19 марта в Брюсселе Европейский союз соберется на очередной саммит, посвященный экономическому кризису. Страсти накалены. Главный вопрос: переживет ли ЕС кризис?
«Сообщество подвергается испытанию, равного которому не было в истории», — говорит министр иностранных дел Великобритании Дэвид Милибэнд. «Это самый серьезный вызов за два десятилетия», — вторит ему премьер-министр Венгрии Ференц Дюрчань и предсказывает «новый железный занавес, который разделит Европу». А Мирек Тополанек, глава правительства Чехии (сейчас — председатель Евросоюза), язвит: «Может быть, мы все и в одной лодке, но каюты в ней первого, второго и третьего классов. Или это вообще тонущий «Титаник», на верхней палубе которого танцоры еще выделывают изысканные па?»
Неужели мы присутствуем при закате великого проекта? А его новая политика, основанная на компромиссах во имя совместного прогресса, невозможна?
Трудное воссоединение
1 мая 2004 года Европа ликовала. Старый Свет воссоединялся в рамках организации, которая уже обеспечила мир и процветание западу континента. Спустя 15 лет после падения Берлинской стены произошло самое масштабное расширение ЕС, в который влились десять стран. Восемь из десяти новичков (Венгрия, Латвия, Литва, Польша, Словакия, Словения, Чехия и Эстония) представляли бывший «социалистический лагерь». Вступлению предшествовали годы тяжелой трансформации (кандидаты должны были выполнить критерии членства) и изнурительные переговоры.
Торг абитуриенты вели по-разному. Упрямство и настырность некоторых стран неприятно удивили доноров, однако значения этому не придали. Статистика успокаивала. В совокупности экономика «десятки» едва достигала размеров Нидерландов, а за вычетом относительно развитых Кипра и Мальты и вовсе была равна Уэльсу. При таком соотношении вклада в общий котел трудно было вообразить, что посткоммунистические европейцы могут создать большие проблемы.
Ветеранов подвело высокомерие. Его самым ярким выражением стали слова Жака Ширака зимой 2003 года, за год до расширения. Раздраженный поддержкой, которую «новая» Европа, вопреки «старой», оказала планам вторжения США в Ирак, президент Франции тогда заметил, что некоторые «упустили отличный шанс помолчать». Непосредственно это относилось к Болгарии (она вступила в Евросоюз в 2007 году), но все кандидаты не без оснований восприняли это на свой счет. Скандал замяли. Осадок остался.
Нарушители табу
Почти двукратное увеличение числа членов (с 15 — в 2004-м до 27 — в 2007-м) нарушило баланс европейской конструкции.
Система институтов ЕС, разработанная шестеркой стран-основательниц,¹ не была приспособлена к столь масштабному расширению. В Европарламенте голова идет кругом от обилия переводческих кабин по контуру залов — у Европейского союза 23 официальных языка, и любой депутат имеет право выступать на родном.
Однако трудности перевода — ничто по сравнению с процедурой принятия решений в Европейском совете, высшем органе, где каждая страна обладает правом вето.
Правом этим, кстати, в единой Европе пользоваться было не принято. И там случались лидеры, готовые на все ради национальных интересов (достаточно вспомнить Шарля де Голля и Маргарет Тэтчер), но смысл интеграции заключался в достижении взаим
оприемлемых решений, пусть и ценой тяжелейших переговоров.
Для многих политиков из стран Центральной и Восточной Европы согласие не являлось абсолютной ценностью. Государства, лишь недавно, после распада Варшавского блока, обретшие полноценный суверенитет, не жаждали им вновь делиться. (Президент Чехии Вацлав Клаус не устает уподоблять Европейский союз СССР.) Понять их можно, но новые страны вернули в ЕС дух политики, от которого там так мучительно избавлялись.
Флагманом выступила Польша, где в 2005 году к власти пришли ультраконсерваторы братья Качиньские. Варшава не только смело накладывала вето на общие решения, как это случилось в 2006-м по поводу переговоров с Россией, но и во время ожесточенных споров 2007 года о Лиссабонском договоре, который должен был закрепить квоты голосования в зависимости от численности населения, Лех Качиньский потребовал учесть миллионы поляков, которых немцы убили во время войны. Польский президент переступил табу, лежащее в основе европейской интеграции, — не спекулировать на исторических обидах для достижения текущих политических целей: в Европе мало найдется стран, которые когда-либо в своей истории не воевали друг с другом.
Непреодолимый барьер
На протяжении 40 лет (1951–1991) европейская интеграция являла собой пример феноменального успеха. Западная Европа, уступив Соединенным Штатам стратегические функции и защиту своей безопасности, сосредоточилась на обустройстве самой себя. Консолидирующим фактором служила советская угроза.
С концом холодной войны открылась перспектива воссоединения Европы в ее культурно-исторических границах и превращения Старого Света в самостоятельный мировой субъект. Собственно, ради этого сообщество когда-то и создавалось. (Римский договор, положивший начало Европейскому экономическому сообществу, был подписан через год после Суэцкого кризиса 1956 года, который продемонстрировал крах глобальных амбиций европейских держав — каждой в отдельности.) Запуск проекта единой валюты стал заявкой на разрушение монополии доллара.
Но немалую экономическую мощь Евросоюза надо было еще и конвертировать в политическую. Для этого ЕС предстояло создать полноценную общеевропейскую идентичность, передать на наднациональный уровень функции, традиционно относящиеся к суверенным правам государства. В их числе политика в области обороны и безопасности, в том числе и энергетической, а также возможность принимать решения не консенсусом, а большинством.
В этом заключалась цель Конституции для Европы, которая провалилась на референдумах во Франции и Голландии весной-летом 2005 года. Политический смысл неудачи очевиден: интеграция застопорилась, когда появилась пусть даже гипотетическая возможность, что мнение какой-то страны может быть проигнорировано.
Сила европейского процесса всегда заключалась в том, что политики могли объяснить избирателям, чем лично им выгоден каждый следующий шаг — будь то таможенный союз, единый рынок, шенгенская зона или общая валюта. На Конституции этот механизм дал сбой. И вступление в ЕС государств Центральной и Восточной Европы сыграло здесь свою роковую роль.
Дележ общего пирога
В основе европейской интеграции всегда лежала прежде всего экономическая логика, но расширение Евросоюза было решением политическим. С одной стороны, Западная Европа испытывала неудобство перед Восточной — за Мюнхен, Ялту, Потсдам, Будапешт-56 и Прагу-68. С другой — нельзя было оставлять «серую зону» между Евросоюзом и Россией: именно эта «промежуточная Европа» (Zwischeneuropa) всегда служила яблоком раздора и источником больших войн.
Жителей западноевропейских стран эти высокие материи не очень волновали. Хуже: они не понимали практического смысла приема в ЕС дюжины государств, претендующих на общий пирог. Не случайно пугало бесконтрольного расширения в лице «польского сантехника» и якобы угрожающего нашествия турок и албанцев активно использовалось противниками Конституции.
Стремительное прибавление в европейском семействе сделало объединение разнородным, осложнило выработку любых решений. Экономический кризис поднял градус. На экстренном саммите Евросоюза 1 марта этого года Центральная Европа, жестоко страдающая от спада, запросила €194 млрд помощи, но получила резкий отказ. (The New Times подробно писал об экономической ситуации в странах Восточной Европы в № 7 от 23 февраля 2009 года.) Правда, протекционистским замашкам президента Франции Николя Саркози, который потребовал от французских производителей вернуть производства из новых стран на родину, тоже был дан отпор. Но само появление такой идеи, идущей вразрез со всеми принципами единого европейского рынка, более чем симптоматично.
Экономические разногласия не были бы столь острыми, не сложись в ЕС общая нервозная атмосфера. Крупные страны, уставшие от постоянных проблем с новичками, ужесточают позицию. Тем более что среди ветеранов есть свои «утопающие» — Греция и Ирландия. А страдающие от кризиса новенькие требуют равноправия, которое им когда-то обещали.
Борьба со склерозом
Предсказания грядущего распада Европейского союза, которые звучат в связи с кризисом, — все-таки преувеличение. ЕС — не обычный межгосударственный альянс. Это — единый организм, все части которого связаны тысячами нитей, прежде всего экономических. Разорвать эту плотную пелену можно только ценой разрыва всей интеграционной ткани. Масштаб общих издержек от этого несопоставим с гипотетическими выгодами той или иной страны. Кстати, процедура выхода из Евросоюза не прописана ни в одном документе, эта возможность попросту не предусмотрена.
Крупные страны недовольны необходимостью платить за слабых, но все равно в выигрыше от единого рынка. Малые возмущаются неравноправием, однако им не от кого ждать помощи, кроме соседей по Евросоюзу. Как сказала Ангела Меркель, помогать будут, но не пакетом, а адресно. Так что обанкротиться Латвии, Венгрии или Румынии не дадут.
Проблема в другом: у ЕС нет «большого проекта», который консолидировал бы организацию в новую эпоху. История интеграции свидетельствует, что в отсутствие путеводной идеи она начинает не просто буксовать, но и работать против себя. Раньше такая идея всегда находилась после периодов стагнации, или, как говорили в 60-е годы, «евросклероза». Сегодня ее пока не видно.
_______________
1 Страны — основательницы ЕС: Бельгия, Нидерланды, Люксембург, Франция, Италия, Федеративная Республика Германия.
