Было так: нас с Сережей Корзуном в очередной раз костерили на редакционной летучке — мы работали во французской редакции иновещания Гостелерадио СССР. Корзун придумал новый формат — информационный альманах. Вот за это и костерили. А когда кто-то из нас попытался возразить — де, надоело делать сухомятку, — один из начальников подошел к окну, показал на трамвайную остановку и сказал: «Хотите по-другому делать, вот идите туда и делайте себе радио». Это был 1988 год.
 |
|
Сергей Бунтман и звукорежиссер Наталия Якушева. 1990 г. |
«Сделайте себе радио»
Хорошее предложение. И Серега Корзун* * Главный редактор радиостанции «Эхо Мосвы» в 1990–1996 гг., ныне генеральный продюсер радиостанции «Бизнес ФМ». стал думать, думать... А в 1990-м, когда уже готовился новый Закон о печати,* * Закон СССР о печати и других средствах массовой информации появился 12 июня 1990 года. выяснилось, что высвобождается частота... Из тогдашнего советского Минсвязи выделилась Ассоциация радио — в духе времени это была такая полугосударственная полукоммерческая структура. И у них была частота. По новому закону стало возможно организовать негосударственную радиостанцию — за это и ухватились. Учредителями были Моссовет, журфак МГУ, журнал «Огонек» и Ассоциация радио. Моссовет дал денег, журфак и Ясен Засурский — свое благословение и несколько репортерских магнитофонов образца «покоренья Крыма», а ассоциация кроме частоты дала аппаратуру и комнатенку, которую оборудовали как студию — на улице 25 Октября, теперь — снова Никольская. Корзун мне сказал: будешь делать радиоспектакли. Я подумал: какое счастье, больше мне никогда не надо будет касаться политики…
 |
|
Сергей Корзун. 1992 г. |
22 августа 90-го года
В 7 часов вечера мы впервые вышли в эфир. Двухчасовая программа — новости, треп со слушателями, музыка. Вел Корзун. Первые новости делал Слава Крискевич, он сейчас на телеканале «Звезда». Диктором и информационщиком был Гриша Кричевский, тогда милый мальчик, а сейчас генеральный директор «Звезды», Сережа Игнатов — звукорежиссер, еще один звукорежиссер — Андрей Головачев. В общем, человек восемь. Потом, в 1991-м, пришла Ольга Журавлева,* * Ныне ведущая программ «Эха Москвы». Андрей Черкизов,* * Политический обозреватель «Эха Москвы» на протяжении 16 лет, умер в 2007 году. Ксюша Ларина... Журавлева — она от Венедиктова, это его бывший класс. Он же учителем истории был. А Оля ему уроки срывала по заказу коллектива. Сядет на первую парту и шевелит ушами. У нее ведь уникальная способность — вразнобой ушами шевелить. А Лешка сразу ломался, не выдерживал. Потом Журавлева к нам пришла.
Андрей Черкизов появился после литовских событий* * 12–13 января 1991 года во время массовых выступлений в Вильнюсе погибли 15 человек и 600 были ранены. — узнал, что есть такое радио, и пришел. Так родилась его знаменитая «Реплика» — не мнение, не комментарий — именно «Реплика Андрея Черкизова». Правда, Андрей ее пытался делать на 15 минут, Корзун ему крылышки обломал — сократил до 3-х…
Андрей Черкизов появился после литовских событий* * 12–13 января 1991 года во время массовых выступлений в Вильнюсе погибли 15 человек и 600 были ранены. — узнал, что есть такое радио, и пришел. Так родилась его знаменитая «Реплика» — не мнение, не комментарий — именно «Реплика Андрея Черкизова». Правда, Андрей ее пытался делать на 15 минут, Корзун ему крылышки обломал — сократил до 3-х…
 |
|
Ксения Ларина. 1992 г. |
Вражеская радиостанция
Сколько было слушателей, какая аудитория, какие рейтинги... — поначалу никто этого не считал. Мы по звонкам определяли: скажем, прозвонился 100‑й раз один и тот же человек, значит, он слушал один. Когда он перестал дозваниваться, мы понимали, что аудитория увеличилась до 5 человек.
Кстати, название «Эхо Москвы» возникло не сразу. Вначале было «Радио М». И Саша Щербаков, тогда зам главного редактора «Огонька», сказал: «Эм... Э... Мэ... Э-М — эхо. Москвы. Эм… Почему бы не «Эхо Москвы»?» Корзуну это страшно не нравилось, но оно легло — «Эхо Москвы» — и навсегда... Венедиктов, кстати, специально поехал в Ленинград, к академику Дмитрию Сергеевичу Лихачеву, спросил, можно ли склонять эхо? На эхе, об эхе... Лихачев сказал: «Да, можно».
Первая популярность пришла в январе 1991‑го. 13 января в 3 часа ночи мне позвонил приятель, режиссер из Вильнюса, и говорит: «У нас жертвы есть, у нас танки...» Когда метро открылось, мы уже собрались в редакции. Я сидел в эфире, а ребята попеременно были — кто в Верховном совете, кто в литовском посольстве, кто на Красной площади. А когда Венедиктов вечером меня сменил и сел за пульт, он не смог на него руки положить: пульт был в буквальном смысле слова раскален. Про нас тогда написала «Советская Россия» — мол, вражеская радиостанция под стенами Кремля. И мы это зачитали в эфире.
А потом был август 91-го. Мы работали в прямом эфире, нас три раза отключали. И Корзун вкатил Венедиктову выговор, за то, что не вывел в прямой эфир никого из путчистов. Потому что должны быть представлены обе стороны.
Венедиктов это запомнил. И в 93-м, во время парламентского кризиса, он спокойненько вывел в эфир Чубайса, потом Гайдара, а потом взял и отправился в осажденный Белый дом. Никаких мобильных тогда не было, естественно, зато было три спутниковых телефона — у Ассошиэйтед пресс, Франс пресс и Рейтер. Леша взял у кого-то из них трубку и поперся к Руцкому.* * Александр Руцкой — с 12 июня 1991 года по 3 сентября 1993 года — вице-президент РФ. 3 сентября указом президента Бориса Ельцина отстранен от исполнения обязанностей. Говорит: «Вы в эфир хотите выйти?» Тот ему: «Как? Все телефоны отключены». А Лешка набрал эфирную студию и отдал трубку Руцкому: «Говорите, Александр Владимирович». Тот и сказал: «Товарищи, поднимайте самолеты, летите бомбить Кремль» — в прямом эфире «Эха Москвы». Венедиктов счастливый — мол, задача выполнена, выговора не будет. Ему это потом Ельцин припомнил, уже в 94-м году, на встрече с журналистами в Кремле: как, мол, не стыдно: «Эхо Москвы», поднимайте самолеты, бомбите Кремль, тоже мне работнички». Лешка руками развел: работа у меня такая. Ельцин его потом долго «работничком» звал. А ведь мог посадить.
Сколько было слушателей, какая аудитория, какие рейтинги... — поначалу никто этого не считал. Мы по звонкам определяли: скажем, прозвонился 100‑й раз один и тот же человек, значит, он слушал один. Когда он перестал дозваниваться, мы понимали, что аудитория увеличилась до 5 человек.
Кстати, название «Эхо Москвы» возникло не сразу. Вначале было «Радио М». И Саша Щербаков, тогда зам главного редактора «Огонька», сказал: «Эм... Э... Мэ... Э-М — эхо. Москвы. Эм… Почему бы не «Эхо Москвы»?» Корзуну это страшно не нравилось, но оно легло — «Эхо Москвы» — и навсегда... Венедиктов, кстати, специально поехал в Ленинград, к академику Дмитрию Сергеевичу Лихачеву, спросил, можно ли склонять эхо? На эхе, об эхе... Лихачев сказал: «Да, можно».
Первая популярность пришла в январе 1991‑го. 13 января в 3 часа ночи мне позвонил приятель, режиссер из Вильнюса, и говорит: «У нас жертвы есть, у нас танки...» Когда метро открылось, мы уже собрались в редакции. Я сидел в эфире, а ребята попеременно были — кто в Верховном совете, кто в литовском посольстве, кто на Красной площади. А когда Венедиктов вечером меня сменил и сел за пульт, он не смог на него руки положить: пульт был в буквальном смысле слова раскален. Про нас тогда написала «Советская Россия» — мол, вражеская радиостанция под стенами Кремля. И мы это зачитали в эфире.
А потом был август 91-го. Мы работали в прямом эфире, нас три раза отключали. И Корзун вкатил Венедиктову выговор, за то, что не вывел в прямой эфир никого из путчистов. Потому что должны быть представлены обе стороны.
Венедиктов это запомнил. И в 93-м, во время парламентского кризиса, он спокойненько вывел в эфир Чубайса, потом Гайдара, а потом взял и отправился в осажденный Белый дом. Никаких мобильных тогда не было, естественно, зато было три спутниковых телефона — у Ассошиэйтед пресс, Франс пресс и Рейтер. Леша взял у кого-то из них трубку и поперся к Руцкому.* * Александр Руцкой — с 12 июня 1991 года по 3 сентября 1993 года — вице-президент РФ. 3 сентября указом президента Бориса Ельцина отстранен от исполнения обязанностей. Говорит: «Вы в эфир хотите выйти?» Тот ему: «Как? Все телефоны отключены». А Лешка набрал эфирную студию и отдал трубку Руцкому: «Говорите, Александр Владимирович». Тот и сказал: «Товарищи, поднимайте самолеты, летите бомбить Кремль» — в прямом эфире «Эха Москвы». Венедиктов счастливый — мол, задача выполнена, выговора не будет. Ему это потом Ельцин припомнил, уже в 94-м году, на встрече с журналистами в Кремле: как, мол, не стыдно: «Эхо Москвы», поднимайте самолеты, бомбите Кремль, тоже мне работнички». Лешка руками развел: работа у меня такая. Ельцин его потом долго «работничком» звал. А ведь мог посадить.
 |
 |
|
Ночь с 3 на 4 октября 1993-го — Алексей Венедиктов (на фото вверху, справа) и Юрий Щекочихин (на фото внизу слева) в редакции «Эха» |
Технология защиты
На Никольской мы почти четыре года прожили. Хорошее место. Там, чтобы попасть вниз, надо было подняться на третий этаж, потом спуститься на второй, и оттуда уже вниз в подвал. Чугунная лестница 1890-х годов, чугунные подоконники... — прекрасное здание. Венедиктов там на подоконнике с министром иностранных дел Андреем Козыревым перед эфиром вино пил. Из стаканчиков для карандашей. Больше места не нашлось. Вот так.
А в 94-м мы обосновались на Новом Арбате, в первой «книжке», на 14-м этаже. Постепенно мы начали обращаться в акционерное общество. Смогли с учредителями расплатиться, начали потихоньку зарабатывать чего-то там рекламой. Появилась рекламная служба. Уже был Юра Федутинов, ныне генеральный директор «Эха» — он тоже пришел с иновещания, был диктором во французской редакции. И еще появились у нас, извините меня, понты большие, наше собственное высокомерие. Мы там герои двух путчей, тра-ля-ля... С ужасом поняли, что на этих наших героизмах не вылезешь, если не будем развиваться, так и останемся такой вот заводской, глубоко прогрессивной и очень гордой радиостанцией навсегда. Нужна серьезная организация, серьезное вещание. И мы стали искать инвестора.
Пришли какие-то дяденьки из Чикаго. Они сказали: «Да, чудесно. Сейчас переформатируем радиостанцию в музыкальную, такую бум-бум-бум — музыка, реклама, чуть-чуть новостей». Мы сказали: «Нет». Стали опять искать и нашли Гусинского* * Владимир Гусинский — банкир, президент Мост-Банка, владелец холдинга «Группа-«Мост», с 2000 года в эмиграции. . Тогда у него уже была газета «Сегодня», и нам коллеги сказали: Гусинский — это прилично.
Мы дали задание Венедиктову: придумай защиту от инвестора, от Гусинского. Написали устав редакции — вот такой томина, с системой избрания главного редактора и т.д., который был направлен против ужаснейших олигархов и инвесторов, чтобы они не давили. По этому уставу главного редактора избирает редакция — только журналисты, не водители, бухгалтеры, а именно журналисты. А утверждает собрание акционеров. И снять его может только собрание акционеров. Опыт уже был — знали, как с помощью тех, кто работает на «подпевках», можно принять решение в обход журналистов.
Акционерный пакет делился так: 40% были у журналистов, 40% — у Гусинского и 20% — у Гарри Каспарова. То есть ни у кого контрольного пакета не было. И Гусинский согласился. Он вообще радио начал слушать, только когда его посадили — его интересовало только телевидение. Так случилось счастье: наш инвестор радио не слушал.
На Никольской мы почти четыре года прожили. Хорошее место. Там, чтобы попасть вниз, надо было подняться на третий этаж, потом спуститься на второй, и оттуда уже вниз в подвал. Чугунная лестница 1890-х годов, чугунные подоконники... — прекрасное здание. Венедиктов там на подоконнике с министром иностранных дел Андреем Козыревым перед эфиром вино пил. Из стаканчиков для карандашей. Больше места не нашлось. Вот так.
А в 94-м мы обосновались на Новом Арбате, в первой «книжке», на 14-м этаже. Постепенно мы начали обращаться в акционерное общество. Смогли с учредителями расплатиться, начали потихоньку зарабатывать чего-то там рекламой. Появилась рекламная служба. Уже был Юра Федутинов, ныне генеральный директор «Эха» — он тоже пришел с иновещания, был диктором во французской редакции. И еще появились у нас, извините меня, понты большие, наше собственное высокомерие. Мы там герои двух путчей, тра-ля-ля... С ужасом поняли, что на этих наших героизмах не вылезешь, если не будем развиваться, так и останемся такой вот заводской, глубоко прогрессивной и очень гордой радиостанцией навсегда. Нужна серьезная организация, серьезное вещание. И мы стали искать инвестора.
Пришли какие-то дяденьки из Чикаго. Они сказали: «Да, чудесно. Сейчас переформатируем радиостанцию в музыкальную, такую бум-бум-бум — музыка, реклама, чуть-чуть новостей». Мы сказали: «Нет». Стали опять искать и нашли Гусинского* * Владимир Гусинский — банкир, президент Мост-Банка, владелец холдинга «Группа-«Мост», с 2000 года в эмиграции. . Тогда у него уже была газета «Сегодня», и нам коллеги сказали: Гусинский — это прилично.
Мы дали задание Венедиктову: придумай защиту от инвестора, от Гусинского. Написали устав редакции — вот такой томина, с системой избрания главного редактора и т.д., который был направлен против ужаснейших олигархов и инвесторов, чтобы они не давили. По этому уставу главного редактора избирает редакция — только журналисты, не водители, бухгалтеры, а именно журналисты. А утверждает собрание акционеров. И снять его может только собрание акционеров. Опыт уже был — знали, как с помощью тех, кто работает на «подпевках», можно принять решение в обход журналистов.
Акционерный пакет делился так: 40% были у журналистов, 40% — у Гусинского и 20% — у Гарри Каспарова. То есть ни у кого контрольного пакета не было. И Гусинский согласился. Он вообще радио начал слушать, только когда его посадили — его интересовало только телевидение. Так случилось счастье: наш инвестор радио не слушал.
 |
|
Та самая Ольга Журавлева. 1990 г. |
Рулевые
Нами много раз пытались рулить: и разного рода демократические депутаты, и их оппоненты. Иногда просто советовали, «по-дружески». Было несколько таких переломных моментов. Наверное, самый тяжелый — в 2001 году. Тогда уже грохнули НТВ, было понятно, что на этом не остановятся. И нам надо было решить принципиальный момент: становимся ли мы таким, скажем, противовесом государственной махине — и тогда выбор гостей у нас вполне определенный. Или мы продолжаем оставаться площадкой для всех. Ну за исключением отморозков — фашистов, Макашова и так далее. Надо было это сформулировать, и мы сформулировали: на «Эхе» должны быть представлены все мнения. А слушатель пусть решает, чьи аргументы убедительнее.
 |
|
Владимир Гусинский. 1994 г. |
Вторая проблема — новый инвестор. Пришел к нам Альфред Рейнгольдович Кох, которого уполномочили нами заниматься. А у Лешки на столе — он уже три года был главным редактором — лежала пачка заявлений: 97 заявлений от 98 работников. А он якобы на больничном, поэтому их не подписывает, ибо нельзя по закону. Никто не организовывал сбор подписей. Венедиктов просто сказал: «Ребята, кто хочет остаться — оставайтесь, а кто нет, пока я здесь — пишите заявление». На следующий день — тридцать заявлений, через день — пятьдесят… Это была поразительная история. Люди решали сами за себя. Венедиктов им сказал: «Если я уйду, мне нечего вам предложить». Его спрашивали: «А куда вы пойдете?» Венедиктов отвечал: «Вон там пивная, туда и пойдем». И все. А потом было собрание, на которое приехал Кох, — он хотел поговорить с коллективом. Собрание было в лифт-холле, у нас другого места, чтобы все могли собраться, не было и нет. Кох выступил с некой речью, потом говорит: «Вопросы есть?» И тут Майя Лазаревна Пешкова задает ему простой вопрос: «Альфред Рейнгольдович, скажите, пожалуйста, кто были ваши мама и папа?» Он решил, что это провокация. А Майе просто было интересно — все-таки возможный будущий начальник, представитель новых акционеров. Майя Пешкова «Непрошедшее время» делает, биографии людей, династии. Вот она и спросила: «Интересно узнать, кто были ваши мама и папа?» И Кох повернулся и ушел.
 |
|
Альфред Кох. 2006 г. |
На переломах
Ну а потом были «Норд-Ост», Беслан — это уже перелом всего и для всех. На «Норд-Осте» наши девчонки были в заложницах — одна наша, одна из «Московской правды». Мы их записывали, но в эфир давать не могли: нам сказали, что нельзя. И вот они говорят: «Ой, пошел газ, сейчас нас всех убьют». Я очень хорошо помню: мы с Венедиктовым сидим в редакции, узнаем: штурм, всех взяли, террористы уничтожены, все теперь нормально. И тут начали «капать» жертвы: десять человек, пятнадцать, двадцать… Потом Васильев* * Владимир Васильев — тогда заместитель министра внутренних дел. вышел и сказал: 129 жертв…
А потом еще страшнее — Беслан, захват школы. Сообщают: в заложниках 355 человек. А Лешка ведь учитель, он знает, что 1 августа все школы сдают в Министерство образования цифры по наполняемости: сколько учеников в каждой школе, в каждом классе, чтобы министерство с финансированием и штатным расписанием определилось. Он и позвонил в министерство. Ему там и сказали: Беслан? Школа № 1? 897 учеников. Венедиктов начал считать: «897, ну 100, как обычно, не явилось 1 сентября, это минус. 100 учителей, плюс. Плюс родители. Полторы тысячи. Ну, пусть сто человек сбежали. Откуда они взяли 355?» Он позвонил Алексею Громову (пресс-секретарь президента РФ) и сказал: «Там не 355, там в три или в четыре раза больше». Ему: «Мы телеграмму получили официальную». Венедиктов: «Доложи (они были с Громовом на «ты») начальнику, потому что, если будет штурм, одно дело штурмовать, когда 400 человек, а другое — полторы тысячи». — «Да, ты всегда...» Венедиктов: «Я школьный учитель». И Громов пошел к Путину. Ему сообщили: 897 учеников. Значит, там около полутора тысяч человек, с родителями, с учителями. Мы дали эти цифры в эфир: «По сообщению местных властей, — 350–320 заложников, по нашим подсчетам, — свыше 1200». Вот так, две цифры, все официально было. Нам орали: «Панику сеете!» А мы просто сообщали, чтобы те, кто штурмовать будет, знали, что детей в актовом зале на квадратный метр в четыре раза больше. А потом был штурм, и я помню, как Венедиктов сказал: «Сережа, п...ц». Не было связи, не было единого командования, никто не сидел на связи с правительством. Решение было принято с кондачка, с неполной информацией... Поэтому мы все время и бьемся за полную информацию, потому что кастрированная информация приводит к неправильным решениям и в результате — к трагедиям.
А потом еще страшнее — Беслан, захват школы. Сообщают: в заложниках 355 человек. А Лешка ведь учитель, он знает, что 1 августа все школы сдают в Министерство образования цифры по наполняемости: сколько учеников в каждой школе, в каждом классе, чтобы министерство с финансированием и штатным расписанием определилось. Он и позвонил в министерство. Ему там и сказали: Беслан? Школа № 1? 897 учеников. Венедиктов начал считать: «897, ну 100, как обычно, не явилось 1 сентября, это минус. 100 учителей, плюс. Плюс родители. Полторы тысячи. Ну, пусть сто человек сбежали. Откуда они взяли 355?» Он позвонил Алексею Громову (пресс-секретарь президента РФ) и сказал: «Там не 355, там в три или в четыре раза больше». Ему: «Мы телеграмму получили официальную». Венедиктов: «Доложи (они были с Громовом на «ты») начальнику, потому что, если будет штурм, одно дело штурмовать, когда 400 человек, а другое — полторы тысячи». — «Да, ты всегда...» Венедиктов: «Я школьный учитель». И Громов пошел к Путину. Ему сообщили: 897 учеников. Значит, там около полутора тысяч человек, с родителями, с учителями. Мы дали эти цифры в эфир: «По сообщению местных властей, — 350–320 заложников, по нашим подсчетам, — свыше 1200». Вот так, две цифры, все официально было. Нам орали: «Панику сеете!» А мы просто сообщали, чтобы те, кто штурмовать будет, знали, что детей в актовом зале на квадратный метр в четыре раза больше. А потом был штурм, и я помню, как Венедиктов сказал: «Сережа, п...ц». Не было связи, не было единого командования, никто не сидел на связи с правительством. Решение было принято с кондачка, с неполной информацией... Поэтому мы все время и бьемся за полную информацию, потому что кастрированная информация приводит к неправильным решениям и в результате — к трагедиям.
 |
|
Гонорарная ведомость. 1990 г. |
Семья
Когда (Руслан) Аушев, будучи президентом Ингушетии, издал указ о многоженстве, Венедиктов написал приказ: «Распространить действие указа президента Аушева на территорию радиостанции «Эхо Москвы». И Аушев его сертифицировал. Приказ висит в рамочке с подписью: «Согласен. Аушев». За эти 20 лет штат радиостанции со всеми службами вырос до 220 человек, такая большая-большая семья: женились, разводились, детей рожали, романы крутили: люди тут работают с утра до вечера, где же еще? В 1999-м Венедиктов приказ издал: «Лимит по беременностям исчерпан». Ведь каждую будущую маму-ведущую надо кем-то заменить. А потом с Нового года его отменил — природа его отменила. Но о том, что кто-то ждет ребенка, Леша узнает первый: «Я хотела вас огорчить», — говорит сотрудница. А он: «Огорчить»? Радоваться надо». Ну мы и радуемся.
Когда (Руслан) Аушев, будучи президентом Ингушетии, издал указ о многоженстве, Венедиктов написал приказ: «Распространить действие указа президента Аушева на территорию радиостанции «Эхо Москвы». И Аушев его сертифицировал. Приказ висит в рамочке с подписью: «Согласен. Аушев». За эти 20 лет штат радиостанции со всеми службами вырос до 220 человек, такая большая-большая семья: женились, разводились, детей рожали, романы крутили: люди тут работают с утра до вечера, где же еще? В 1999-м Венедиктов приказ издал: «Лимит по беременностям исчерпан». Ведь каждую будущую маму-ведущую надо кем-то заменить. А потом с Нового года его отменил — природа его отменила. Но о том, что кто-то ждет ребенка, Леша узнает первый: «Я хотела вас огорчить», — говорит сотрудница. А он: «Огорчить»? Радоваться надо». Ну мы и радуемся.
