Эпистолярный жанр умер. Писем в прежнем значении слова почти не пишут. Им на смену идут многочисленные электронные виды коммуникаций. Так ли уж все трагично — разбирался The New Times
Получить по почте письмо стало уже в диковинку. Если это только не уведомление из службы по налогам и сборам, не сообщение об увеличении тарифов ЖКХ, не поздравление с праздником или юбилеем, отпечатанное типографским способом.
Получить же письмо, написанное от руки, с характерными особенностями писавшего, воплощенными в его почерке, и вовсе чтото глубоко архаическое. Огромное число людей уже забыли, как держать в руке карандаш или ручку. Во времена Достоевского умение «класть буквы на бумагу» было широко распространенным. В XX веке на смену перу пришла клавиатура пишущей машинки. Изящество почерка постепенно стало уделом немногих.
Теперь во главе угла компьютерная клавиатура. Почтальон, тот самый «с цифрой пять на медной бляшке», уже не нужен. Почтальон отцифрован, он не стучит в нашу дверь, он приходит к нам по оптико-волоконному кабелю.
Остались ли те, кто существует вне компьютерных сетей и кому накладно заменить обыкновенное письмо телефонным звонком? Конечно, остались. Но они скоро станут той удивительной редкостью, какой стали люди, носящие очки, в рассказах Айзека Азимова о роботах.
Но с другой стороны, на чем и как написано письмо — далеко не самое главное. Тут как с огнестрельным оружием: «Стреляет не револьвер Кольта, а тот, у кого он в руках!» Утверждать, что пишущий письмо с использованием всех современных технологических достижений пишет его лучше только потому, что более продвинут, нелепо. Как нелепо утверждать, что пишущий письмо гусиным пером глубже и тоньше человека эпохи IT-технологий. Вот Аристотель наверняка не знал, как архивировать звуковые файлы, но вряд ли кто-то согласится потягаться с ним — если такое было бы возможно — в прохождении теста IQ. Так и в головах людей эпохи интернета количественное накопление информации привело, иногда и против их воли, к качественным изменениям. Быть может, мы уступим Аристотелю в IQ, но опередим во многом другом…
…Хотя, конечно, инструменты оказывают иногда скрытое, иногда и более явное воздействие на тех, кто ими пользуется. Например, язык интернета, язык электронной почты, в особенности язык SMS-посланий изменяет нечто очень важное. Если не сбивает прежние настройки, то их особым образом перенастраивает. Сокращения, своеобразное арго интернета делают корреспонденцию почти не читаемой для непосвященного, а само виртуальное общение как минимум внешне выглядит иногда предельно примитивным, не располагающим к пространным и глубоким рассуждениям. Предполагается, что оба участника (иногда значительно больше, если общение происходит через интернет-дневники или форумы) виртуального обмена письмами имеют доступы к принятым кодам и им нет никакой нужды в детализации своих мыслей и переживаний. Если корреспондент «не догоняет», он, скорее всего, рано или поздно вычеркивается из адресной книги.
Сказать, что «чувства нежные» также стали архаикой, нельзя, но упрощенный язык современной электронной эпистолы практически не допускает их. При этом ненаписанное вполне может стать и несказанным, а то, что будет выражено «в реале», окажется так же плоско и примитивно, как и набранное в эсэмэске. Но тут главное «не париться»: человек постэпистолярной эпохи просто употребляет и, главное, знает меньше слов, чем человек времен переписки Пушкина с Анной Керн. Человек того времени чувствовал холодность эпистолярного жанра по сравнению с общением живым. Постэпистолярный продвинулся значительно дальше: лишние слова и описываемые ими оттенки чувств и состояний ему уже просто не нужны.
Вместе с культурой письма уходит и такой жанр, как эпистолярный роман. Правда, еще до его возникновения в конце XVII века культура обмена письмами породила и эпистолярные манифесты, фельетоны, публицистику, ставшую особенно популярной в Средние века. Строго говоря, все послания апостолов были одним из жанров эпистолярной литературы. Письма чуть-чуть недобравшего до «Имени России» Ивана Грозного к Андрею Курбскому, письма протопопа Аввакума, письма Честерфилда к сыну — все эти и многие другие, ныне классические литературные произведения выросли из обыкновенного письма. Дальше — больше. Тут и Свифт с его «Дневником для Стеллы» и «Персидские письма» Монтескье, «Юлия, или Новая Элоиза» Руссо и творения Ричардсона «Памела» и «Кларисса», над которыми иронизировал Пушкин в «Евгении Онегине» и «Графе Нулине»…
«Опасные связи» стали вершиной эпистолярного романа. Рискнем предположить, что все последующие опыты, как публицистическо-дидактические «Выбранные места из переписки с друзьями» Гоголя, так и «Бедные люди» Достоевского уже были, если можно так выразиться, на плато. Заданный канон не позволял снизить планку, но пик был уже пройден. «Мартовские иды» Уайлдера и «Письма к незнакомке» Моруа, продолжая традиции эпистолярного романа, появились на свет уже тогда, когда эпоха писем подходила к концу. Век машин, становлению которого эпистолярный жанр поспособствовал, заканчивался. Наступал век систем. Телефон и телеграф если и сократили поток писем, то окончательно пресечь его должны были пока еще громоздкие и медленные первые ЭВМ.
Попытки возродить эпистолярный жанр воплотились в романе Януша Вишневского «Одиночество в Сети», в котором электронные письма склонного к слезливости героя романа Якуба и его возлюбленной составляют далеко не весь объем. Вишневский взял на себя крайне тяжелую задачу вернуться с ноутбуками и оптико-волоконными сетями в век сентиментализма, для чего ему надо было всего лишь апгрейдить наследие и де Лакло, и Руссо. Искусственность замысла оказалась созвучной ожиданиям аудитории, и роман Вишневского стал бестселлером.
«Кларисса» Ричардсона публиковалась частями, и современники заваливали писателя письмами, в которых умоляли вывести роман к хеппи-энду. Когда писалась последняя часть, самые преданные читательницы собрались в гостиной и ждали появления Ричардсона из кабинета. Ричардсон вышел из кабинета бледный, вытирая платком вспотевший лоб. «Она мертва», — только и промолвил он. Присутствующие в гостиной дамы поднялись с выражением неподдельной скорби…
И придется признать: как мертва прекрасная Кларисса, так и мертв эпистолярный жанр. Жалеть не надо. Ведь все когда-то заканчивается. Или переходит в новое качество. И если солдат-первогодок, когда он сидел перед листом бумаги в клеточку, на котором было выведено всего лишь «Здра…», в тяжелом раздумье грыз шариковую ручку, то теперь его ровесник сидит перед плоским монитором и подыскивает слова для своего «имейла». Найдет?..
