Онкология в России — тема почти запретная. Потому что смертная. Чтобы выжить, эти пациенты готовы платить десятки тысяч — если они у них есть. Если их нет, то нет. И жизни тоже нет. Хотя заботу о таких больных должно на себя брать государство. Как в реальности — узнавал The New Times
В Московском областном онкологическом диспансере в Балашихе многолюдно. Коридоры забиты людьми. На всех — купленные тут же, у входа, за 5 рублей синие бахилы. Оттого и чисто. Люди сидят молча, почти не разговаривают. Терпеливо ждут своей очереди. Человек 10 сидят в очереди в кабинет химиотерапии. Если поднимают глаза — в них тихая паника. И смирение. Выходящие из кабинета больные тут же приваливаются к дверному косяку. Химиотерапия — тяжелая процедура.
Нина жила в деревне и работала помощницей по хозяйству. У нее был рак шейки матки. В Балашихинском диспансере ей объяснили, что шансов вылечиться у нее нет. Врач сказал: «На каждого человека есть свой рак. Одни до него доживают, другие — нет. Вы дожили». И отправил домой. Через полгода у нее были метастазы. Через 7 месяцев Нина, которой было 53 года, умерла — рассказала ее подруга. 40-летняя Лариса проходит курс химиотерапии за государственный счет. «У меня рак яичника. Врачи говорят, что все будет нормально. Организм здоровый, выдержит, — говорит женщина. — Подружка моя, Оля, ее тут тоже вылечили. 3 года назад это было. Тот же диагноз, что и у меня. Не жалуется». Лариса — одна из тех 480 тыс., кому каждый год в России, по официальным данным, ставят диагноз — рак. Онкология занимает 3-е место в рейтинге смерти в стране.
Рассчитывать только на себя
Лев Амбиндер, руководитель Российского фонда помощи и член президентского Совета по правам человека, помогает больным детям, в том числе и онкологическим больным, уже 13 лет. По его словам, в этом году государство выделило 4,5 тыс. квот для детей, страдающих от лейкоза. По сравнению с прошлым годом размер квоты был существенно увеличен — с 70 тыс. до 110 тыс. рублей. Вот только ее все равно не хватает. Например, детям, у которых лейкоз, часто нужна пересадка костного мозга. Подбор донора в таком случае обойдется в €15 тыс. плюс еще €1 тыс., чтобы доставить биологический образец в Москву из Германии, где есть специальная клиника и база доноров. А на лекарства нужно не меньше 1 млн рублей.
Если у ребенка саркома бедра, то ногу могут спасти, но нужен протез. Российские протезы, по словам Льва Амбиндера, не очень хорошие — их надо менять каждый год. Хорошие — немецкие. Но немецкий протез стоит 1 млн 200 тыс. рублей. Это если привозить из Германии самостоятельно. Если покупать в России, надо прибавить еще 30%. Государство это, разумеется, не оплачивает. Поэтому приходится рассчитывать либо на собственные силы, либо на помощь благотворительных организаций, либо и на то, и на другое.
Когда тянуть нельзя
Онкология у нас — «социально значимое заболевание », и лечение больных берет на себя государство. Если с диагнозом не могут справиться на уровне районного диспансера или клиники, то больных должны направлять в специализированные центры — они есть в ряде городов страны. На лечение в таких центрах государство выделяет то, что называется квотами, то есть дополнительное финансирование. Но, по словам Валентины Петренко, председателя Комитета Совета Федерации по социальной политике и здравоохранению, денег часто не хватает.
Система квот работает плохо. И больным приходится выкручиваться своими силами.
Светлане под сорок: «По рекомендации я пришла в городскую клинику. Денег у меня не было. Врачи сказали, что через неделю будет квота. А потом выяснилось, что мне она не досталась. А здесь долго тянуть нельзя — это убийство, — говорит она. — Пришлось воспользоваться связями, и мне выделили квоту через Госдуму как бюджетнице. Потом отдала 60 тыс. рублей, чтобы меня прооперировали пораньше». Операция прошла успешно и химиотерапию делать не пришлось: она бы обошлась еще в 160 тыс. рублей. Плюс лекарства.
«Пишите завещание»
Марии было 43 года, когда во время операции по удалению опухоли у нее обнаружили обширные метастазы. Рак 3-й стадии, уже переходящий в 4-ю. Предоперационные медицинские обследования, в том числе УЗИ и компьютерная томография, онкологии не выявили. Врачи Курганского областного онкологического диспансера, впрочем, намекали, что выявить было бы можно, если бы с ними, по словам мужа Марии Егора, «договорились». Пациентке дали 2–3 месяца жизни и совет — писать завещание. Никаких квот на лечение в столице, естественно, даже не предлагалось. Но мама и муж Марии решили бороться. Связались с дальним знакомым, у которого клиника в Германии, переслали туда результаты обследования и получили ответ: вылечить можно. Цена за лечение — €25 тыс. Таких денег у семьи не было. Мама Марии пошла на прием к губернатору Курганской области и смогла выбить для дочери квоту на лечение в Москве: на область, по словам Егора, их выделяется 83. Марию отправили в Российский научный центр имени Блохина. Между Москвой и Курганом семья курсировала почти 2 года. Рассказывает подруга Марии Елена Сусляева: «За два года только на взятки ушло больше $10 тыс. Медсестре, которая делает химиотерапию, — 150 руб. за укол. За томографию — 7 тыс. рублей, потому что нет возможности ждать неделю». Оперировали по государственной квоте, но за лекарства пришлось платить. А еще платить за пребывание в палате реанимации — $100 в сутки, за дежурство медсестры — 2 тыс. рублей в сутки и даже за уборку. А что делать? Зарплаты медсестер и нянечек мизерные. Осенью 2008 года Мария, несмотря на все усилия врачей и родных, умерла.
Дорогу осилит идущий?
The New Times обратился к медикам из Научного центра имени Блохина, но комментировать ситуацию там отказались. Чиновники из Минздрава предложили обратиться к ним с официальным письменным запросом. Валентина Петренко сообщила, что планирует «собрать круглый стол по проблемам онкологии». «В первую очередь нужно найти способ диагностировать рак на самых ранних стадиях. Это должна быть высокотехнологичная диагностика, доступная даже для сельских жителей. Сейчас многие обращаются к врачу, когда уже слишком поздно, — сказала она The New Times. — Также надо переосмыслить систему квот. Здесь не должно быть усредненной цифры, стоимость лечения для каждого должна рассчитываться индивидуально». Валентина Петренко очень надеется на недавно принятую правительством Национальную онкологическую программу:¹ на диагностику и лечение онкобольных предполагается направить 6 млрд рублей. Много это или мало? На этот вопрос Петренко ответила: «Денег никогда не бывает достаточно».
_______________
1 Постановление правительства № 189 «О Национальной онкологической программе «Комплекс мероприятий по совершенствованию организации онкологической помощи».
