, чтобы управлять этим процессом, пытаются провести принудительную модернизацию. И оказывается, что они не строят сильное государство, они строят персоналистский режим. Возникает противоречие между выживанием российского государства и выживанием режима, который пытается форсировать модернизацию — пытается догнать, соотнести возможности с устремлениями. И в итоге они получают персоналистское правление, стагнирующую экономику и смешение, при котором выживание режима каким-то образом означает выживание России.
Сегодня мы имеем это уравнение — «Путин равен России», которое является ложным, но очень распространенным. И если бы они отказались от стремления быть провиденциальной державой, державой под Богом, если бы они отказались от необходимости иметь особую миссию в мире, быть в первых рядах великих держав, тогда бы они не чувствовали этой геополитической срочности — догнать, или закрыть этот разрыв, или управлять этим разрывом между возможностями и стремлениями. И тогда им не пришлось бы проводить модернизацию с помощью принуждения, не пришлось бы подавлять потребление и снижать уровень жизни, чтобы чрезмерно инвестировать в государство и тайную полицию. И у них не было бы этих моментов стремления к сильному государству, которое потенциально превращается в персоналистское правление.
Это выбор, который элиты в России делают снова, снова и снова. Это не культурная ДНК, хотя это и происходит из самоощущения, что Россия занимает особое место в мире. Поэтому я называю это геополитической головоломкой, и я думаю, что ее можно разрушить.
В случае с Германией и Японией это было разрушено абсолютным уничтожением в ходе мировой войны, а затем оккупацией, включая огненные бомбардировки немецких городов и бомбардировки и атомные бомбардировки японских городов. Это стремление к доминированию превратилось в прах. В случае с французами и англичанами это стремление не было полностью разрушено. У французов есть стремление играть особую роль в мире, даже если у них нет возможностей, но у них есть правовое государство и институты, и они не угрожают своим соседям. И британцы тоже. Китайцы, русские и американцы — те, кто сохраняет это стремление.
В случае с американцами возможности были ближе к стремлениям, хотя сейчас они сползают. Что касается китайцев, то они наращивают свои возможности, но все еще очень далеки от того, что можно считать таковыми. А в случае с русскими возможности гораздо меньше, чем когда-либо были устремления. И Россия находится дальше от Европы, она отрезана от Европы решением Путина. И поэтому существует безумная стратегия жесткой экономии для населения во имя того, чтобы быть особенной страной в мире, чего они на самом деле не могут достичь. И каждый раз, когда они пытались эту стратегию реализовать, она либо разваливалась на куски, либо приносила ужасную боль и издержки, причем не только соседям, но и собственному народу.
Путин: случайность и закономерности
Евгения Альбац: Правильно ли я поняла, что логика такова: Путин думал, что он завоюет Украину, Запад будет кричать и вводить санкции, но потом, как это было в 2008 году с Грузией или после аннексии Крыма в 2014 году, Запад скажет: ладно, что мы можем сделать? Он плохой парень, но в конце концов у него есть разум, и он делает это, потому что может. Это то, что двигало Путиным?
Стивен Коткин: Мы не можем влезть ему в голову. Сталин, при всем понятном к нему отношении, в период своего расцвета, как мне кажется, обладал стратегическим мышлением. С Путиным все немного иначе. У нас есть его публичные выступления, в которых он говорит довольно много, и мы должны внимательно следить за тем, что он говорит. Его высказывания не являются последовательными. Со временем в его публичных выступлениях происходят изменения. У нас есть свидетельства тех, кто встречался с ним давно и совсем недавно. То есть у нас есть некоторая информация о том, что он думает, но мы должны быть осторожны с его мыслями, потому что режим все еще находится у власти. У нас нет переговоров за столом, у нас нет его личного архива, и так далее.
Путин один из многих, многих людей, в силу обстоятельств примкнувших к ельцинской команде. То, как он туда попал — случайность. Но то, что он там остался, что ему удалось удержаться — нуждается в исследовании и объяснении.
И вот что он делает: начинает восстанавливает централизованное российское государство. Он уничтожает власть губернаторов, которые фактически являются хозяевами регионов, военными владыками. У них нет частных армий, но они контролируют персонал министерства внутренних дел в своих провинциях. Он подчиняет их себе. Ему пришлось столкнуться с тем, что есть люди, которые смогли приватизировать углеводородный сектор, что приводит к потере государством всех доходов — у нефтегазовой толпы просто огромная власть, больше, чем у государства. Он столкнулся с тем, что есть частные телеканалы, которые он не контролирует.
Таким образом, власть рассеяна, и Путину удается в этот период снова ее централизовать и сосредоточить власть в Кремле. Просто дух захватывает от того, что парень, который не кажется очень важным персонажем, не кажется очень успешным, является сотрудником КГБ низкого уровня, даже не в капиталистической стране, а в Восточной Германии — делает все это. Это дало мне представление о том, что Путин действительно эффективный, серьезный человек. Я не одобряю его поступки, но ему удалось захватить «Газпром» и вернуть его в руки государства благодаря операции КГБ против <главы компании> Вяхирева и его команды.
Путин не может выйти к толпе и завоевать ее, как Борис Ельцин. У него нет никакой уникальной политики, но у него есть очень хитрый способ убаюкивать людей, заставляя их думать, что у них все хорошо, что они будут в порядке, что они ему нравятся, что они будут работать на него — а затем сводить их на нет. Он действует уговорами, обманом и шантажом. Таковы методы воссоздания российского государства.
Так что если вы русский патриот, перед вами встает дилемма. Потенциально вы можете поддержать Путина в восстановлении российского государства, которое может выжить, справиться с преступностью, которая широко распространена: убийства происходят на улицах, телохранителя Березовского взрывают, Березовский спасается, но многие люди не спасаются. Но методы не кажутся оправданными, даже если вы поддерживаете цель. Вот такая дилемма возникает.
Во время его первого президентского срока Путина были фактически либеральные реформы в экономике с восстановлением централизованного государства. При этом аресты олигархов, аресты некоторых губернаторов, угрозы, убийства и исчезновения
И затем у него есть первый срок, он вводит частную собственность на землю, что было действительно большой проблемой и действительно важно для экономического развития России. Люди думают, что это была нефть, но это была не нефть. Во время его первого президентского срока средняя цена на нефть составляла 30 долларов за баррель, а во время второго срока — 70 долларов за баррель. Так что дело не в нефти, а в том, что он в определенной степени исправил налоговую систему, частично дерегулировал, приватизировал землю. Были фактически либеральные реформы в экономике с восстановлением централизованного государства. При этом аресты олигархов, аресты некоторых губернаторов, угрозы, убийства и исчезновения. Вот такой Путин. И теперь у него снова централизованное государство, и экономика хорошо развивается, растет на 7% в год. Не хочу преувеличивать, но это довольно хороший бум.
Но теперь перед ним встает проблема: какое место займет Россия в мире? Каковы будут отношения России с Европой? Каковы будут отношения России с Америкой? И будет ли Россия снова великой державой? Будет ли она особой державой под Богом с особой миссией в мире? Элита снова встала на ноги, страна как бы поднялась с колен благодаря путинским методам КГБ, но какова ее роль в мире и куда она собирается двигаться?
И здесь возникает сложность взаимодействия России с Западом, а также с Японией и Южной Кореей. Путин отчаянно пытается договориться с Японией по поводу Курильских островов, которые Япония называет Северными территориями. В начале и середине двухтысячных он отчаянно пытается заключить сделку, по которой готов отдать Японии два острова из четырех или установить какой-то совместный контроль в обмен на огромные японские инвестиции. А японцы просто отказываются рассматривать что-либо, кроме возвращения всех четырех островов, прежде чем они пойдут на эту сделку и будут инвестировать в Россию. Так что Путин упирается в стену в отношениях с японцами.
Он добился огромного успеха в Корее: налаживает отношения с Южной и отказывается от Северной Кореи. Сейчас это может показаться невероятным, потому что он недавно был в Северной Корее, а южнокорейские вещи исчезли. Но тогда наступил момент, когда он пытается понять, как получить западные деньги, западные технологии, западные инвестиции. А это не просто Запад географически, это Запад с точки зрения первой железной цепи в Восточной Азии, Японии и Южной Корее. Он хочет сделать ставку не на Китай, не на Иран, не на Северную Корею, а на богатые и мощные страны с технологиями, но при условии, что Россия будет признана особой страной.
Но они не хотят признавать Россию особой страной. Потому что Россия — это только что потерпевшая поражение в холодной войне держава с крошечной экономикой. И поэтому российский взгляд на мир — это что-то вроде ООН. Все являются членами, все суверенны, но пять стран имеют право вето. И Россия — одна из этих пяти стран с правом вето. То есть Россия более суверенна, чем другие, потому что у нас есть право вето в ООН. Это мир, который они унаследовали от победы во Второй мировой войне. Но после 1991 года это уже не тот мир. Поэтому Запад и Россия не могут понять, как быть самими собой в этом новом мире после 1991 года. Является ли Россия просто другой страной? Может ли она присоединиться к Европе? Как Франция и даже Великобритания на какое-то время.
Но русские говорят: «Мы не Польша. Мы не просто еще одна страна, принадлежащая к какой-то организации под названием ЕС, где все члены одинаковы и никто не имеет права вето». Путинский режим упирается в проблему, что он не может быть особенным. Он может быть только другой страной, как Польша или как Франция, если хочет быть партнером Запада, Японии и Южной Кореи.
Путин уперся в невозможность того, чтобы Россия была такой, какой, по его мнению, она должна быть. Не вступление в ЕС, а кондоминиум с Соединенными Штатами, чтобы управлять Европой, как это было во времена холодной войны. Но ни один западный лидер не мог на это пойти
Люди, которые хорошо знали Путина в начале 2000‑х годов, как Анатолий Чубайс, говорят, что Путин изменился. Что это был другой Путин, вполне искренний, в начале 2000‑х годов по сравнению с нынешним. Я бы согласился с этим до определенного момента. Но проблема в том, что перемены произошли благодаря тому, что он сидел в том здании Кремля, где был кабинет и у Сталина. Императорский Сенат, Екатерина Великая. Кабинет Ельцина пробыл там недолго, потому что его отремонтировали, переделали интерьер Екатерининского дворца, и Ельцина затолкали в 14‑й корпус, я это хорошо помню. Как бы то ни было, Путин упирается в невозможность того, чтобы Россия была такой, какой, по его мнению и мнению его коллег, она должна быть. Не вступление в ЕС, а кондоминиум с Соединенными Штатами, чтобы управлять Европой, как это было во времена холодной войны. Но такого предложения не было, и ни один западный лидер не собирался его делать. И Путину пришлось отказаться от этого, иначе он не смог бы получить доступ к западным инвестиционным технологиям.
Таким образом, возникло расхождение, когда Запад не позволил России снова стать такой, какой она была во времена холодной войны. А Россия не хотела смириться со своим пониженным статусом. И ни одна из сторон не нашла подходящего способа действий. А потом, конечно, война за Грузию, Крым, Украина.
Но я хотел бы объяснить, что предшествовало этому и как мы пришли к этой проблеме. Путин звонит Джорджу Бушу 11 сентября. В Вашингтоне очень довольны. Путин хочет сотрудничать — с ответными мерами на террористическую атаку 11 сентября. И очень важно, чтобы Россия сотрудничала, потому что <у США проблемы> в Афганистане, у России есть влияние в Узбекистане и Кыргызстане, к тому же США необходимо воздушное пространство России. Итак, они пришли к соглашению и хотят пойти дальше. Они хотят восстановить отношения и считают, что для этого есть историческая возможность — борьба с терроризмом. Но Путин требует свободы действий на бывших советских территориях. Его просьба — российская сфера влияния в Грузии, Украине, Центральной Азии, везде, кроме стран Балтии. И администрация Буша думает: «Мы не можем этого сделать. Мы не можем поступиться суверенитетом этих стран, это вам не Мюнхен 1938 года». Я не оправдываю политику Запада, у каждого свое мнение, но проблема в том, что ни один американский президент не может сказать: «Конечно, делайте что хотите в соседних странах». И Путин в шоке. Он говорит: «Но я даю вам доступ к базам, я даю вам российское воздушное пространство, я разрешаю вам летать на своей военной технике над моей страной, а вы не позволяете мне иметь влияние в этих мусорных городах, которые раньше контролировал Сталин?» Он в ярости. И тут, о чудо, в этих местах начинаются демократические восстания.
Люди не только не позволяют Путину управлять этими местами так, как считает нужным Кремль, но и сами начинают хотеть избавиться от своих собственных автократических режимов. И конечно Путин благодаря паранойе, обучению в КГБ и жизненному опыту подозревает, что это не демократическое восстание людей, выражающих свои предпочтения. Это какая-то спровоцированная ЦРУ «цветная революция», и так далее. И все, теперь он с этим покончил. Он произносит речь в Мюнхене в 2007 году на конференции по безопасности, где говорит: «Мы больше не будем это терпеть. Это все». И люди считают это странным. Что он имел в виду? Ну, он это и имел в виду. А потом мы увидели историю с Грузией, где он спровоцировал Саакашвили на нападение первым, а у него появился предлог, чтобы напасть.
А потом Белый дом призывает: «Не ходите на Тбилиси». И каким-то образом, как Трумэн в 1945 году на Хоккайдо уговаривает Сталина не вторгаться на родные острова Японии (я до сих пор не знаю, как Трумэн убедил Сталина), но Россия воздерживается от захвата грузинской столицы. Тем не менее два сепаратистских региона, Абхазия и Южная Осетия, отделены от Грузии, ведется подрывная деятельность в остальной части Грузии. И Грузия попадает в ту орбиту, которую администрация Буша отказалась предоставить Путину.
Украина тоже попадает в эту категорию.
Так о чем же думает Путин? Считает ли он, что Запад слаб? Что американцы не ответят? Что немцы зависят от газа, что Байден сбежал из Афганистана посреди ночи и не является серьезным парнем? Может быть, он так и думает. В любом случае было создано это расхождение между пониманием Россией своей роли в мире и тем, что западные партнеры, включая немцев, а не только американцев, готовы были принять в качестве роли России.
Конечно, Грузия и Украина были уязвимы, поскольку находились вне зонтика НАТО. А Путин подрывал страны, находящиеся под зонтиком НАТО, с помощью кибервойны и саботажа, но не с помощью кинетической войны — он соблюдал эту линию НАТО, но места, куда НАТО не простиралось, были уязвимы, а мы не были готовы. Он не блефовал — мы блефовали.
Трагедия, которую мы имеем сегодня, не произошла в одночасье. И дело не только в Путине, но и в том, что, на мой взгляд, глубоко укоренилось в грандиозной стратегии, видении мира и понимании того, какое место Россия занимает в мире по праву, даже если у нее нет возможностей соответствовать этому.
Евгения Альбац: В офисе одного из близких друзей Путина — Юрия Ковальчука, главы банка «Россия», ставшего миллиардером после того, как Путин стал президентом, его ближайшего доверенного лица, есть что-то вроде молельного офиса размером с половину футбольного поля. А по периметру этого офиса развешены флаги всех стран мира. Так что когда вы входите в этот офис, вы как бы становитесь анти-Объединенными Нациями.
Стивен Коткин: У них есть видение места России в мире. Многие аналитики ошибались, считая, что они просто обогащаются. Просто воровали и просто хотели разбогатеть. И что у них не было ни идеологии, ни концепции. Но я думаю, что это только часть истории, потому что для себя — они патриоты. Они думают, что защищают Россию-матушку от саботажа и подрывной деятельности Запада, от цветных революций. И заслуживают обогащения, потому что выполняют этот патриотический долг. Заслуживают нефтяные компании, газовые компании, золотые прииски, большие офисы и т. д. просто потому, что делают богоугодное дело, защищая Россию-мать в современном мире. Если вы смотрите кремлевские церемонии, где кому-то вручают медаль, то видите у них на глазах слезы. Они плачут из сентиментального патриотизма. У них действительно есть идеология, действительно есть вера в то, что у России особая миссия, свое место в мире, и что они — избранные, чтобы защищать Россию и продвигать роль России в мире.
Менталитет Кремля
Евгения Альбац: Ангелу Меркель, многолетнего канцлера Германии, многие винят в зависимости Европы от российских энергоресурсов, в первую очередь от газа, который увеличил ресурсы Путина, использованные для восстановления советского ВПК, промышленности, угольных шахт. Она знала, что имеет дело с человеком из КГБ. Тем не менее, она утверждала, что решила торговать с Россией, предполагая рациональный ответ Путина, что торговля взаимовыгодна, что Путин и его приближенные принесут много денег. В то же время, конечно, это было очень выгодно для Германии, потому что она стала крупнейшим поставщиком труб и продукции тяжелого машиностроения в Россию. Меркель считала, что это очень важно, потому что торговля — нечто противоположное войне. Что для Путина и его людей нет никаких оснований вступать в войну, потому что им было выгодно торговать. С вашей точки зрения, что было не так в анализе Меркель?
Если выборы фиктивные и при этом ВВП падает — на этот случай у вас есть полиция. А если денежный поток падает, тогда большие проблемы. Вам нужен денежный поток, чтобы расплачиваться с элитой. Элита — это очень дорого
Стивен Коткин: Если бы она была гангстером, она бы поняла менталитет Кремля. Но она не была гангстером. И люди по-прежнему думают: о, мы наложим на Путина экономические санкции и причиним ему экономическую боль. Мы убавим два пункта от его ВВП. И вот Путин потерял автомобильную промышленность в России. Санкции уничтожили частный автопром. И знаете, что на это ответил Путин? Ему все равно, если вы срежете два пункта из его ВВП. Потому что он может ввести режим жесткой экономии, он может подавить потребление внутри страны, если потребуется. Его волнует денежный поток. Авторитарным режимам нужен денежный поток, а не рост ВВП. Это действительно важное различие. Рост ВВП — это то, что нужно, если есть свободные и честные выборы. Если могут вас выгнать, то рост ВВП действительно важен.
Но если выборы — это обман, если они фиктивные и ВВП падает — на этот случай у вас есть полиция. А если денежный поток падает, тогда большие проблемы. Вам нужен денежный поток, чтобы расплачиваться с элитой. Вы же знаете, что элита — это очень дорого, верно? Жена, вторая жена, третья жена, любовница, дача, коллекция оружия — это целое состояние. И поэтому вам нужен денежный поток. К счастью, деньги просто бьют из-под земли. Это просто фонтанирующая наличность. И вы забираете этот денежный поток в свой карман.
Вам не нужно иметь счета в иностранных банках за рубежом. У Путина нет никаких иностранных банковских счетов, потому что вся российская экономика — это его банковский счет. У него есть денежный поток, который он выкачивает из газовой промышленности, и из нефтяной промышленности, и из алмазных шахт, и из золотых приисков, и из киберпреступности. Что бы ни происходило с ВВП — он счастлив, если ВВП растет, но если он не растет, он все равно в порядке. У него есть бункеры.
А Меркель ничего этого не понимает, потому что она не гангстер. Для нее, если ВВП растет и люди живут лучше, означает, что они ее переизберут. Вы будете популярны, вы войдете в учебники истории как лидер, который сделал немцев процветающими. И если вы можете сделать это с помощью поставок российского газа, российской энергии и внутреннего промышленного бума в Германии, подпитываемого российской энергией, с более высоким уровнем жизни в Германии и популярностью, то как это может быть нехорошо? И Путин, должно быть, думает так же. Когда вы идете в шпионскую школу — в первый же день вас учат предвзятости подтверждения, когда вы верите в то, во что хотите верить. Второе, чему вас учат — это отзеркаливание, когда вы думаете определенным образом и отзеркаливаете мысли другого человека, чтобы они были похожи на ваши.
Взаимовыгодная торговля? Это здорово для меня, это должно быть здорово для них, и они должны думать так же. Это правда, если только вы не гангстер на другой стороне или если вы не магнат частного капитала. Они не думают так, как думаете вы, это зеркальное отражение того, что делали Меркель и другие. Там была искренняя вера в то, что торговля улучшит положение обеих сторон.
И это работает, за исключением случаев, когда у других людей другие ценности, другие цели, другая система, другой менталитет, что и произошло. Меркель столкнулась с чем-то, чего она не понимала. И она признала это уже постфактум, верно? Когда она отправилась к Путину, чтобы поговорить с ним и выяснить, могут ли они заключить сделку. Могут ли они прийти к взаимопониманию, могут ли они предотвратить войну? А вернувшись, сказала, что он как будто из другого мира.
Так что она совершила ошибку, которая принадлежала не только ей. Весь немецкий истеблишмент купился на эту точку зрения. Некоторые из них добились в результате больших успехов. Кого-то переизбрали, кто-то сколотил состояние, кто-то оказался в совете директоров «Газпрома». Так что это было очень выгодно.
А еще, если вы верили в это, вы думали, что делаете добро. Вы не просто зарабатывали деньги, вы делали добро. Вы даете России лучшее будущее. Но опять же, проблема была в том, что нужно было сломать этот менталитет, когда Россия — не просто другая страна, как Германия, Польша или Франция, России нужно право вето, как в ООН. России нужно особое место, особая миссия в мире. И пока с этим ничего не случится, вам придется как-то справляться.
Евгения Альбац: Ожидаете ли вы, что Трамп справится лучше, чем Меркель?
Стивен Коткин: Я рискну и скажу, что не могу предсказать, что может сделать Трамп. Трамп — непредсказуемый человек, он очень противоречив. Так что с Трампом вполне возможно, что он нас удивит. Помните, он якобы был пророссийским, он якобы был русским агентом. Он якобы обожал Путина, а его санкции при этом были более жесткими, гораздо более жесткими, чем санкции Обамы по отношению к России. Так что нужно быть осторожным, делая прогнозы на основе своего представления или своих ожиданий относительно того, кем могут быть эти люди.
Стратегия элиты
Евгения Альбац: Вы раз за разом упоминаете российские элиты. Они были заняты тем, что в течение последних 25 лет прятали свои богатства в Европе и Соединенных Штатах.
У них была стратегия жизни после 65 лет. Они не ожидали, что произойдет 24 февраля 2022 года. Для них это катастрофа. Почему, с вашей точки зрения, они не сопротивляются?
Стивен Коткин: Да, никто не хотел терять то, что они потеряли. Никто не хотел терять виллы на юге Франции или в Испании, яхты, школы-пансионы в Швейцарии, места в Оксбридже. Если бы их спросили, они бы ответили: «Ни за что». Но их, конечно, не спрашивали, никто их не спрашивал. И что потом? Приходится решать, что делать. И большинство из них решают, что нужно подождать. Посмотреть, что произойдет. Люди в таких режимах стараются не высовываться, может быть, станет лучше, может быть, все изменится. И вот что происходит: вся собственность, принадлежащая западным бизнесменам, которые бегут из страны либо потому, что они попали под санкции, либо потому, что политически неправильно иметь бизнес в России, зарабатывать деньги в России, остается там: они уезжают, но они не могут вывезти свою собственность.
Значит, эта собственность доступна для перераспределения. Война дает Путину, из-за западных санкций и из-за «отмены» Западом русских, гигантский класс имущественных активов — все эти фантастические предприятия, которые Путин может перераспределить в пользу элиты. Так что он начинает делать из войны новых миллионеров, а в некоторых случаях и новых миллиардеров. И люди думают: ну, знаете, эта война не так уж плоха.
Налицо компромисс с новой реальностью и обогащение за счет войны. Отчасти благодаря западным санкциям Путин получает возможность консолидировать власть, консолидировать верхушку общества, богатых людей, которые в противном случае могли бы от него отделиться, если бы Запад проводил другую политику, вбивая клин между Путиным и элитами.
Это одно дело, а другое — в провинции, где уровень жизни намного ниже. Гораздо меньше рабочих мест, гораздо меньше возможностей. А война приводит к набору в армию по семикратной ставке. Потом девять, а теперь и одиннадцать, потому что им приходится продолжать набор, а людей для этого становится все меньше. Да, вы рискуете умереть, и многие из вас и ваших друзей из тех же деревень умрут. Но ваша семья получает взнос в размере 90 000 долларов, что в провинциях — целая жизнь.
Таким образом, Путин укрепил свою популярность с помощью войны, расширив и обогатив большую элиту и обогатив провинциалов так, как они и мечтать не могли. Ирония войны заключается в том, что она создала огромную базу политической поддержки. Но это не значит, что война популярна. Кладбища сейчас намного больше, чем были. Конечно, происходит трагедия в Украине, но это трагедия и в России. Они совершают преступления, но они же и умирают.
А сейчас поговорим о сопротивлении в Кремле. Там работают не дураки, и они видят, что Путин уничтожает будущее России. Путинская стратегия — это тупик, думают они. Мы знаем все, потому что у нас есть информация. Мы находимся внутри. Но каждый представитель российской элиты знает, что если он будет говорить о Путине с другими представителями российской элиты, те побегут доносить на него, чтобы спасти свою шкуру, потому что воспримут это как провокацию, как проверку на лояльность. В условиях репрессивного авторитарного режима у вас высокий барьер для коллективных действий. Это очень трудно, все перевороты проваливаются, пока не увенчаются успехом. А они удаются, когда вы решаете присоединиться, а не спасать свою шкуру.
Так что мы наблюдаем за маршем Пригожина, а российские военные и тайная полиция не защищают режим. Никто не выходит и не говорит, что они собираются воевать.
Но если бы они присоединились, если бы кто-то проявил мужество и дезертировал, если бы несколько крупных подразделений, особенно ВДВ, элитные подразделения ВДВ, поддержали Пригожина, режим мог бы распасться. Но снова возникает проблема коллективных действий. Кто будет первым? Кто рискнет?
Поэтому они знают, что траектория, по которой они движутся — плохая траектория. Они знают, что разрыв с Западом увеличивается. Они знают, что стать вассалом Китая — это не то, о чем они все мечтали, когда попали в Кремль, или в эти крупные компании, или на набережную, или в Министерство обороны, или на Лубянку. Многие из них возражают против этой траектории. Они снова застряли. И в то же время они не только застряли, опасаясь за свою жизнь, но и стали богаче.
Ядерная угроза: блеф или реальность?
Евгения Альбац: Пойдет ли Путин на тотальную войну в Европе? Многие говорят, что Путин может согласиться на переговоры и даже уступить некоторые территории, но это только для того, чтобы получить передышку для восстановления своего вооружения, а затем начать масштабную войну в Европе. Он может пойти на это?
Стивен Коткин: Я понятия не имею, что он собирается делать. И на самом деле он тоже не знает. Здесь имеет место импровизация. Вот что я знаю: он не напал ни на одну страну НАТО, которая снабжает Украину. Так что пока он соблюдает «красную линию» — не нападает на НАТО кинетически. Он проводит тайные операции, устраивает диверсии, но пока никакой войны против какой-либо страны НАТО. Я думаю, это важный факт, который мы должны принять во внимание.
Что касается восстановления армии, то он это уже сделал, он восстанавливал свою армию все это время. Идея о том, что если наступит мир, то у него появится возможность восстановить армию — это чушь. У него была возможность восстановить армию, и сейчас этот процесс идет. Для этого ему не нужен мир. Ему не хватает рабочей силы, квалифицированных рабочих, чтобы восстановить свой ВПК. Тем не менее ему удается производить значительное количество ракет, которые он производил и раньше. Он производит тяжелые беспилотники. К нему поступает оборудование двойного назначения, не всегда напрямую из Китая, но через Кыргызстан, Казахстан, Турцию идут огромные торговые потоки, которые не регистрируются в двусторонней торговле Китая и России. Это может не продлиться долго, он может совершить ошибку. У него может закончиться что-то действительно важное.
При этом у него в запасе есть множество трюков и инструментов, чтобы напасть на страну НАТО и выступить против величайшего военного альянса в истории. Так что я не знаю, что он собирается делать.
Евгения Альбац: Применит ли Путин ядерное оружие?
Стивен Коткин: Проблема с ядерным оружием в том, что оно у него есть. Оно у него есть, и оно работает. Каков будет наш ответ, если он применит ядерное оружие? Он нас — мы их, вот и все. Конец цивилизации. Поэтому политика администрации Байдена была направлена на то, чтобы избежать прямой войны с Россией, которая является самой тяжеловооруженной ядерной державой на планете. Это политика, которую я поддерживаю. Вторая часть этой политики — помощь Украине в ее самообороне от нападения России. Я также полностью поддерживаю эту политику. Это очень неприятно — ядерный шантаж. Люди его ненавидят. И конечно они говорят: «Видите? Мы пересекли красную линию, а он не применил ядерное оружие». Значит, он блефует. А я говорю: «Да, он блефует». А что произойдет в следующий раз?
И поэтому меня очень беспокоит возможность того, что он может использовать ядерное оружие. Несмотря на то, что это будет саморазрушительно. Вы не можете игнорировать это. Поэтому правильно быть осторожными в отношениях. Он наблюдает красные линии так же, как и мы. Люди говорят, что он без разбора убивает всех в Украине. Да, там много зверств, но число погибших мирных жителей в Украине по сравнению с Сирией, где Россия также совершала зверства, гораздо меньше. Это не значит, что то, что он делает, нормально. Это преступно, это преступная война, но это не тотальная война за все, что у него есть. А так может быть. И я не хочу, чтобы так было. В то же время, позвольте Украине защищать себя. Путин предлагает мир на коленях. Это не тот результат, который я хочу видеть.
Я хочу видеть мир, при котором Украина будет жизнеспособным суверенным государством. У нее могут быть вооруженные силы любого размера, она может вступить в любую международную организацию, куда ее пригласят, это полностью суверенное государство. Такой я хочу видеть Украину.
* Евгения Альбац в РФ признана «иностранным агентом».
Фото: Hoover Institut