Евгения Альбац*: Евгений, спасибо вам большое за издание этой книги. Я, конечно, хочу вас порасспрашивать о том, как вы познакомились с Алексеем Навальным** и как начали его снимать.
Евгений Фельдман: Я могу честно сказать, это проект всей моей жизни. Я много лет об этой книге думал, представлял ее, готовил, собирал в уме. И вот этим летом мы ее собрали, наконец-то, и готовы издать. Она получилась еще лучше, чем я ожидал, еще точнее, еще живее. Достойная Алексея, я как-то так для себя это сформулировал.
Первый раз я снимал Алексея в июне 2011 года в Химкинском лесу. Проводили лагерь «Антиселигер», все протестные силы там собрались, поставили палатки, несколько дней проводили выступления, семинары друг для друга и для активистов. Это было, наверное, первое публичное появление Алексея в новой роли. Мне тогда было 20 лет, и я его до этого не видел. Последние месяцы перед этим он стал реально заметным, стал привлекать внимание, называл «Единую Россию» партией жуликов и воров. На «Антиселигере» он появился уже как человек очень популярный. Когда он ходил по лагерю, за ним вилась стайка людей, каждый хотел что-то ему сказать. Я к нему относился довольно плохо, в силу глупой причины. Я к тому моменту уже несколько лет ходил на акции, сначала как активист, потом стал снимать. Был устоявшийся процесс, сидели Касьянов* с Каспаровым* в президиумах и каждые несколько лет обсуждали новую коалицию. И казалось, что вот так оно все устроено. Или были Лимонов с Алексеевой, которые проводили «Стратегию 31», которая меня, собственно, в это все и затянула. И тут вдруг появляется Навальный, который говорит, что надо действовать по-другому. Вот тут нужно националистов привлечь, не стесняться. Вот тут нужно резко говорить в интервью, не как принято. А тут нужно говорить про коррупцию. И этим мы сможем движение сделать заметным.
Навальный в Замоскворецком районном суде Москвы, 2014 г. Справа: Евгений Фельдман. Фото: соцсети Е. Фельдмана
Я тогда, наверное, уже смотрел на это как журналист, но к тому же я про Навального узнал из репостов всяких ультраправых болельщиков «Спартака», которых я как-то параллельно в другой части своей жизни читал. И все это смешалось у меня в образ популиста, который как бы перебирает темы, для того чтобы что-то выстрелило, и он бы с этим взлетел. И первый раз я на него смотрел через эту призму и довольно сильно раздражался, но это очень быстро прошло. Через полгода уже стало понятно, что его стратегия «голосуй за любую партию, кроме «Единой России» — выигрышная, потому что тогда была открытая конкуренция идей о том, что делать на выборах. Его идея заставила власть фальсифицировать выборы. Это, в свою очередь, вывело на улицы людей. И Навальный сумел тогда создать кумулятивный эффект, объединив старую оппозицию, которая привыкла выходить на улицу, с новым поколением, которое он тогда вывел. И вот тогда уже, может быть, не к декабрю, но к январю, когда уже чувствовались перемены в воздухе, прошли гигантские митинги, непредставимые по меркам с тем, что я снимал перед этим. Уже стало понятно, что Алексей — я нашел формулировку, наверное — соразмерен этому.
Мы с ним начали общаться, я у него брал какие-то комментарии, и это тоже изменило мое к нему отношение. Совсем уже хорошо лично мы с ним познакомились весной 2012 года, когда были протесты в Астрахани, после того как у <депутата Госдумы Олега> Шеина украли победу на выборах мэра. Я думаю про все это последние месяцы, и вот почему. Мне сейчас 34 года. И я не так давно сообразил, что Алексею тогда было... Вот получается, когда я первый раз его снимал летом 2011 года, ему было 35. Только-только исполнилось. Тогда был протест на Чистых прудах, Алексей получил свои первые 15 суток, и тогда обсуждалось, что протестное движение должно выдвинуть его в президенты. Я сейчас смотрю на это и думаю, черт побери, ему тогда было вот как мне сейчас, и он должен был принимать решения: выдвигаться ли в президенты, как выстраивать отношения с комитетом, как все устраивать и разруливать. И это очень сильно, наверное, повлияло на мое отношение к нему. Тогда и он, и все остальные, очевидно, совершили какие-то ошибки, раз этот импульс кончился ничем. Но теперь я и на те ошибки смотрю совершенно по-другому, потому что если бы на меня сейчас свалилась такая ответственность, я бы всеми силами старался от нее улизнуть. И «Кировлес», и мэрская кампания происходили, получается, когда Алексею было чуть больше, чем мне сейчас, 35–36. Я привык на него смотреть как на взрослого дядьку, который всегда был взрослым и всегда что-то делал, решал. Работа над книгой заставила меня эту часть его жизни и моей работы про его жизнь тоже как-то переоценить немножко.
Начало истории
Евгения Альбац: А как вы стали его постоянно снимать? Я правильно помню, что у вас был договор со штабом Навального во время кампании по выборам мэра Москвы?
Даже какие-то новые компетенции приходилось приобретать ради того, чтобы снимать историю, которую, как я понял уже тогда, в апреле 13‑го, нужно снимать больше, чем она снимается
Евгений Фельдман: Не совсем. Договор был во время президентской кампании, уже в 2017 году, а до этого все происходило органически. Когда Навального судили в Кирове, процесс начался в 2013 году, за несколько месяцев до мэрской компании, я работал в «Новой газете». Меня год как взяли в штат, я был начинающим фотографом. И уже тогда очень остро чувствовал, что Навального нужно снимать. Я уговаривал редакцию отправлять меня на каждое заседание в Киров. Мне сказали, что могут послать только одного человека. Если хочешь снимать каждое заседание, тебе придется писать. В итоге я на этих заседаниях, сидя на скамейке, то камеру доставал и снимал, то на ноутбуке тексты ваял, и на ходу редакторы учили меня писать. То есть мне даже какие-то новые компетенции приходилось приобретать ради того, чтобы снимать историю, которую, как я понял уже тогда, в апреле 13‑го, нужно снимать больше, чем она снимается. К тому моменту я, наверное, уже как-то более-менее научился снимать, поэтому там есть достойные снимки.
Ленинский районный суд г. Киров, 2013. Фото: Евгений Фельдман
А дальше началась кампания по выборам мэра Москвы, и в ровно таком же режиме, будучи журналистом «Новой газеты», я стремился его снимать все время. Фотография — это всегда про везение. Конечно, прежде всего про то, чтобы подойти ножками и приложить физические усилия, но дальше еще должно повезти. И вот в этих снимках очень хорошо видно, как работа трансформируется в количество везения. Я снимал митинги один, второй, третий, пятый. А потом на 25‑м он выступал на Семеновской, и был вечер, уже под закат, третье выступление за день. И там солнце так сложилось, что у меня получилось несколько действительно хороших кадров. До этого были обычные какие-то, а потом — оп! — и сложилось.
В общем, с 2013‑го точно я старался информационный вакуум заполнять, следил за Алексеем постоянно.
Для книги мы придумали такое структурное решение. В ней четыре части: «Начало», «Поиск», «Лидер» и «Домой». Начало — понятно. Вот я первый раз его снимаю, потом происходит Болотная, потом «Кировлес», мэрская кампания. И в этот момент он уже, в общем, признанный лидер. А дальше следующая фаза. На самом деле, может быть, даже самая интересная. Я и в книге «Мечтатели против космонавтов» про нее пишу подробно. Мне кажется, это то, что про Алексея не очень обсуждают. У него был длинный период, как раз с конца 13‑го года по 17‑й, это президентская кампания, который я называю поиском. Когда он в новой ситуации на фоне «Ив Роше» и ареста брата Олега, на фоне аннексии Крыма и всего этого «крымского консенсуса» и так далее, на фоне своего домашнего ареста, на фоне провала оппозиционной кампании в Костроме — он перебирал, пытаясь найти новый путь, разные варианты. Ходил на суды обвиняемых по делу Болотной и пытался к этому привлечь внимание. Пытался создать партию. Начал снимать видео на ютубе. В том числе агитировал в Калуге и Костроме во время региональной кампании, пытаясь в народ идти, да. Я его тогда снимал, и в книге есть кадры в каком-нибудь городе Шарья или Буй, классные названия в костромской глубинке. Какая-нибудь дворовая собака рядом с ним, пока Алексей выступал перед сотней людей, а его пытались заглушить открытием универсама рядом на площади...
В книге у нас есть дизайнерская находка. Мы на некоторые развороты поставили крупно разные важные слова Алексея — крупно, плакатно. Знаменитые фразы, ставшие мемами — про прекрасную Россию будущего, или «я буду с вами ночевать на асфальте», и т. д. Алексей, как положено настоящему политику, умел говорить яркими фразами. И одно из очень важных для меня высказываний было на митинге в сентябре 2015 года, сразу после поражения в Костроме, когда оппозиция первый раз согласилась провести митинг не в центре Москвы, куда всеми силами старались не пускать, а в Марьино. Алексей мне много раз говорил, что он никогда речи заранее не готовил. Он всегда старался в потоке находиться. И вот он там говорил то, что он вам потом писал из тюрьмы: да, мы в меньшинстве, но по крайней мере наши дети и наши внуки, наверное, будут нами гордиться. Мы привыкли Алексея воспринимать как слепок оптимизма, а тут по-другому. Мне кажется, это тоже очень важно.
Разворот из книги «Это Навальный». Фото: соцсети Е. Фельдмана
И еще более важно, мне кажется, что он по итогу этого перебора вариантов нашел решение. Во‑первых, YouTube как платформу, которую он превратил в свободный политический телевизор. А с другой стороны, президентскую кампанию. Это совпало еще с отменой приговора по «Ив Роше» и с его готовностью реально заниматься избирательной кампанией, а не так, как это принято в России.
Митинг на детской площадке
Евгения Альбац: Вы видели эволюцию Алексея, все-таки столько лет вы его снимали, присутствовали при всяких разговорах. Вы снимали, когда его облили зеленкой, и что только с ним не делали. Расскажите, как он менялся. И он ведь не всегда был легким человеком в общении. Иногда он раздражался, мог рассердиться, вдруг уйти...
Евгений Фельдман: Меня часто спрашивают, отличался ли он на сцене и за сценой. Я всегда искренне говорю, что не особо. Тот Навальный, которого все зрители знают по его стримам или митингам, примерно таким же был и за сценой. Просто у него были разные адресаты. Он умел едко шутить со сцены, и за сценой он часто довольно едко шутил про меня. Зная, что я во время президентской кампании отстаиваю свою независимость, он называл меня без конца просто личным фотографом. Или плохим фотографом, или еще как-то. Было понятно, что это в шутку. К счастью, в свой адрес шутки он тоже принимал. Тогда, например, был такой пропагандистский троп, что он все время выступает только перед школьниками и детьми. И как-то, когда он меня окончательно достал шуточками про мои фотографии, мы заходили в Хабаровский аэропорт, а там внутри зоны вылета детская площадка. И я ему говорю, ну что, смотри, твоя аудитория, иди митингуй. А через два месяца действительно снимал его митинг на детской площадке в Саратове. В общем, всякое бывало. И даже внутри президентской кампании были всякие трения. Ему не очень нравилась, как он это называл, мрачность моих фотографий. Мы ездили вечерами на митинги в Кемерово и во Владимире, ну понятно, все довольно мрачно вокруг. Темно, ноябрь. Или, например, была, вот я уже не помню, у него лично или у его штаба претензия, что я мало снимаю его с командой. В итоге в том декабре получился снимок, где они вместе идут в ЦИК...
Евгения Альбац: Гениальная фотография, где они идут подавать в ЦИК и где этот ЦИК показан.
Евгений Фельдман: Да, как раз это снимок с командой. Не то чтобы я сидел и думал, что надо снять его с командой. Это все-таки портретный был проект, я фокусировался на Навальном, и вдруг он в окружении команды оказался в самом, наверное, сильном образе. И он, кстати, купил отпечаток той фотографии и повесил в офисе ФБК.
Навальный с командой направляется на заседание Центральной избирательной комиссии России в Москве. 25 декабря 2017 года. Фото: Евгений Фельдман / AP IMAGES
Евгения Альбац: А бывало так, что он говорил: нет, это не печатай, это не надо в паблик выдавать?
Евгений Фельдман: Он не видел фотографии до момента, когда я их публиковал. У нас был специальный сайт, на который я где-нибудь вечером, где-нибудь в поездке выкладывал фотографии. У нас были какие-то мелкие трения, но они никогда не касались совсем уж конкретных фотографий. Были фотографии, которые Навальному прям совсем не нравились...
Евгения Альбац: Например?
Поскольку все строилось вокруг его графика, приходилось перекусывать на бегу, если было время. Мы, конечно, страшно голодали. Голод и недосып — это главная моя память о президентской кампании Алексея Навального
Евгений Фельдман: В Хабаровске перед митингом в сентябре 17‑го года он давал интервью в гостинице. И у меня был там такой формат, когда я иногда просто случайные фотографии выкладывал синглами, отдельными кадрами. И там был портрет, который мне самому очень нравился — в сумеречном немножко свете из окна, и люстра какая-то его подсвечивает. Алексею этот кадр не понравился. Ну, такое бывает, это нормально. У меня в принципе нет и никогда не было такого, чтобы я задумывался о том, как он выглядит — ни с точки зрения общей благоприятности, ни тем более с точки зрения политической целесообразности. Вот известный кадр, как он ел доширак в каком-то изолированном закутке. Вокруг ходило много людей, его сотрудников, в том числе операторы, которые снимали то собрание с руководителями и сотрудниками региональных штабов. Но никто почему-то даже на телефон, проходя мимо, не снял. Наверное, как раз потому, что люди, которые работают в политической кампании, по-другому на это смотрят, стараются перестраховываться. А у меня наоборот, мне просто в голову не пришло задуматься, как Алексей будет там выглядеть, выгодно или невыгодно, тем более что мы всегда были адски голодные во время этих поездок. Навальный перед публичными выступлениями обычно не ел, и из-за этого в поездках довольно часто он не ел до самого вечера. А поскольку все строилось вокруг его графика, приходилось перекусывать на бегу, если было время. Мы, конечно, страшно голодали. Я буквально вчера перечитывал пост про книгу Хиллари Клинтон о ее президентской кампании 2016‑го года, и она тоже пишет, что все время была голодная. Голод и недосып — это главная моя память о президентской кампании Алексея Навального.
Фото: Евгений Фельдман для кампании Навального
Выборы: профессия и хобби
Евгения Альбац: Не все знают, что у вас есть книга «Мечтатели против космонавтов», она вышла в электронном виде еще в прошлом году, а сейчас выходит в издательстве Бориса Акунина. Но вы еще ведете видеоблог об американской политике. Это, как я понимаю, увлечение, я его очень понимаю, потому что тоже очень люблю политику, и отсутствие политики в России для меня компенсировалось тем, что я приезжала на праймериз в Соединенные Штаты, ездила и писала с этих собраний.
Евгений Фельдман: Это хобби, которое стало у меня профессией. YouTube-канал про выборы — действительно большая часть моей жизни. Но это часть жизни, которая совершенно неотделима от Алексея. В 2016 году я весь год ездил из Москвы в Америку, снимая в очередном штате голосование, потом возвращаясь, и так далее. И Алексей очень меня в этом поддерживал. Приходил на мои публичные выступления еще в самой ранней фазе этого процесса, когда я про какую-нибудь Айову рассказывал, не то чтобы много понимая, но хотя бы как очевидец. Наверное, множество ошибок я тогда совершал, и тем не менее он очень поддерживал. И даже после этого, когда те выборы закончились, он позвал меня в ФБК прочитать лекцию о том, как устроена агитация в американской политике. Я тогда даже не догадывался, что он через несколько недель объявит о своей президентской кампании. И с тех пор Алексей постоянно и очень последовательно показывал мне, что он ценит мою экспертизу в этой теме. Иногда он просто ретвитил мои тексты, какие-то ссылочки на них, фейсбучные посты. Иногда прямо звонил и спрашивал перед выборами 2020 года что-то про Байдена и Сандерса. Собственно, мой YouTube-канал — это прямое следствие его вдохновения, что ли, когда Алексей уже сидел в тюрьме. Мы с ним постоянно переписывались. Это была одна из главных наших тем. Я советовал ему какие-то книги про американскую политику. Он заказал себе в колонию, например, мою любимую биографию Роберта Кеннеди. У меня есть та книга, которая была у него в колонии, тот самый экземпляр с цензурными штампами. И он тогда в этих письмах месяц за месяцем долбил меня: заведи ютуб-канал, заведи ютуб-канал, сейчас будут выборы, это будет популярно. И действительно, я в какой-то момент поддался, весь прошлый год старательно, по заказу, и приказу, и указу, и советам Навального каждую неделю вел стримы. Это выросло в какое-то маленькое медиа, вокруг него есть классное комьюнити, которым я очень горжусь. И этого всего не было бы без Алексея. У меня даже в описании канала сверху картинкой висит кусочек его письма, где он меня уговаривает этот YouTube-канал завести.
Алексей даже вне своей политической функции, не как трибун, не как человек на сцене, очень много для меня сделал просто как человек, который меня вдохновлял
Я Алексея снимал 11 лет, он для меня был все-таки в первую очередь героем истории. Я не подумал бы назвать его другом, это все-таки другого типа отношения, я всегда довольно последовательно и старательно выстраивал в них равенство, что ли. Он еще тогда, когда мне было 20, а ему, как мы выяснили, 35, обращался ко мне на ты, ну и я как-то сразу начал. Именно для того, чтобы как журналисту быть на равных. А потом, когда я был вынужден уехать из России, а он был в тюрьме, конечно, мы уже совершенно по-другому общались. Эта переписка, наверное, уже действительно дружеская. И это такой отдельный заворот, который я, наверное, не до конца осмыслил. Но я много думаю о том, что Алексей даже вне своей политической функции, не как трибун, не как человек на сцене, очень много для меня сделал просто как человек, который меня вдохновлял. И тем важнее для меня, конечно, было эту книгу сделать, тоже запечатлев его как человека. Я очень горжусь тем, что в этом альбоме он все-таки не только и, может быть, даже не столько трибун. Она, конечно, строится от публичных выступлений, но там очень много деталей, которые Алексея показывают именно как человека. Я очень горжусь тем, что книга такой получилась.
Открытие деталей
Евгения Альбац: Фотография за решеткой — где она была сделана?
Евгений Фельдман: Я не помню сейчас точно, 7 или 8 мая 2012 года. Только что разогнали марш на Болотный, и начался «Оккупай Абай» 7 мая, в день инаугурации Путина на третий срок. Навального за эти дни задерживали 6 раз, наверное. Но тогда время было другое. Его задерживали, штрафовали на тысячу рублей и выпускали. Он выходил и возвращался на площадь, где был такой кочевой Майдан. Утекающий как бы протест, который при появлении полицейских убегал куда-то на соседнюю площадь. И это все продолжалось много дней. Началось с разгона людей, которые попытались добраться до места, через которое должен был Путин ехать на инаугурацию. А потом это как-то продолжалось везде и закончилось, собственно, акцией «Оккупай Абай», которая в статичном виде продержалась 5–7–10 дней. Это, кажется, последнее задержание, после которого ему все-таки дали 15 суток. Это задержание у здания ТАСС на бульваре. В общем, по сути, он на здание ТАСС смотрит, а московские журналисты его снаружи подсвечивают фонариками мобильных телефонов, чтобы его было видно за этой решеткой.
Навальный, задержанный полицией во время «народных гуляний» в Москве. Май 2012 года. Фото: Евгений Фельдман
Я очень люблю печатать фотографии, потому что они совершенно по-другому воспринимаются, чем в интернете и в телефоне. Когда печатаешь, начинаешь замечать огромное количество деталей. У меня в феврале была выставка в Мельбурне про Алексея на годовщину его убийства, и я заметил несколько мелких деталей на той самой знаменитой фотографии, которую я миллион раз видел, где он идет в ЦИК. В альбоме вокруг трех знаменитых фотографий будет у нас одна хитрая штука, которая позволит намного больше про них узнать.
Евгения Альбац: Вы редактируете фотографии? И делали ли вы это с фотографиями Алексея Навального?
Евгений Фельдман: Это, конечно, ключевой вопрос этики в журналистике. В фотожурналистике, наверное, нет однозначного ответа. Я думаю, что по большому счету все сводится к очень простой формуле. Обработка фотографии не должна менять ее содержание. Минимальная техническая коррекция.
Евгения Альбац: Что за команда работала вместе с вами над этой книгой?
Обложка книги «Это Навальный». Изображение: соцсети Е. Фельдмана
Евгений Фельдман: Я не очень хочу об этом говорить, мы так договорились по разным причинам. Мы вообще приняли идеологическое решение, что в этой книге нет лишнего. В ней есть предисловие, написанное Дашей Навальной. Честно говоря, я расплакался, когда первый раз его читал. Я до сих пор не могу поверить, что в моей книге такое может быть про Алексея. Это огромная честь для меня. И больше там нет ничего лишнего. Все остальное там это история. Фотографии и тексты, которые необходимы. В текстах я немножко рассказываю о работе, чтобы фотографии получили какой-то новый контекст. Там нет моего предисловия, нет фотографии автора, как обычно бывает в книгах. И в том числе нет имен людей, которые над книгой работали, это вопрос безопасности. Они все не в России, и наша прекрасная дизайнерка, и редактор книги, и люди, которые делали цвет. Но мы договорились, что мы их не раскрываем. К сожалению...
Евгения Альбац: Вы сказали, что расплакались, когда читали текст Даши Навальной. А почему?
Евгений Фельдман: Потому что она там пишет, что фотографии Алексея, которые делал я, довольно сильно влияют на ее память об отце. Честно говоря, я могу даже переврать, потому что я этот текст прочитал, когда Даша его только написала, и с тех пор не перечитывал, потому что у меня нет сил это делать снова. Я прочитал его, получается, в апреле прошлого года, 2024‑го. Я, честно говоря, не думал о том, что вот, наверное, на память детей Алексея про него, может быть, тоже влияю чуть-чуть. Это такая штука, которая у меня в голове как-то окончательно не умещается.
Запрет на Навального
Евгения Альбац: Стало известно, что российская власть объявила книгу «Патриот» Алексея Навального, изданную в Литве, экстремистской литературой, и она будет запрещена на территории Российской Федерации. Вы не опасаетесь, что то же самое произойдет с вашим фотоальбомом?
Евгений Фельдман: Я не очень могу на это повлиять, и что мне остается делать? Не выпускать его? Я буду выпускать. Я зимой на австралийской выставке вечерами, когда галерея закрывалась, садился на пол и думал всякие разные мысли про себя, про Алексея. И одно из направлений этих мыслей было о том, а что мне вообще делать-то дальше? Ну я журналист, фотограф. Но моя специализация требует, чтобы я снимал что-то, что касается России. Я могу и конклав снимать, как делал это в мае. Но в целом я скорее в длинную работаю. Вот что мне делать? Я могу попробовать сделать вид, что я не имею отношения к России, и искать работу, скажем, фоторедактором в «Гардиан». И какой-то такой трек в своей жизни выбрать. И вот сидя там, я понял, что нет, что мое дело, наверное, осмыслять то, что произошло в России, с Россией, с Алексеем, и так далее. Я что-то снял, про что-то могу написать, вторую книжку придумал, еще что-то. Короче, как-то так моя мысль двинулась. В конце концов, осмысление — это же штука, которая не требует аудитории. Я буду очень рад и счастлив, конечно, если эта книжка продастся, иначе моя жизнь станет существенно хуже. Мне очень, конечно, хотелось бы, чтобы те деньги, которые я в нее вложил, получилось бы вернуть. Но это не так важно. Мое дело — сохранять в том числе память про Алексея в тех видах, в которых я могу. Могу книжку написать, могу альбом выпустить. Может быть, кино получится сделать. Посмотрим. Это мое дело. А то, что какие-то странные люди, которые еще и соседние страны кровью заливают, решили запрещать мне мое дело делать — ну, я не могу их остановить, но и слушать их я тоже не собираюсь.
Видеоверсия:
* Евгения Альбац, Евгений Фельдман, Михаил Касьянов, Гарри Каспаров РФ объявлены «иностранными агентами».
** Алексей Навальный, Гарри Каспаров внесены в список «террористов и экстремистов».
Заглавное фото Алексея Навального — Е.Фельдман,
заглавное фото Евгения Фельдмана — И. Верещагин.