В идеалистическом XIX веке жилось мясистее и честнее. Идеалист Василий Васильевич Розанов (тот самый, про которого у Венички Ерофеева: «Махровее и одиознее некуда. Прелесть какая») осязал русскую литературу конкретно шкурой и внутренностями. И всю-то свою писательскую жизнь воевал с «проклятым хохлом». Вот буквально встанет с утра, чаю еще не попьет, а уж начал: Гоголь у него и мертвяк, и дьявол, и язык у него восковой, и ни родных у него, ни друзей. Скалы. Соленая вода. Нефть. Вонь…
Но любил его страшно. Боготворил. А как не любить, если гений? Ведь манит, втягивает, как воронка. Спасайся кто может… «Давай, давай Вася! Не уставай, греби!» Вот так глупый идеалист Розанов всю жизнь и проплутал в трех соснах: Пушкин, Гоголь да Лермонтов. Покуда не пришла умная советская власть и не расставила все по порядку. Старенького Васю, в частности, отправила помирать голодной смертью в Сергиев Посад — за ненадобностью.
А Гоголь, по ней, вовсе не страшен. Наоборот, прогрессивен: острый критик уродливого быта крепостнической России. Из тех, кого В.И. Ленин называл «полезными идиотами». Пришло время хлипкой грязцы, кровавых костей в колесе и водянистых материалистических рассуждений.
Знаете ли вы Россию?
Еще задолго до катастрофы идеалист Розанов лепил Гоголю прямо в лоб: ты, ты, ирод, виноват! Раз гений, значит, и отвечай. «С Гоголя именно начинается в нашем обществе потеря чувства действительности, равно как от него же идет начало и отвращения к ней. Его воображение… растлило наши души и разорвало жизнь, исполнив то и другое глубочайшего страдания».
Выходит, ничего такого материалистического Гоголь не «отображал». Напротив, идеалистически строил русскую душу. И построил, стервец, неправильно. Затмив своим мертвенным гением живого Пушкина и подставив на место светлой и легкой пушкинской России тяжкую и неживую Россию гоголевскую. Где люди не люди, а с дьявольским искусством выделанные смешные куклы.
Конструируя образ России, Гоголь неизбежно передавал ей что-то от себя. Как мерещится Розанову, отчасти некрофильское. Его изощренный нюх ловит парок мертвечины, порхающий над гоголевской прозой. «Все русские прошли через Гоголя — это надо помнить. Это самое главное в деле… Не кто-нибудь, не некоторые, но все мы… Нет русского современного человека, частица души которого не была бы обработана и прямо сделана Гоголем».
Идеалист Розанов понимал, что люди всегда живут в кем-то выдуманной реальности. Материалисты Ленин—Сталин умом это отрицали, но на деле только и занимались тем, что грубо имплантировали в реальность выдумки глубоко нездоровых людей, ушибленных сказками про царство божье на земле. Подпирая свои выдумки фрагментами гоголевской России.
Знаете ли вы Россию? Нет, вы не знаете России. Во всяком случае, в целом. Ее маленький кусок, конечно, видели сквозь лениво приспущенные веки. Но Россия целиком поддается обозрению только внутренним взором. Как выстроенный кем-то и вложенный в ваше сознание образ. А уж история России и подавно. Может быть, образ, выстроенный Пушкиным. Или образ, выстроенный Гоголем. Или образ, выстроенный тов. Шариковым, получившим от партии мандат на сочинение школьного курса.
Оттого и беснуется Розанов, что ясно видит меру ответственности, лежащую на гении. Ну и перегибает, конечно. А иначе и невозможно. Иначе он, вместе с Гоголем, был бы не русской культуры феномен, а какой-то иной. Каковую культуру, выходит, Гоголь и убил — заразив трупным ядом смеха, неверия и анархизма…
Только Гоголь все это знает лучше кого бы то ни было: «Соотечественники, страшно!» Еще бы не страшно — одному перед бездонной воронкой, хилыми плечами безумца подпирающему ледяную глыбу размером об одну шестую часть Земли. Или толкающему глыбу через край?
Он же умер от чувства вины. Может, зря его так Розанов? Нет, не зря. Как и от чего умер — твое личное дело. А вот что написал и оставил — дело всей России.
Ах, птица-тройка...
Второй том «Мертвых душ» автор оставить не захотел. Это не Гоголя катастрофа — наша. После гениального первого тома он (предвидя страстные шельмования грядущего Розанова) взял на себя в буквальном смысле слова повышенные обязательства. Перед Богом и Россией. Создать образы «истинно исполинские», способные по-новому раскрыть русский характер во всей его мощи… и т.п. и т.д. Прямо как тов. Фадеев пред тов. Сталиным. И не смог: надорвался. Читаешь сохранившиеся обрывки второго тома — фальшь, нежить, нечеловеческий оптимизм. По цвету и запаху напоминает «Поднятую целину», ссохшиеся гнойные бинты и гипс из покойницкой социалистического реализма.
Не мог не сжечь. Просто как честный литератор. Поставил на себе эксперимент и получил отрицательный результат: нет будущего у России. По крайней мере, у той ее версии, которую он видел и чувствовал.
Осталась нам навечно застывшая в словесном воске тройка, а в тройке — как с гоголевским ужасом замечает герой Шукшина — кто? Человек без лица, сущность которого кто только ни пытался угадать. Мережковский считал его чертом. Набоков — кольчатым червем с рекламы шин «Мишлен». Идиоты из клуба марксистов-ленинцев — представителем нового класса буржуазии.
А может, это совок в зародыше? Без чести, без внутренней веры, с чисто животной идеологией — выжить бы, нажить бы, а дальше…
Ах, птица-тройка, кто и зачем тебя выдумал?! Вы-с, дражайший Николай Васильевич.
Вы-с и выдумали-с. Бог Вас простит.
Не Ваша, в конце концов, вина, что из всех «Мертвых душ» тов. Сталин сумел извлечь только маленькую босоногую девочку, которую кучер Селифан корит за незнание разницы где лево, где право… Точно как запутавшаяся без вождя партийная оппозиция.
Или все-таки Ваша вина? В России писатель отвечает за все. Ну или прежде отвечал. Ныне-то все иначе. Ныне у нас т. Чичиков председателем творческого союза — то ли писателей, то ли морганистов-кинематографистов.
В общем, наворотили Вы, господин хороший…
Но любил его страшно. Боготворил. А как не любить, если гений? Ведь манит, втягивает, как воронка. Спасайся кто может… «Давай, давай Вася! Не уставай, греби!» Вот так глупый идеалист Розанов всю жизнь и проплутал в трех соснах: Пушкин, Гоголь да Лермонтов. Покуда не пришла умная советская власть и не расставила все по порядку. Старенького Васю, в частности, отправила помирать голодной смертью в Сергиев Посад — за ненадобностью.
А Гоголь, по ней, вовсе не страшен. Наоборот, прогрессивен: острый критик уродливого быта крепостнической России. Из тех, кого В.И. Ленин называл «полезными идиотами». Пришло время хлипкой грязцы, кровавых костей в колесе и водянистых материалистических рассуждений.
Знаете ли вы Россию?
Еще задолго до катастрофы идеалист Розанов лепил Гоголю прямо в лоб: ты, ты, ирод, виноват! Раз гений, значит, и отвечай. «С Гоголя именно начинается в нашем обществе потеря чувства действительности, равно как от него же идет начало и отвращения к ней. Его воображение… растлило наши души и разорвало жизнь, исполнив то и другое глубочайшего страдания».
Выходит, ничего такого материалистического Гоголь не «отображал». Напротив, идеалистически строил русскую душу. И построил, стервец, неправильно. Затмив своим мертвенным гением живого Пушкина и подставив на место светлой и легкой пушкинской России тяжкую и неживую Россию гоголевскую. Где люди не люди, а с дьявольским искусством выделанные смешные куклы.
Конструируя образ России, Гоголь неизбежно передавал ей что-то от себя. Как мерещится Розанову, отчасти некрофильское. Его изощренный нюх ловит парок мертвечины, порхающий над гоголевской прозой. «Все русские прошли через Гоголя — это надо помнить. Это самое главное в деле… Не кто-нибудь, не некоторые, но все мы… Нет русского современного человека, частица души которого не была бы обработана и прямо сделана Гоголем».
Идеалист Розанов понимал, что люди всегда живут в кем-то выдуманной реальности. Материалисты Ленин—Сталин умом это отрицали, но на деле только и занимались тем, что грубо имплантировали в реальность выдумки глубоко нездоровых людей, ушибленных сказками про царство божье на земле. Подпирая свои выдумки фрагментами гоголевской России.
Знаете ли вы Россию? Нет, вы не знаете России. Во всяком случае, в целом. Ее маленький кусок, конечно, видели сквозь лениво приспущенные веки. Но Россия целиком поддается обозрению только внутренним взором. Как выстроенный кем-то и вложенный в ваше сознание образ. А уж история России и подавно. Может быть, образ, выстроенный Пушкиным. Или образ, выстроенный Гоголем. Или образ, выстроенный тов. Шариковым, получившим от партии мандат на сочинение школьного курса.
Оттого и беснуется Розанов, что ясно видит меру ответственности, лежащую на гении. Ну и перегибает, конечно. А иначе и невозможно. Иначе он, вместе с Гоголем, был бы не русской культуры феномен, а какой-то иной. Каковую культуру, выходит, Гоголь и убил — заразив трупным ядом смеха, неверия и анархизма…
Только Гоголь все это знает лучше кого бы то ни было: «Соотечественники, страшно!» Еще бы не страшно — одному перед бездонной воронкой, хилыми плечами безумца подпирающему ледяную глыбу размером об одну шестую часть Земли. Или толкающему глыбу через край?
Он же умер от чувства вины. Может, зря его так Розанов? Нет, не зря. Как и от чего умер — твое личное дело. А вот что написал и оставил — дело всей России.
Ах, птица-тройка...
Второй том «Мертвых душ» автор оставить не захотел. Это не Гоголя катастрофа — наша. После гениального первого тома он (предвидя страстные шельмования грядущего Розанова) взял на себя в буквальном смысле слова повышенные обязательства. Перед Богом и Россией. Создать образы «истинно исполинские», способные по-новому раскрыть русский характер во всей его мощи… и т.п. и т.д. Прямо как тов. Фадеев пред тов. Сталиным. И не смог: надорвался. Читаешь сохранившиеся обрывки второго тома — фальшь, нежить, нечеловеческий оптимизм. По цвету и запаху напоминает «Поднятую целину», ссохшиеся гнойные бинты и гипс из покойницкой социалистического реализма.
Не мог не сжечь. Просто как честный литератор. Поставил на себе эксперимент и получил отрицательный результат: нет будущего у России. По крайней мере, у той ее версии, которую он видел и чувствовал.
Осталась нам навечно застывшая в словесном воске тройка, а в тройке — как с гоголевским ужасом замечает герой Шукшина — кто? Человек без лица, сущность которого кто только ни пытался угадать. Мережковский считал его чертом. Набоков — кольчатым червем с рекламы шин «Мишлен». Идиоты из клуба марксистов-ленинцев — представителем нового класса буржуазии.
А может, это совок в зародыше? Без чести, без внутренней веры, с чисто животной идеологией — выжить бы, нажить бы, а дальше…
Ах, птица-тройка, кто и зачем тебя выдумал?! Вы-с, дражайший Николай Васильевич.
Вы-с и выдумали-с. Бог Вас простит.
Не Ваша, в конце концов, вина, что из всех «Мертвых душ» тов. Сталин сумел извлечь только маленькую босоногую девочку, которую кучер Селифан корит за незнание разницы где лево, где право… Точно как запутавшаяся без вождя партийная оппозиция.
Или все-таки Ваша вина? В России писатель отвечает за все. Ну или прежде отвечал. Ныне-то все иначе. Ныне у нас т. Чичиков председателем творческого союза — то ли писателей, то ли морганистов-кинематографистов.
В общем, наворотили Вы, господин хороший…
