Северная Корея: шаг вперед, два назад. Мировые СМИ облетела сенсация: Ким Чен Ир наконец-то принял историческое решение по вопросу о престолонаследии — преемником Всепобеждающего Полководца, как утверждают, станет Ким Чон Ун, его третий сын. Что на самом деле происходит в этом заповеднике сталинизма — узнавал The New Times
Сразу возникает вопрос: а откуда, собственно, появилась информация? Никаких сообщений из Пхеньяна не поступало, а рядовые северокорейцы вовсе не стремятся делиться сплетнями с иностранными журналистами. В Пхеньяне-2009 такие разговоры неизбежно кончаются лагерем (это если повезет), и всем жителям Севера это отлично известно.
Наследники
Источником очередной сенсации стали сообщения южнокорейских СМИ, которые ссылаются на анонимов. Однако те, кто внимательно следит за делами в Пхеньяне, хорошо помнят, что всего лишь пару месяцев назад южнокорейские и японские СМИ со ссылкой на анонимные источники сообщали, что преемником Великого Руководителя (основного из полусотни титулов Ким Чен Ира) станет муж его сестры Чан Сон Тхэк. Несколькими месяцами ранее — и опять же со ссылкой на анонимные источники — говорилось о том, что Полководец наконец-то сделал свой выбор и решил назначить преемником второго сына, Ким Чон Чхоля. Все эти сообщения не подтвердились, как, скорее всего, не подтвердится и нынешняя «сенсация».
За железным занавесом
Подобная неопределенность понятна: северокорейское государство устроено таким образом, чтобы оставаться непроницаемым для внешнего взора. Практически вся статистика, включая самую безобидную, засекречена. Немногочисленные иностранцы находятся под постоянным наблюдением, могут путешествовать только по заранее утвержденным маршрутам и не имеют права встречаться с корейцами в неоф ициальной обстановке. Таким образом, анализ северокорейской политики в основном сводится к попыткам читать между строк в статьях главной партийной газеты «Нодон синмун» (любопытно, что партийный журнал «Кыллочжа», прямой аналог журнала «Коммунист» советских времен, запрещен к вывозу за границу и не может передаваться иностранцам).
Однако это ни в коей мере не означает, что Северная Корея остается этаким нетронутым заповедником сталинизма, памятником позавчерашней эпохи. В 90-е годы в стране произошли большие перемены.
Перестройка а-ля чучхе
До начала 90-х годов вся экономика была обобществлена, и даже в деревне приусадебные участки не могли превышать 100 м2. Для краткосрочного выезда даже за пределы своего уезда требовалось предварительное разрешение полиции. Торговля практически отсутствовала — все продукты и почти все товары первой необходимости распределялись по карточкам. Принимались чрезвычайные меры, направленные на то, чтобы изолировать население страны от внешнего мира: все приемники в стране имеют фиксированную настройку на волну официального пхеньянского вещания, вся иностранная литература нетехнического характера поступает в спецхран.
На протяжении десятилетий страна оставалась на плаву благодаря внешней, в основном советской, помощи, сам факт получения которой яростно отрицался официальной пропагандой (дело доходило до снятия табличек с советских станков). Прекращение этой помощи в 1990–1992 годах стало серьезным ударом для северокорейской экономики. Приобретать товары за рубежом на коммерческой основе было невозможно: северокорейская экономика не могла производить товары, которые бы пользовались спросом на мировом рынке.
Наиболее тяжело кризис сказался на сельском хозяйстве. К 1996 году продовольственные трудности переросли в полномасштабный голод, который унес от полумиллиона до миллиона жизней. К этому времени большинство северокорейских предприятий уже не работало, а выдача товаров по карточкам прекратилась, так что естественным следствием такого поворота событий стал взрывообразный рост, как мы бы сказали, базаров. На рынках не только торговали: там стали появляться маленькие закусочные, разнообразные мастерские, а предприимчивые тетушки наладили сдачу комнат странствующим торговцам. Власти иногда пытались помешать стремительному росту рыночного капитализма, но чаще смотрели на происходящее сквозь пальцы, ведь было понятно, что таким образом население как-то кормит себя. Впрочем, во многих случаях нежелание чиновников карать нарушителей социалистической законности было не совсем бескорыстным: коррупция в стране стала всеобщей. На плохо охраняемой корейско-китайской границе начала процветать контрабандная торговля, а в Китай потянулись северокорейские беженцы и рабочие-нелегалы.
Фактически в КНДР возродилась рыночная экономика, однако, в отличие от Китая, произошло это возрождение стихийно, как спонтанная реакция общества на кризисную ситуацию. Самое большое, к чему были готовы власти, это официально признать уже сложившуюся ситуацию и легализовать рынки, что они и сделали летом 2002 года. Эти решения в зарубежной прессе были объявлены чуть ли не началом северокорейской перестройки. Фактически изменения означали всего лишь частичное признание тех реалий, которые к тому времени уже сложились в обществе.
Страхи вертикали
На первый взгляд у северокорейских проблем есть простое решение — радикальные рыночные реформы китайского или вьетнамского образца. Однако проведение в Северной Корее таких реформ слишком опасно для нынешнего режима. Проблемы создает существование процветающей Южной Кореи. Разрыв в уровне доходов между Севером и Югом оценивается по-разному: оптимисты говорят о 17-кратном разрыве, пессимисты — о 50-кратном. На планете не существует двух других соседних стран, между которыми имелась бы такая же разница в уровне жизни. В последние годы заметная часть жителей КНДР начала догадываться, что Юг не является голодающей американской колонией, а именно это попрежнему утверждает официальная пропаганда. Однако за пределами правящей элиты мало кто в КНДР подозревает, насколько велик разрыв между двумя корейскими государствами. 
Если правительство начнет реформы, информация о южнокорейском процветании будет активно проникать в страну. Результатом этого, как обоснованно опасаются в Пхеньяне, станет политическая дестабилизация: хотя реформы наверняка приведут к улучшению ситуации, на режим будут возлагать ответственность за грандиозное отставание от Юга. Кроме того, у северокорейцев появится ощущение, что все их проблемы могут быть легко и просто решены путем объединения со сказочно богатым Югом. Результатом может стать кризис, который завершится слиянием с Югом по германскому образцу.
Для нынешней пхеньянской элиты этот вариант абсолютно неприемлем: ведь при таком повороте событий у нее нет шансов сохранить привилегии и власть. В случае объединения на Север придут фирмы Юга, конкурировать с которым северокорейские структуры не смогут и места в которых для бывших функционеров не найдется (кому будут нужны бывшие чиновники в условиях краха северокорейской государственности и поглощения страны Югом).
С точки зрения северокорейской элиты, реформы китайского образца являются политическим самоубийством, а самая рациональная стратегия выживания — это сохранение существующей системы в неприкосновенности. Нынешняя «десталинизация снизу» вызывает у пхеньянских правителей немалое беспокойство: рынки служат посредниками в распространении несанкционированной информации, а занятые в частном бизнесе люди обычно не могут контролироваться государством с той эффективностью, к какой оно привыкло.
Назад к карточкам
С другой стороны, в последние годы голод удалось преодолеть, а экономическая ситуация стабилизировалась (в основном благодаря иностранной помощи, поступление которой удалось наладить в результате сложных дипломатических маневров). В этих условиях северокорейское руководство решило перейти в контрнаступление. В октябре 2005 года было объявлено о восстановлении карточной системы. В 2006 году на рынках запретили торговать работоспособным мужчинам, а с декабря 2007го этот запрет распространили на женщин моложе пятидесяти лет. Наконец, в ноябре 2008 года были разосланы циркуляры, которые сообщали, что с января 2009-го рынки будут работать только три дня в месяц — 1-го, 11-го и 21-го. Кроме того, запрещалась частная торговля промтоварами и зерном.
Однако план фактического закрытия рынков встретил массовое сопротивление со стороны чиновничества. Часть низовой номенклатуры кормится с рынков, а часть понимает, насколько рынки важны для нормального существования большинства населения. В результате решение было отозвано в самый последний момент.
Итак, рынки в КНДР работают по-прежнему. И пожалуй, в долгосрочной перспективе последствия этого факта куда важнее, чем все дворцовые интриги и все решения по набившему оскомину вопросу о престолонаследии. Тем более что большинство этих сенсаций, скорее всего, являются провокацией спецслужб.
