«Меня влекла какая-то неведомая сила»

«Меня влекла какая-то неведомая сила». Владимир Немухин — из поколения того художественного полуподполья, которое сформировалось в СССР во времена оттепели. Их исключали из института за отказ следовать канонам социалистического реализма, для них были закрыты официальные художественные галереи, а частных не было, потому выставки проходили по квартирам и подвалам. Они устраивали свои биеннале не под софитами — в лесу Измайловского парка, ставя мольберты в мокрую осеннюю землю, на пустыре в Беляеве — как было на знаменитой «бульдозерной» выставке 1974 года в Москве, в которой участвовал Немухин. В преддверии своего 85-летнего юбилея художник рассказал The New Times о жизни, о друзьях-художниках, об искусстве

Актуальное искусство

Нет такого понятия — актуальное искусство. Пикассо никогда себя не называл современным или актуальным. В то время все-таки были определения: кубизм, футуризм, импрессионизм... А сегодня говорят — актуальное искусство, а слово «живопись» как будто даже игнорируется, уходит на второй план...

Анатолий Зверев. «Портрет художника В.  Немухина». 1968 год

Станция Сетунь

Я родился в 1925 году. Отец мой был из зажиточных крестьян. Жили они под Каширой. Деревня была небольшая, 25 домов. Один край деревни выходил на берег Оки, второй — в лес. Родители мои и их предки занимались мясным делом. Скупали скот из Тульской губернии, откармливали его на заливных лугах, а потом гнали на Крестьянскую заставу… Мать была москвичка, из мещан. Она окончила гимназию, потом познакомилась с отцом. Когда настало время меня рожать, отец с мамой жили в деревне. Но рожать она меня там побоялась. Надо было где-то искать бабку-повитуху, врачей не было. Повезла меня в Москву, но не довезла. Так я и родился по дороге, в паспорте у меня и написано: родился на станции Сетунь Кунцевского района.


Третьяковка

Еще до войны отец впервые повел меня в Третьяковскую галерею. А до этого много рассказывал о картине Репина «Иван Грозный убивает своего сына». Он так ярко все рассказывал, что, когда я подошел к этой картине и увидел вывороченный глаз царя и его сына с кровавым пятном на виске, мне стало плохо и я потерял сознание. Больше я в Третьяковку тогда не ходил, а в 42-м году, когда уже стал работать, решил стать художником. Я вам не могу ответить почему — меня влекла какая-то неведомая сила. Не было ни красок, ни кисточек. Я из своих волос делал кис­точки. Отрежу кусок, к палочке примотаю. А краски выменивал на хлеб.

Абстракция

В 58-м году я начал делать свои первые абстрактные работы. Что такое абстрактное искусство? Оно давало возможность порвать сразу со всей этой советской действительностью. Ты становился другим человеком. Абстракция это, с одной стороны, как бы искусство подсознания, а с другой — новое видение. Искусство обязано быть видением, а не рассуждением.

Художники и власть

Шли 50-е годы, уже после смерти Сталина. На Кузнецком Мосту была выставка художников. И вот, я помню, мы побежали туда смотреть: «Ты видел работу Гончарова, какой там синий цвет!» Андрей Гончаров написал картину на театральный сюжет: Риголетто сидит, рядом с ним мешок с телом его убитой герцогом дочери, и он такой лохматый, седой в руках держит свою шутовскую погремушку, а задник написан чистым ультрамарином. Тогда увидеть на выставке такой ультрамарин было событием — почти Матисс. И вот приехал на выставку сам Александр Герасимов, президент академии, главное лицо в искусстве, приехал со всей свитой, в полушубке на горностаевом меху. Снимает шапку, в зубах у него трубка. И сразу увидел эту картину. Спрашивает: «Кто это?» Ну ему говорят, да тут и сам Гончаров стоит, волнуется. Герасимов смотрел на нее долго, а потом, ничего не объясняя, говорит: «Милый, сними картинку, сними ее, сними…» Ну, все зашикали, сразу бросились на этого несчастного Гончарова. Я присутствовал при этом и видел, как Гончаров стал сам искать эту лестницу...


Художники Зверев, Калинин, Немухин. 1982 год

Рабинская горбушка

Оскара Рабина* * Художник-нонконформист, основатель «Лианозовской группы» и знаменитой «бульдозерной» выставки в Беляеве в 1974 году. Родился в 1928 году. В 1978 году эмигрировал во Францию. Живет в Париже. как будто все время преследовал злой рок. Поведение такое было. Несмотря на то что он был очень популярен в Москве. Все субботы и воскресенья собирали в Лианозове большое количество людей. Все хотели увидеть, что еще сделает Рабин. Он работал тогда десятником на станции. Там было полно заключенных. И привозили заключенных, разгружали — он записывал, сколько загрузили, сколько разгрузили. И вот это была повседневная рабинская жизнь. Зато каждую субботу и воскресенье народ приезжал смотреть на картины Рабина. И он к этим показам тщательно готовился. Жили они тогда тяжело, бедно. Купит Валя, его жена,* * Художница Валентина Кропивницкая. горбушку какую-нибудь. Дети ее попросят, а она говорит: вот папа нарисует, а потом съедим.

Прилуки

Те, кто сюда приезжал, отсюда уже не уезжал. Поэтому в результате здесь образовался прилукский Барбизон неофициального искусства. Здесь жили Вечтомов, Рабин, Свешников. Плавинский тут снимал жилье.* * Николай Вечтомов (1923–2007), Борис Свешников (1927–1998), Дмитрий Плавинский (род. в 1937 году) — художники-нонконформисты. Мастеркова,* * Лидия Мастеркова (1927–2008), художница, жена Владимира Немухина. когда тут появилась, уже ничего другого не хотела знать. Просто деревня Прилуки.

Владимир Немухин. «Композиция». 1987 год

Здесь раньше был огромный пляж. Мой приятель художник Харитонов* * Александр Харитонов (1932–1993), художник, знаток древнерусского искусства. мне говорит: «Володь, ты меня отвези в свою деревню-то». И когда мы с ним приехали и пошли на Оку, он замечательно сказал: «Володь, ты вот весь из этого песка вышел». Это было абсолютно точно. То есть пляж, Ока — вот это состояние было моей живописной школой. Здесь не бывает таких контрастов, которые бывают в Сибири, скажем, или в другой полосе России. И я для себя решил, что существую, конечно, на земле, у меня всегда есть, в отличие от Малевича, горизонт. У него горизонта нет, хотя некоторые критики со мной не согласятся. Тот же Вася Ракитин* * Василий Ракитин — известный российский искусствовед. считал, что у Малевича был горизонт, что он вышел как бы из появления крестов из-за горизонта, но это чисто мистическое видение Малевича. У меня есть горизонт, есть небо. Есть верх и низ, я существую между ними.

О квартирных выставках

Впервые квартирные выставки появились отнюдь не в советские годы. Мы сейчас говорим о квартирных выставках как форме протеста. Тогда это не было протестом. Первая квартирная выставка проходила у Куинджи, когда он у себя в особняке в Питере выставил «Ночь над Днепром». Все ходили смотреть эту «Ночь над Днепром», на эту светящуюся луну…

Анатолий Зверев

Мы со Зверевым* * Анатолий Зверев (1931–1986), один из выдающихся художников советского андеграунда. долгое время вычисляли, на какой лавочке на Патриарших могли сидеть Воланд и Берлиоз. У меня тут, на Садовой, была мастерская, и мы приходили на эту лавочку со Зверевым и выпивали коньяк — за Булгакова, Берлиоза, за Воланда. Это было наше место. У Зверева был тогда роман с Асеевой, вдовой известного поэта, он писал ей письма. За раз писем пятьдесят. Приходил ко мне, покупал огромную пачку конвертов и писал эти письма. Иногда они были в два-три слова, иногда — целая страница. Иногда со стихами, ну, например: «Снег выпал, и я выпил». Или другие: «Кот по саду — хлоп по заду», иногда это были какие-то его излияния. О любви он как бы не писал, он говорил о любви в каких-то странных размышлениях через «Витязя в тигровой шкуре» — целые страницы из этой поэмы знал наизусть. А потом просил меня помочь ему разнести эти письма: «Старик, пойдем, письма старухе разнесем». И вот мы ходили вокруг Патриарших и бросали в почтовые ящики по 10, по 7, по 5 писем, чтоб нас не застали за этим невероятным делом. Когда Асеева умерла, у нее нашли два мешка писем Зверева к ней.

Владимир Немухин. «Натюрморт с картами». 1980 год

Белая страна

Русское искусство во многом обязано тому пространству, в котором мы живем. У нас много зимы и много снега. И в этом смысле я бы сказал, что мы живем, в отличие от Европы, в белой стране. Я спрашивал у одного эскимоса, как он воспринимает снег. Он неплохо говорил по-русски, с небольшим акцентом. И он сказал, что для него снег, как для нас какой-то барометр. Он видел 20 оттенков снега, и каждый оттенок говорил о том, что будет завтра, или о том, что может быть послезавтра или даже через месяц. Он мог сказать по снегу, сколько сейчас времени. Понимаете, в чем дело? Он воспринимал его как духовное начало. Это очень важно. У Кандинского есть замечательная фраза по-поводу белого, что белое это не краска, а скачок: «Белый скачок за белым скачком. И за этим белым скачком опять белый скачок. И в этом белом скачке белый скачок…» Моне всегда радовался, когда под Парижем выпадал снег, он всегда делал этюд. Это невероятно на него действовало. Русское искусство очень обязано белому снегу, который дает нам ощущение космоса. Для меня лично белое — это духовный свет. Языческая русская культура еще никуда не ушла, она где-то рядом с христианством существует, поэтому многие принимают Христа, но в глубине души чувствуют отношение к белому через какую-то другую символистическую связь с миром. В данном случае мы счастливые люди, что живем в России…

Хорошие художники

Самая трудная задача — быть хорошим художником. Вокруг нас очень много знаменитых, одни знаменитости, а вот хороших мало.

Владимир Яковлев

Знакомство с Яковлевым у меня произошло буквально на заборе. Он жил где-то в районе Плющихи. И мне как-то говорят: «Старик, поезжай, какая работа на заборе Яковлева!» Я не поленился, поехал. Написана она была гуашью, абстрактная, вся светилась на этом заборе, как Ван Гог. Ее многие ездили смотреть. Главное в Яковлеве заключалось в том, что это был удивительный художник по видению и объяснения его были уникальны. Я ему говорю: «Володь, вот как ты объяснишь свои работы — все цветы и цветы...» А он очень просто объяснял: «Володь, ну цветы ведь всем нравятся, поэтому я и пишу цветы». Потом я его спрашиваю: «Володь, у тебя есть работа, на ней через лицо проходит рама окна». Он объясняет: «Ну, я ж тогда в окно смотрел». Возможно, в начале кто-то и попросил его цветок нарисовать, но вообще-то это неверно, потому что его дед, тоже художник Яковлев, был известен как раз тем, что рисовал цветы. Я думаю, что цветы — это первое, что ему пришло в голову. Я думаю, что он не ослеп* * Владимир Яковлев после 1983 года постоянно находился в психиатрических больницах и практически ослеп. Умер в 1998 году в возрасте 64 лет. , но у него было какое-то нервное восприятие самой работы. Иногда он видел прекрасно. Деньги я ему даю — он прекрасно видел, ничего он не ослеп. К деньгам он относился очень интересно. Я был свидетелем. К матери его приходит покупатель, какой-то физик-лирик: «Я хотел бы купить работы». Она наперевес держала пачку рисунков: «Сколько брать будете?» — «Ну я не знаю, я хотел бы посмотреть». — «А чего их смотреть? Они все хорошие. Володька, почем продавать?» А он рядом ходит, пыхтит своим «Беломором». «Ну, мать, мать, ты спроси, кто он будет». — «Я преподаю в университете, физикой занимаюсь». — «Ну, мать, мать, ты ему дешевле дай. Он все-таки инженер, а я никакой не инженер». Он все мерил на инженера, никак не мог представить, что может больше получать за работу: «Ну, за 35 рублей договоримся?»


Владимир Немухин в мастерской. 1970 год

Яковлев, конечно, очень большой художник. Кто-то написал в воспоминаниях, что Вейсберг,* * Владимир Вейсберг (1924–1985), представитель так называемого метафизического направления в неофициальном советском искусстве. Яковлев и Зверев — это были три шизофреника, озаренные тем искусством, к которому принадлежали. И это всегда укор нам, которые здоровые абсолютно. Мы никогда не могли подойти к тем состояниям, которые были у них.

Смерть

Это мне дала судьба — возможность заниматься всем этим. Я как-то с Вейсбергом заговорил: «Володь, ты бы что-нибудь написал». Он говорит: «Володька, у нас уже нет времени на размышления о том, что мы делаем... Старик, это не наше дело, это дело смерти. Смерть она все знает, а мы о себе ничего не знаем». Вот видите, какой вывод. Недавно я читал статью Рабина с таким названием: «Если смерти нет, то жизнь бессмысленна». Видите как! Никогда Рабин не говорил об этом. Я не говорю, что он собрался умирать. Возможно, здесь другое состояние, которое нам трудно сейчас угадать или даже как-то о нем сказать. Я и сам это чувствую. Конечно, это меня не утомляет — жить. Что будет вообще дальше? Что здесь происходит с нами?